Харка, сын вождя - Лизелотта Вельскопф-Генрих

Шонка, пыльный и потный, попросил слова.

— Это — не победитель! — заявил он, указав на Харку. — Вместо того чтобы проскакать по склону, он покатился вниз, притворившись мячом!

Антилопа лишь презрительно поцокал языком, дав понять, что расценивает эти слова как глупость и дерзость.

Шонка пристыженно умолк. Но тут к нему подъехал Харка.

— Ты — обманщик! — воскликнул он. — Ты — вонючий облезлый койот и мерзкая рожа! Ты подло ударил моего мустанга! Как ты посмел?.. Убирайся прочь! Спрячься, пока тебе не наплевали в лицо за твой позор!

Все присутствующие, особенно воины, заинтересовались происходящим. На крупе Чалого остался красный рубец от удара хлыстом, который могла нанести только чужая рука. Грянул хор возмущенных и гневных голосов.

Харка спешился и подошел к лошади Шонки.

— Слезай! — сказал он. — Мы будем биться!

— Щенок! — презрительно произнес явно растерянный Шонка.

— Слезай, говорю! Или я стащу тебя с коня! Ты мне ответишь за этот удар!

— Сопляк!

Шонка попытался протиснуться на мустанге сквозь толпу, но Харка изо всей силы ударил своего врага хлыстом по заду. В тот же миг он схватил его за ногу и стащил с коня. Шонка, не ожидавший этого, не смог удержать равновесие, и Харка повалил его на землю лицом вниз. Придавив его коленом, он заломил ему левую руку за спину и, схватив за волосы, задрал ему вверх голову:

— Сдаешься?

Шонка громко пыхтел.

— С ним кончено, он побежден, — объявил Старая Антилопа.

Харка отпустил противника. Не удостоив его даже взгляда, Шонка встал и повел Чалого, бока которого все еще тяжело раздувались, в табун. Он гладил и хвалил его ласковым голосом.

К нему подошел Четан.

— Шонка — подлая гадюка, — сказал он. — Когда такое было среди Сыновей Большой Медведицы? Белый Бизон, наверное, даже в стране предков сгорает от стыда за своего сына!

— Нужно уметь и проигрывать, а Шонка еще не научился этому, — задумчиво ответил Харка.

Четан, не зная всего, что случилось недавно с Пегим, Харкой и Харпстенной, не понял смысла этих слов, а его младший друг не стал продолжать эту тему.

Да и что еще он мог сказать? С Шонкой теперь должен был говорить Маттотаупа. Ведь он отвечал за воспитание юноши. Как хорошо было бы, если бы Шонка больше не вернулся в вигвам вождя!

Вечером Шонка был мрачен как туча, почти ничего не ел и рано лег спать. Отблеск славы шамана, которым он на несколько дней был озарен, погас. Все эти наблюдения сделали взгляд Харки на Шонку более снисходительным, внесли в его мысли примирительную ноту. Может, и из Шонки когда-нибудь выйдет толк, если он каждый день будет иметь перед глазами достойный подражания пример вождя Маттотаупы, думал Харка.

Художник и медвежьи следы

И все же Харка по-прежнему избегал встреч и разговоров с Шонкой. Меньше времени проводил он и с Черной Кожей и Харпстенной за играми и упражнениями. Он вновь, как раньше, сблизился с Четаном. Причину этого он и сам едва ли смог бы объяснить. Так получилось.

Именно поэтому его поразило и огорчило то, что Четана неожиданно позвали к Хавандшите. Более трех часов провел юноша в Священном Вигваме и вышел оттуда под вечер молчаливым и неприступным. Харке он рассказал, что ему велено сопровождать шамана в длительном путешествии.

— Значит, на этот раз он не берет с собой Шонку? — спросил тот.

— Нет, вместо него поеду я! — гордо ответил Четан.

Харка порадовался за друга, подавив в себе тревогу, каждый раз охватывавшую его, когда Хавандшита что-либо предпринимал.

— Я могу сказать тебе, что это будет за путешествие, — прибавил Четан. — Хавандшита поедет на север, чтобы поговорить с великим шаманом Татанкой-Йотанкой об опасных тайнах, появившихся в наших прериях!

— С Татанкой-Йотанкой?! — воскликнул Харка, мгновенно проникнувшийся значимостью этого события.

— Хау. Именно так я сказал. Речь пойдет о важных вещах.

— Это верно.

Расстались друзья уже ночью.

Спустя два дня Хавандшита, сопровождаемый Четаном, с вигвамом и лошадьми отправился в путь.

После того как Священный Вигвам был разобран, площадь посреди стойбища расширилась. Пользуясь этим, Молодые Собаки почти каждое утро собирались здесь и, разделившись на две группы, гоняли палками маленький жесткий кожаный мяч, пока одной из групп не удавалось загнать его в ворота, которыми служил вход в какой-нибудь из вигвамов.

Так они играли и в седьмой день после отъезда Хавандшиты, солнечным утром, под ослепительно-голубым небом — только в этот раз с особым азартом, поскольку зрителем их был сам