Схимники. Четвертое поколение - Сергей Дорош

– Беги, сынок, – прошамкала старуха. – Спасайся.

«Сынок». Я горько усмехнулся. Бабка явно младше меня. Простолюдины стареют рано. Жизнь, полная тяжелого труда и постоянных забот о пропитании, никого не делала моложе.

– Спокойно, матушка, – промолвил я. И голос мой завибрировал, входя в унисон с ее мозгом, успокаивая, усыпляя.

Слишком сильное влияние. Но по-другому нельзя. Если я хочу кого-нибудь спасти, действовать надо быстро. Некогда слушать возражения старухи, ее советы бежать и спасаться. Ее тело обмякло. Я подхватил, не дал упасть, уложил на стол, стоявший посреди единственной комнаты. Глубоко вздохнул и раздавил один из бубонов. Черный гной хлынул наружу. Я прикоснулся к нему указательным пальцем, слизнул каплю, повисшую на кончике. Малышка при этом отвернулась, не в силах вытерпеть зрелище. Остальные смотрели не отводя глаз, хоть и побледнели еще сильнее. Я, не обращая внимания на них, присел возле стены и закрыл глаза.

Зараза проникла в меня. Я чувствовал ее, но ничего не предпринимал. Просто ждал, и в моем разуме, отточенном схимой, начало медленно рождаться понимание. Болезнь атаковала мое тело, быстро и безжалостно. А я изучал ее. Сам изгнать заразу я мог в любой момент. Нужно не это. Я должен был понять, как повлиять на чужое тело, чтобы заставить его исцелиться. Непростая задача.

Солнце уже перевалило далеко за полдень, когда наконец во мне само по себе возникло понимание. На человеческом теле есть множество точек, влияя на которые с ним можно делать все, что угодно. Немного об этом знают лекари бедуинов, немного – степняки. Мы, схимники, умели это в совершенстве.

Я подошел к мужчине. Вонь давно не мытого тела ощущалась здесь еще сильнее. Он болел уже не один день. Что ж, посмотрим, что можно сделать. Я сорвал с него лохмотья, в которые превратилась рубаха. Чумные бубоны покрывали тело слишком густо. Кое-какие из них лопнули. Вытекающий гной не смущал меня. Я начал нащупывать нужные точки на его теле, медленно, осторожно. Болезнь проникла слишком глубоко. Надо было подстегнуть ослабленный ею и голодом организм. Можно ли твердо сказать, что такое усилие окажется ему по плечу? Я не знал. Желание жить, пусть даже подсознательное, творит чудеса.

Чувствовал отклик на свои действия. Тело боролось. И я продолжал воздействия. Тем временем мои ученики тоже не сидели без дела. Они натаскали воды, растопили печь, открыли ставни, впуская свежий воздух. Из найденных продуктов приготовили похлебку. Пусть, когда больные придут в себя, она давно остынет. Борьба с заразой отнимала у тела много сил. Их надо будет подкрепить хоть какой-нибудь пищей.

Наконец я закончил. Бешеная тут же поднесла мне лохань с водой. Руки у меня были грязными по локоть. Девушка с ужасом смотрела на покрывавший их гной из раздавленных бубонов.

– Рано, – сказал я. – Еще трое остались, а времени терять нельзя. Потом займемся вами.

– Что? – Бешеная отпрянула и чуть не выронила лохань. – Мы тоже больны?

– А как ты хотела? Полдня провести в зачумленном доме и остаться здоровой?

Я направился к кровати. Женщины еще были живы. Хорошо. Теперь уверенность, что я их вытащу, окрепла. Сам принцип лечения уже стал яснее, потому следующие пациенты отняли меньше времени. Бабкой я занялся последней. К тому времени солнце село.

Потом помыл руки и велел ученикам раздеваться. Даже если кому из них повезло и зараза каким-то чудом не прицепилась, все равно подстегнуть их организмы – нелишне. Тем более что тело, научившееся противостоять этой болезни, второй раз подхватить ее не сможет. Не знаю, как те, кто справился с ней сам, а вот вылеченные мною – точно исцелились навсегда.

При свете лучины я наскоро перекусил. Не знал еще тогда, что это – последняя моя трапеза в чумном городе.

– Почему ты первым вылечил мужчину? – спросила Малышка.

– Кормилец, защитник, – пояснил я двумя словами.

– Сейчас на улицах полно мародеров, – произнес Зануда. – Женщины, даже если выздоровеют, сами пропадут. Могут убить, могут снасильничать, даже просто поиздеваться могут. А мужчина и защитит, и пищу найдет. С ним у всей семьи больше шансов выжить.

Мы потушили лучину, но ставни оставили открытыми. Выжившие жильцы этого дома плавно перешли от горячечного бреда к простому здоровому сну. Жар спал. И даже лица их выглядели уже не так болезненно. Мы напоили их, хоть в себя они еще не пришли. Большего сделать просто не могли. Передо мной лежал весь зараженный город. Я просто не мог позволить себе выхаживать каждого отдельного больного.

Многое мне довелось повидать в жизни. Но до сих пор вздрагиваю, вспоминая зачумленный Лихов. Не буду писать об этом подробно. Ничего хорошего нет в тех воспоминаниях. Я не лечил людей, я боролся с мором. Кто-то спросит – в чем разница? Подстегнув тела больных, принудив их побороть заразу, я спешил дальше. Никогда до того я не поступал подобным образом. Обычно я в буквальном смысле слова ставил пациента на ноги и покидал его лишь тогда, когда он был в силах о себе позаботиться.

Больные вели себя по-разному. В первом доме я буквально выдернул хозяев с порога смерти. Если бы не мое вмешательство, они не дожили бы до вечера. Потому и были они относительно спокойны. Другие же метались в бреду, харкали кровью. Попадались такие, в чьи тела только проникла зараза. Эти исцелялись сравнительно легко, за них я не волновался. Они в силах и о себе позаботиться, и о тех, кого я вытащил почти из могилы.

Несколько раз нам встречались шайки мародеров. Но, завидев мечи, кольчугу Барчука и кожаные доспехи Зануды с Бешеной, считали за лучшее убраться. Жалкие остатки городской стражи пытались сдерживать волну хаоса, охватившую погибающий город. Я проникся уважением к этим людям, которые исполняли свой долг до последнего, пока болезнь не подкашивала их. Помогал им в первую очередь, и скоро у северо-западных ворот, которые носили характерное имя Корчевских, сформировался анклав порядка.

Выжившие стражники прищучили мародеров, исцеленные мною люди начали помогать своим соседям. Поверив в то, что им теперь ничто не грозит, они с радостью принимали больных и вели ко мне. На третий день я двинулся в глубь Лихова. За все это время не заснул и на миг, не съел и крошки пищи. Зато теперь каждый зараженный занимал у меня очень мало времени. Я отточил свои умения до бритвенной остроты. Мои ученики спали урывками. Они тоже делали все, что могли. Зануда даже порывался лечить. Он легко запомнил те точки, на которые я воздействовал, и посчитал, что теперь может все сам. Пришлось объяснить ему, что при подобных болезнях нужно не только давить на правильные места на теле человека, но и чувствовать отклик организма, на что он пока неспособен. Бешеная взяла на себя руководство добровольными помощниками, которые заботились о больных, пока те не вставали на ноги. Барчук же возглавил остатки городской стражи и добровольных ополченцев, организовал их в отряды, вооружил, расправился с любителями поживиться на чужой беде, распределил патрули.

На пятый день мы наткнулись на баррикаду. Несколько кварталов вовремя отгородились от остального города, не пуская чужаков. На какое-то время это позволило спастись от мора. В нас полетели стрелы и копья. Горожане были не склонны к разговору, но на шее одного из защитников я заметил приметный бубон. Все-таки оружие и баррикады оказались бессильны против болезни. Ее разносчиками были крысы, а их баррикадами не сдержишь. Вернее, даже не сами крысы, а их блохи. Сопровождавшие нас городские стражники и ополченцы вознамерились было проложить дорогу топорами. Я запретил им делать это. На штурм пошли те, кто принял схиму, во главе со мной. Я не хотел гибели людей, обезумевших от страха.

В этой части города проработал еще два дня. Больных здесь оказалось несравненно меньше. А чтобы развить в здоровом теле способность сопротивляться заразе, хватало нажатий на три точки. Потом мы пошли дальше, сопровождаемые не только вооруженными мужчинами, но и женщинами, готовыми ухаживать за больными.

На десятый день я понял, что сражаюсь с чумой не один. В Лихове были другие схимники. К тому времени мор пошел на убыль. Не знаю, сколько жизней спасли наши усилия. Не одну тысячу, это точно. За нашей спиной жизнь города входила в нормальную колею.

Наконец мы вышли к пепелищу, которое осталось от кремля. Центр города, здесь когда-то находился княжий терем, казармы дружинников, множество хозяйственных построек. А нынче остался лишь черный пепел. Лиховский кремль был рубленным из дерева. Наверно, дуб разгорался неохотно. Отцу моего ученика долго пришлось сдерживать обезумевших жителей кремля, дабы те не разнесли заразу по городу, пока жаркое пламя не поглотило всех.

Барчук сел прямо в пепел, набрал полные горсти, пересыпал из ладони в ладонь. Хлопоты последних дней не давали ему вспомнить о собственных потерях, но сейчас на пепелище сидел не воевода вилецких егерей, не ученик схимника, а простой юноша, потерявший всех родных и близких. Слезы катились по его щекам. Потрескавшиеся губы шептали слова прощания. Бешеная подошла к нему сзади, обняла за плечи. Барчук обернулся, прижался к ее груди и разрыдался.