Тропой памяти - Людмила Евгеньевна Пельгасова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Первым делом следовало зайти к кастеляну за спальными принадлежностями. Получив-таки после долгого стука в закрытое по дневному времени оконце серую скатку из тюфяка и вложенного внутрь одеяла, а также пару задушевных слов в адрес «всяких уродов», которые, «мать их овца, хоть бы до рассвета подождали, обнаглели вконец…», Шара отправилась искать Шаграта. Это оказалось крайне нелегко, поскольку в Кирит-Унголе лучница оказалась впервые и план внутренних помещений представляла себе весьма и весьма условно. Спросить же, как назло, было не у кого: то ли внутренних караульных постов в Паучьем Жале не водилось, то ли девушка, сама того не желая, ухитрялась постоянно обходить их все левыми коридорами. Со стороны это, должно быть, выглядело довольно забавным: встрепанная девица в сдвинутой на лоб нарт-харуме и пыльном лархане тащится по узким пустынным коридорам с тяжелой скаткой подмышкой и анхуром за спиной. На исходе получаса бессмысленных блужданий она окончательно выдохлась, и наплевав на все, угрюмо спустилась обратно в кухню (Гуфа к тому времени уже и след давно простыл), столь же угрюмо раскатала на полу возле очага выданный тюфяк, и, демонстративно выставив посередине комнаты анхур, колчан и сапоги, немедленно рухнула спать. В знак протеста.
Проспать толком не удалось. Местный кашевар, с первой ночной звездой переступивший порог своего царства котлов, половников и сковородок, был крайне недоволен фактом столь беззастенчивого нарушения территории. Как большинство посвященных в тайны приготовления пищи, он даже к помощникам из числа рядовых относился неприязненно, ибо любое неосторожно движение нарушает гармонию строгого порядка, установленного им самим в этом замкнутом мирке. И тут — о, ужас! На его кухне, возле самого очага, нагло раскидав вещи, дрыхнет какая-то дрянь, а на самом видном месте, в центре кухни стоят грязные сапоги… За такое нахальство обычного пинка под ребра было явно недостаточно, и хаш-кхан с мстительной ухмылкой боком выскочил за дверь и побежал жаловаться господину коменданту, бормоча по пути разнообразные ругательства. На производимый им шум в коридоры выполз разбуженный народ: стоило признать — просыпались обитатели заставы быстро, и явно что — готовые ко всему. Когда через четверть часа кашевар вернулся в кухню, победоносно ведя за собой коменданта, перед дверями помещения в толпе «особо бдительных» уже плюнуть было некуда. Молча раздвинув наблюдателей широкими плечами, дзаннарт-кхан Шаграт невозмутимо протиснулся внутрь тесного кольца и… замер как вкопанный. Изуродованная бровь поползла вверх в веселом недоумении. Оскорбленный в лучших чувствах хаш-кхан зажмурился, злорадно предвкушая короткий и пронзительный свист хлыста, однако, к его удивлению, никакого наказания не последовало. Вместо этого господин комендант изволил много и громко смеяться, после чего тихими шагами приблизился к источнику всеобщего переполоха, и, присев в изголовье на корточки, осторожно отвернул краешек одеяла.
— Ба! Духи-тугоухи, ну надо же… я ее, значит, по всей заставе чуть ли не с собаками ищу, а она вон где умялась!
Бедный повар вытаращил глаза, по толпе змейками пробежали удивленные шепотки: «она»? — ведь никогда еще прежде нога ирк-мани не переступала тайных порогов Паучьего Жала. Однако, когда после непродолжительного тряски за плечо, из-под казенного одеяла миру была явлена страховидная девичья физиономия в ореоле растрепанных косичек, даже самые упрямые признали: действительно, уж никак не парень. Девица резко села, потирая заплывшие глаза кулаками, а Шаграт широко ухмыльнулся:
— Это наш новый стрелок, Шара — представил он. — Будет вместо Таглука покойного. Под твое, Лугдуш, начало пойдет…
И, заметив, что сутулый орк с кислым выражением на одутловатом лице критически поджал губы, прикрикнул:
— Эй, ты мне рожу-то не криви, я ее, между прочим, у «щербатых» еле выцарапал, если что! Отдавать не хотели! Правда? — он обернулся к Шаре.
Отчаянно зевая, девушка кивнула. Это, конечно, как посмотреть, но тоже прав, по сути, не придерешься: действительно ведь отпускать не хотели! На мгновение взгляды дядьки и племянницы встретились, и девушка заметила, что грозный дзаннарт-кхан Шаграт еле уловимо подмигнул ей. От этого сразу же стало тепло и спокойно, как бывало только дома, у очага: хоть одна родная душа за последние два года учебок, сборов, палаток и занудной муштры.
— Вставай давай, хватит валяться уже! — Шаграт отвесил ей несильный подзатыльник, — а то всех без завтрака оставишь! Все, Лугдуш, забирай ее, твоя будет… А вы чего встали?! — рыкнул он на столпившихся подчиненных. — Кто-то котлов давно не драил, похоже… Все вон отсюда!
Невероятно, но упоминание о котлах подействовало не хуже лавины — смело всех. А суровый отец-комендант, обаятельно оскалился в сторону недовольного повара, великодушно добавил:
— Нет-нет, хаш-кхан! Вы можете остаться.
Сразу после непродолжительного, и, надо сказать, порядком подгоревшего завтрака, Лугдуш сделал девушке знак следовать за ним. Шагая за маячившей впереди сутулой спиной в вылинявшей рубахе неопределенного цвета, Шара поднялась на один из верхних ярусов сторожевой башни, откуда имелся выход на крепостную стену. Строго говоря, стены в привычном понимании этого слова, как в том же, к примеру, Моргуле, у дальней заставы не было и быть не могло. Просто участок седловины меж двух каменных клыков возвышался над основным склоном на три с половиной локтя. Этот подъем, представлявший собой навал обколотых обломков базальта, с двух сторон примыкал к башне, образуя широкий карниз над Бронзовыми воротами. Таким образом, сам перевал Кирит-Унгол слыл неприступным: стена была идеальным местом для лучников, которых у запасливого Шаграта, несмотря
