История Польши - Михал ТЫМОВСКИЙ и др.

Шляхетское сословие также было очень разнородным, но все свободные шляхтичи считали себя братьями. Это не было лишь вошедшим в традицию правилом хорошего тона. Формировавшийся в ту эпоху слой магнатов, перерастая шляхетское сословие, не превратился в обособленную от него аристократию. В XVII в. магнаты добились решительного преобладания в государстве и сумели подчинить себе всю остальную шляхту, но формы государственного устройства при этом не изменились. Вместо шляхетской демократии династии Вазов установилась магнатская олигархия, но институты власти остались прежними. Система, созданная для защиты свободы, легко приспосабливалась к ограничивавшему эту свободу доминирующему положению магнатов.

Стать в XVI столетии членом шляхетского сословия, благодаря его разнородности и многочисленности, было легко. Горожане, а также зажиточные или предприимчивые крестьяне располагали средствами, для того чтобы подражать шляхетскому образу жизни. Но, как представляется, для высших слоев горожан достигнутый в XVI в. имущественный и политический статус оставался привлекательным. И это справедливо не только по отношению к большим городам, но и к многочисленным городским центрам провинции, которые сумели воспользоваться благоприятной конъюнктурой торговли зерном. Распределение полученных прибылей было неравномерным, и купцы оказались в самом выигрышном положении. Материальное и полити- /199/ ческое положение городских верхов Гданьска можно рассматривать как явление исключительное. Несмотря на имущественное расслоение внутри города и неравенство экономических возможностей горожан, ни один город, кроме Гданьска, не достиг статуса главенствующего центра. Внутри мещанства также не появилось групп, которые имели бы политические амбиции.

Факторами деградации крестьянского сословия стали, с одной стороны, участие в ориентированных на местный рынок хозяйственных связях, а с другой – рост повинностей. Часть крестьян сумела воспользоваться конъюнктурой и улучшила уровень своей жизни. Попытки установить, насколько полноценно питались крестьяне в Короне, показали, что в середине XVI в. их питание было и калорийным, и содержало достаточно белков. Крестьяне располагали средствами, чтобы, несмотря на выросшие повинности, стремиться к сохранению или улучшению уровня своей жизни. Для этого существовали и стимулы, и возможности. Ухудшение конъюнктуры отразилось, в первую очередь, на положении больших хозяйств: на рубеже XVI–XVII столетий сокращалась прослойка зажиточных крестьян, а социальная структура деревни становилась более единообразной.

Заметное внутрисословное расслоение не привело в XVI в. к социальным конфликтам, которые могли бы представлять угрозу для сложившегося порядка. Соперничество в сферах влияния и имущественные споры принимали порой резкие формы, но это не было правилом. Столь же маргинальным явлением оставалось пренебрежительное отношение к праву.

Принципы государственного устройства не получили в Речи Посполитой законченного оформления; достаточно того, что они были как бы закодированы в сознании шляхты. Эти принципы отождествлялись с золотыми вольностями, что с 1573 г. нашло свое выражение в принципе «свободной элекции»,{79} а с середины XVII в. – в свободное veto (liberum veto). Все это гарантировало шляхте ее политические права. Шляхтич считал себя равным монарху, которого он выбирал; он знал, что без суда его не накажут. А свою власть над крестьянами находил чем-то естественным, что не подлежит контролю со стороны государства.

Основы государственного устройства, которые со временем получили название «кардинальных прав», были сформулированы в «Генриховых артикулах», на которых присягал Генрих Валуа во время первой свободной элекции. Они включали в себя следующие нормы: собственно свободную элекцию viritim, т. е. участие в выборах короля /200/ всех собравшихся на избирательный съезд шляхтичей; обязательство короля советоваться с сенатом в вопросах объявления войны и заключения мира; созыв всеобщего ополчения и использование его за пределами государства были поставлены в зависимость от согласия сейма; четвертая часть доходов короля с принадлежавших монарху земель выделялась на содержание постоянной армии. Король должен был не реже одного раза в два года созывать сейм, он был обязан уважать шляхетские права и привилегии. За тем, чтобы действия монарха соответствовали духу и букве закона, следили периодически меняющиеся «сенаторы-резиденты».{80} Шляхта же закрепила за собой право в определенных условиях отказывать монарху в послушании.

Эти принципы дополнялись во время каждых выборов при составлении так называемых pacta conventa – постановлений, оговаривавших личные обязательства короля перед Речью Посполитой. Были в них и постоянные пункты, такие, как право сейма принимать решения в вопросе о королевском браке или запрет проводить заранее выборы преемника правящего короля (electio vivente rege). Шляхта также закрепила за собой монополию на право занимать государственные должности, владеть землей и вершить власть над крепостными. Через институт сейма, а потом и сеймиков, шляхта принимала решения о дополнительном налогообложении, о распределении земельных пожалований и должностей в местных земских органах самоуправления. Это, по сути, было выражением ничем не ограниченной свободы, а единственной гарантией того, что она будет использована надлежащим образом, было чувство ответственности за общее благо.

Суть политических отношений в Речи Посполитой лучше всего отражает практика свободного избрания короля всеми представителями шляхетского сословия. Когда в 1572 г. прервалась династия Ягеллонов, сенат собрал в Варшаве так называемый конвокационный сейм, созывавшийся в период бескоролевья. На нем было установлено, что лицом, замещающим короля (interrex), будет глава польской католической церкви (примас), а шляхетской партии удалось провести принцип элекции viritim, – принцип, по которому вся шляхта имела право участвовать в непосредственных выборах короля. Этим шляхта пыталась гарантировать полноту политических прав всем представителям своего сословия и вместе с тем окончательно поставить преграду притязаниям магнатерии на власть. Магнаты, в свою очередь, рассчитывали, что при массовом участии мелкой шляхты из Мазовии они смогут руководить ходом событий. Однако обе стороны /201/ обманулись в своих надеждах, что было связано не только с принятой процедурой выборов.

Периоды бескоролевья вызывали к жизни механизмы, призванные защищать целостность Речи Посполитой и интересы ее граждан. Бескоролевье могло продолжаться несколько месяцев, но не приводило к политической катастрофе. Созываемый примасом конвокационный сейм проводился как конфедерация,{81} благодаря чему решение принималось большинством голосов. Во время выборов короля собиравшаяся на полях близ Варшавы шляхта окружала заседающий сейм. Кандидатуры на польский трон сначала представляли сенату, затем голосовали члены посольской избы (депутатской палаты). Лишь потом кандидата знакомили с представителями воеводств, которые голосовали все разом. Не всегда удавалось избежать разделения голосов и избрания одновременно двух королей. Несколько раз исход выборов определяла военная сила; во второй половине XVII в. на результаты также стали влиять деньги иноземных монарших дворов. Свободная элекция не гарантировала избрания хорошего короля. Роль монарха старались ограничить, выдвигая ему все больше требований (по крайней мере, на бумаге). Но шляхта не решилась действовать в этом вопросе до конца последовательно. Хотя король считался primus inter pares – первым среди равных, это не привело к решению проблем государственного устройства в республиканском духе.

Вторым элементом золотых вольностей стал пресловутый принцип liberum veto, что означало буквально «свободный запрет». Однако необходимо различать принцип единогласия и практику свободного запрета, преобразованного в польское выражение nie pozwalam («не разрешаю»). В 1652 г. голос одного посла не дал продлить заседание сейма и лишил силы все принятые до этого сеймом законы. Верность шляхты этому принципу была столь велика, что никто не хотел ему противодействовать. Вырождение права свободного запрета заключалось в том, что магнатские группировки или иноземные дворы использовали его в своих интересах для срывов заседаний сейма. Эта практика распространялась постепенно, а после 1688 г., когда сейм был сорван еще до избрания председателя – «маршалка», стала кошмаром политической жизни Речи Посполитой. Верность liberum veto и отношение к нему как к поводу для гордости указывают на усиление консерватизма в шляхетском обществе. Но, вместе с тем, очевидно, что магнаты, получая реальное влияние в Речи Посполитой, не были заинтересованы в оздоровлении и усилении парламентской /202/ системы в стране. И лишь перед лицом катастроф XVIII в. они стали задумываться над тем, чтобы отказаться от liberum veto.