Прекрасная страна. Всегда лги, что родилась здесь - Цянь Джули Ван

депортируют, но он лишь сделал ей выговор, из которого она ничего не поняла, а потом отпустил. Я разгладила бумагу, стараясь не смазать ладошками чернила. И стала глотать каждое слово, как кусочки пищи. В квитанции содержалось требование, чтобы Ма-Ма уплатила штраф и прислала корешок почтой. Я не помню сумму, помню только, что она была большой. И, должно быть, большей, чем стоимость фотосессии, потому что Ма-Ма то и дело повторяла, мол, если бы она осталась на съемку, то, возможно, штрафа удалось бы избежать.

Получив на руки квитанцию, Ма-Ма отыскала в сумочке пару монет и купила новый билет, а потом спустилась по лестнице в метро, и все это время коп продолжал прожигать взглядом ее спину. Только когда она уже стояла на платформе, ее взгляд упал на листок бумаги, зажатый в кулаке. В этот момент все случившееся разом обрушилось на нее. Она совсем пала духом и, когда поезд подъезжал к перрону, представила себе, каково было бы броситься на рельсы перед головным вагоном.

Единственная причина, по которой я этого не сделала, – это ты.

Я рада, что ты этого не сделала, Ма-Ма.

Я набрала воздуху, чтобы найти какие‑то еще слова, и не нашла ничего. Мои слова были скупыми. Жалкими. Недостаточными.

Как и я сама.

* * *

После того случая Ма-Ма изменилась. Я тогда не понимала, что мало на свете более сильных стимулов, чем тихое отчаяние достойной женщины.

Это происходило постепенно. Должно быть. Но в моих воспоминаниях эта перемена была сейсмической и мгновенной.

Когда я пошла в четвертый класс и осень стала предъявлять свои права, Ма-Ма начала каждый вечер заниматься в нашей общей кухне, пока я готовилась ко сну. Кухня была самым теплым местом в нашей квартире, и остаточное тепло от плиты вместе с теплом от лампочки накаливания лучше защищало Ма-Ма от ночного холода. Наши соседи кухней почти не пользовались, особенно в такой поздний час. К тому же Ма-Ма только радовалась коротким передышкам, когда кто‑нибудь заходил, чтобы разогреть в микроволновке замороженный ужин.

Целью Ма-Ма была сдача TOEFL[70], из-за которого она очень нервничала. Впервые обмолвившись об этом, Ма-Ма объяснила мне, что ее английский так плох, что она едва сумела набрать минимальное количество баллов, необходимое даже для самых нетребовательных образовательных программ.

– Ты собираешься снова учиться? – спросила я.

Это было первое, что я услышала из всей ее речи, а ведь я была первой, кто слышал обо всем, что происходило в мире Ма-Ма.

– Да, – сказала она. По ее словам, это был наш единственный путь к лучшей жизни. – Я не могу так жить вечно, – продолжала она, и я подумала о ней, стоящей на платформе метро, сжимающей в руке квитанцию.

– А тебе разрешат? Что, если нас поймают?

Но Ма-Ма уже об этом позаботилась. У нее была подруга в таком же положении. Она сказала ей, что все будет в порядке при условии, что Ма-Ма будет выбирать учебное заведение осмотрительно.

Подруга, должно быть, не знала, что Ма-Ма осмотрительна всегда.

– Сити-колледж. Они ничего не проверяют и не задают никаких вопросов, так же как твоя школа.

Я выдохнула и только тогда поняла, что все это время задерживала дыхание. Наверное, все‑таки и для меня тоже найдется колледж.

– А что ты будешь изучать, Ма-Ма?

– Информатику, как всегда и хотела. Как будто и не уезжала из Китая.

Я не стала спрашивать, что она будет делать со своим дипломом. Не напомнила ей, что мы никогда не осмеливались устраиваться на работу в «настоящие» компании, те, которые я видела только по телевизору, те, что с офисами-небоскребами и большими окнами с видом на Центральный парк, с кулерами для воды и огромными столами красного дерева. Ибо их яркий свет слишком сильно осветил бы наши китайские паспорта, явив пробел там, где следовало быть американской визе.

Перед отъездом из Китая Лао-Е (дедушка по маминой линии) подарил мне маленький брелок. Это был не какой‑то там простой брелок. В нем было сразу несколько инструментов, которые позволяли чувствовать себя в Америке в большей безопасности, когда он был при мне. Брелок был сделан в форме ступни, с металлической центральной частью и коричневыми пластиковыми щечками. С одной стороны из него выдвигался маленький складной ножик с крохотулечным лезвием. С другой – маленькие ножнички. Оба инструмента убирались в металлическую серединку. На белом фоне красовались четыре иероглифа: цзяо та ши ди[71]. Стопа на твердой почве.

– Что это значит, Ма-Ма? – спросила я, подбежав, чтобы показать ей мою новую сверкающую собственность.

– Это означает – двигайся шаг за шагом, Цянь-Цянь, твердо стой на земле и смотри на то, что прямо перед тобой.

Девиз брелока, подаренного Лао-Е, верно служил мне в нашей жизни в Америке. Я научилась сосредоточиваться только на том, что было прямо передо мной, а в данном случае это значило поддержать Ма-Ма в единственном начинании, которое сумело вселить в нее надежду с тех пор, как мы вышли из зала прилета аэропорта Джона Фицджеральда Кеннеди.

Трудные вопросы – их я оставила себе.

* * *

Ма-Ма занималась всю зиму и начало весны, пользуясь учебниками, которые мы брали в библиотеке. Но она сказала, что эти учебники устарели и из-за этого было трудно понять, удастся ли ей подготовиться. Приближался конец весны, и она подбиралась к экзамену с опаской, как кролик, пробегающий мимо спящего льва.

Пришло время экзамена и прошло. Все случилось быстро. Результатов пришлось ждать дольше. Я замирала каждый раз, когда Ма-Ма открывала черный металлический почтовый ящик сразу за нашей входной дверью. В эти моменты все было возможно – наша жизнь повисала в воздухе, как раз под клубящейся тучей нищеты.

Однажды я увидела, не веря своим глазам, как ее рука вынырнула из глубин ящика с конвертом. Она вскрыла его, едва не порвав тонкий лист письма, лежавшего внутри. Посмотрела на него, потом на меня.

Числа баллов я не помню, помню только, что она засмеялась.

Это заставило рассмеяться и меня. Потом запрыгать. Потом радостно закричать.

Вскоре мы уже хохотали сквозь слезы, и прохожие на тротуаре смотрели на нас во все глаза, а потом делали вид, что не видят нас, двух сумасшедших из материкового Китая.

Туча рассеялась. Я закрыла глаза и почувствовала на лице лучи солнца, которое светит среднему классу.

Все будет иначе. Все изменится. Шаг за шагом.

* * *

Когда мы собирались в Америку, я сунула брелок-ступню во внешний кармашек нашей уже досмотренной сумки. Не знаю