Прекрасная художница - Мэри Николз

– Его будут судить за убийство миссис Пул?

– Думаю, да. И еще за подстрекательство к бунту. Он пытался сагитировать ткачей напасть на Лоскоу-Корт, но мы с майором Гринэвеем были предупреждены заранее и приняли меры.

– Ах, так вот зачем вы ездили в Риели!

– Да, но, к сожалению, Пул ускользнул от нас и бежал в Лондон.

– И здесь убил жену.

– Его наверняка повесят за это.

– А что будет с маленьким Джеком?

– Так его зовут Джек? – вступила в разговор Лавиния. – В честь его отца, дяди Джона?

– Так ты все знаешь? – удивился Маркус.

– Знаю, мне ее милость сказала. Как вы думаете, сплетни утихнут?

– Я уверен. – Маркус прижал дочь к себе, с улыбкой глядя поверх ее головы на Френсис.

– Мы приехали, – объявил Джеймс. Повозка вкатила во двор Твелвтрис.

Их приезд был полной неожиданностью, тем не менее вскоре Френсис и Лавиния, освободившись от грязной одежды, принимали горячую ванну в своих комнатах, пока внизу на кухне готовилась еда.

Обед прошел весело и непринужденно; по обычаю, после еды женщины вышли в гостиную, и Лавиния вскоре оставила Френсис одну, сославшись на усталость. В гостиную вошел Маркус, плотно притворил дверь и сел чуть поодаль от Френсис.

– Я предпочитаю твое общество. Френсис глубоко вздохнула.

– Не беспокойся, – вдруг сказала она, – я никому не скажу о твоем предложении выйти за тебя замуж.

– Это почему же? – Маркус внезапно посерьезнел.

– Ты прекрасно знаешь. Я с самого твоего приезда в Лондон была у тебя бельмом на глазу. Но ты сам попросил меня заниматься с Лавинией. Так что можешь меня не обвинять.

– Обвинять в чем?

– В проступках Лавинии, в том, что я покрывала ее, возила в приют, отправила домой в кебе с Джеймсом…

– Так ты думаешь, я считаю тебя виноватой?

– Я не думаю, я знаю.

Маркус взял ее за плечи, повернул к себе лицом и легонько тряхнул.

– Фэнни, милая, мне придется тебя отшлепать, если ты не прекратишь эти глупости. Неужели ты не понимаешь, что я ни в чем тебя не виню? Наоборот, ты привела меня в чувство. Если бы не ты, моя дочь так и осталась бы угрюмой нелюдимкой, какой я привез ее в Лондон. И я никогда не научился бы ее понимать. Да и себя тоже.

Я люблю тебя. Кем я был месяц назад, когда приехал в Лондон? Одиноким, разочарованным человеком, готовым на все для своих своенравных детей, но при этом понятия не имевшим, что означает это “все”. А когда я увидел тебя с твоими приемными детьми… Знаешь, я даже взревновал.

– Ну как ты можешь такое говорить, Маркус? Они же мои дети, пусть не я их родила, но я их очень люблю.

– Знаю! Но не могла бы ты уделить толику своей любви и мне тоже?

Френсис пристально взглянула на Маркуса. Глаза его смотрели с нежностью, губы были крепко сжаты. Нет, он больше не шутил.

– О чем ты говоришь, Маркус? Моя любовь к тебе – это совсем другое, разве ее можно сравнивать с родительской любовью?

– Знаю. Но я не ослышался? Ты вправду сказала, что любишь меня?

– Да.

– И все-таки хочешь мне отказать?

– А ты этого хочешь?

– Клянусь, не хочу! Я буду самым счастливым человеком, если ты скажешь “да”. И мы сыграем свадьбу как можно скорее.

Френсис, почему-то вдруг застеснявшись, потупила глаза.

– Хорошо, я согласна.

– Ах, Фэнни! – Маркус громко засмеялся. – Слава богу! К тебе иногда не знаешь, как и подступиться, я уже начал думать, что мне не удастся сломать лед.

Френсис рассмеялась, и он подхватил ее на руки. Потом они целовались и целовались, пока за дверью не затопали, явно чтобы оповестить любовников о прибытии Доналд и Джеймс.

– Вижу, у вас все в порядке. – Джеймс подошел к зардевшейся Френсис и поцеловал ее в щеку. – Желаю счастья. – Он протянул руку Маркусу. – Мои поздравления, сэр. – И шутливо добавил: – Но я, как глава семьи, мог бы рассчитывать на то, что у меня попросят благословения…

Маркус засмеялся.

– Я его получаю?

– Если вы сделаете мою любимую мачеху счастливой – получаете.

Доналд вышел вперед и тоже стал поздравлять, потом решили это событие отметить, и на шум пришла Лавиния в халате.

– Это даже хорошо, что вы меня разбудили, – сказала она, – мне такой кошмар приснился.

– Небось злая мачеха, – сказал со смехом Джеймс.

– Нет, – с недоумением ответила Лавиния, – с чего вдруг?

Маркус подошел и обнял ее за плечи.

– Ты не будешь против, если я приведу тебе мачеху?

– Если она такая же добрая, как моя? – добавил Джеймс.

Лавиния на мгновение застыла, переводя взгляд с одного на другого, потом по ее лицу расплылась широкая улыбка.

– Ой, так вы…

– Леди Коррингам, – несколько напыщенно и не без гордости произнес Маркус, – согласилась стать герцогиней Лоскоу.

Лавиния бросилась на шею Френсис.

– Ой, я так счастлива! Я боялась, что все испорчу своими выходками.

– Ты и вправду чуть не испортила, – сказал Маркус. – Ну ладно, нам всем пора на отдых, если мы хотим уехать завтра в Лондон.

Все послушно потянулись к двери, и Френсис с Маркусом снова остались одни.

– Три недели, – сказал Маркус, расставаясь с Френсис у двери ее комнаты. – И ни секундой больше.

Май 1818

Стенмор-хаус был совсем не таким, каким Френсис увидела его впервые, придя сюда год назад. Сменилось все, начиная с обоев и кончая мебелью, комнаты наполнились светом, так что теперь можно было без труда рассматривать развешанные по стенам картины. Френсис очистила старые полотна, и они засверкали яркими красками. Среди них были и четыре ее собственные картины: “Весна”, “Лето”, “Осень” и “Зима”.

Написанный ею портрет Лавинии с кроликом занял место рядом с портретом Джека с плюшевой обезьяной. Мальчик был усыновлен Маркусом. Джон без всяких возражений удалился в замок в Шотландии, который подарил ему старший брат.

Дом сиял огнями. Цветы и зеленые гирлянды, вычищенный до блеска большой танцевальный зал – все было приготовлено для Лавинии, которая сегодня выходила в свет.

– Я только что видела Лавинию в новом платье, – сказала Френсис мужу, который зашел посмотреть, как она одевается. Роуз недовольно поморщилась, когда Маркус сел рядом с женой и стал смотреть, как ей расчесывают волосы. – Она хороша необыкновенно, наверняка вскружит голову всем кавалерам.

– Будем надеяться, что у нее у самой не закружится голова, – заметил Маркус, взял у Роуз волосяную щетку и кивнул ей на дверь. Он был уже одет.

Френсис посмотрела на него, в сотый раз восхищаясь тем, как красиво вьются его волосы, как в уголках глаз собираются лучики, когда он улыбается, какой решительный у него подбородок, а в глазах, обращенных на нее, светится любовь, отражение ее собственной.