История Польши - Михал ТЫМОВСКИЙ и др.

Вторым элементом золотых вольностей стал пресловутый принцип liberum veto, что означало буквально «свободный запрет». Однако необходимо различать принцип единогласия и практику свободного запрета, преобразованного в польское выражение nie pozwalam («не разрешаю»). В 1652 г. голос одного посла не дал продлить заседание сейма и лишил силы все принятые до этого сеймом законы. Верность шляхты этому принципу была столь велика, что никто не хотел ему противодействовать. Вырождение права свободного запрета заключалось в том, что магнатские группировки или иноземные дворы использовали его в своих интересах для срывов заседаний сейма. Эта практика распространялась постепенно, а после 1688 г., когда сейм был сорван еще до избрания председателя – «маршалка», стала кошмаром политической жизни Речи Посполитой. Верность liberum veto и отношение к нему как к поводу для гордости указывают на усиление консерватизма в шляхетском обществе. Но, вместе с тем, очевидно, что магнаты, получая реальное влияние в Речи Посполитой, не были заинтересованы в оздоровлении и усилении парламентской /202/ системы в стране. И лишь перед лицом катастроф XVIII в. они стали задумываться над тем, чтобы отказаться от liberum veto.

В основе требования единогласия лежал древний принцип единогласия (nemine contradicente), который подразумевал согласование всех принимавшихся решений: поскольку все представители сословия равны между собой, все, что имеет отношение к шляхетскому сообществу как к целому, должно получить всеобщее одобрение. Для общего блага меньшинству необходимо присоединиться к мнению большинства. В посольской избе проекты законов обсуждались до тех пор, пока не удавалось согласовать все позиции, и это стремление к единству считалось принципиальной чертой свободы. Речь шла и о том, чтобы большинство не подавляло меньшинства. Обычай все обсуждать и необходимость постоянно убеждать оппонентов создавали в обществе атмосферу участия в политической жизни. Функционирование этого принципа не было простым, сеймы расходились, не утвердив законов; уже во времена Стефана Батория и в правление королей династии Ваза депутаты сеймов неоднократно разъезжались ни с чем. Развитое чувство ответственности гарантировало, с их точки зрения, нечто большее, чем простую результативность парламентской деятельности, а именно чувство безопасности. Невозможность принять конституцию или утвердить налоги на ведение войны считались меньшим злом, чем попрание прав. Шляхта была уверена, что располагает достаточными гарантиями стабильности, благодаря институту конфедераций: они представляли собой такую форму организации действий шляхты, когда для реализации недостижимых обычным путем целей она отказывалась от части своих вольностей (например, от принципа единогласия в принятии решений).

Последней же гарантией свобод, а следовательно, и законности оставались шляхетские сабли. В повседневной жизни гарантию законности и гарантию свободы давали стабильные доходы фольварочного хозяйства. Обе гарантии казались нерушимыми, и поэтому, вероятно, шляхта перестала заботиться о других. Но это означало, что нарушение какой-либо из сложившихся традиций могло привести к переменам во всей политической системе.

Важнейшим институтом Речи Посполитой был общий («вальный») сейм, окончательно сформировавшийся на рубеже XV–XVI столетий. Первоначально он проводился отдельно в Короне и Литве, а после унии 1569 г. стал совместным. Сейм был органом представительства исключительно шляхетского сословия, города в заседаниях фактически не участвовали. Допускавшиеся с 1505 г. на заседа- /203/ ния сейма представители Кракова получили с 1565 г. право голосовать исключительно по городским вопросам. В 1568 г. этого права добился Вильно, а в [12] 1658 г. Львов. Гданьск имел собственную систему самоуправления и постановлений сейма не признавал; вместе с другими прусскими городами он направлял послов на генеральный сеймик /204/ Пруссии. Отсутствие в сейме представителей городов было связано, в первую очередь, с нежеланием самих горожан нести ответственность за принимаемые решения. Отход городов от политической жизни можно считать добровольным в том смысле, что в начале XVI в. они не видели выгоды от участия в сейме. Лишь потом шляхта стала рассматривать политику своей исключительной прерогативой и настаивать на том, чтобы государственные должности раздавались только представителям шляхетского сословия.

Принципы функционирования сейма не определялись какой-либо конституцией; не существовало также четкого распорядка его работы. Но при этом практика была всем хорошо известна. Первоначально сейм созывался в произвольное время, а с 1573 г. собирался не реже одного раза в два года и длился шесть недель. В сейме были представлены три «политических», или так называемых сеймовых, сословия: король, сенат и посольская изба. На протяжении более, чем полувековой борьбы за экзекуцию прав и возвращение королевских владений усиливались позиции посольской избы, хотя принципы сеймового правления так и не были определены. Сейм не обладал исполнительной властью; исполнение принятых конституций возлагалось на короля и министров, полномочия которых сейм ограничивал, исходя из своих собственных интересов. Во времена правления Ягеллонов установилось равновесие между тремя заседавшими в сейме сословиями, которое в pacta conventa 1573 г. было закреплено следующим условием: принимаемые сеймом решения (так называемая конституция) требуют согласия всех трех сословий.

Положение короля лучше всего характеризует политическую систему Речи Посполитой. В то время как в Европе появились тенденции к установлению абсолютистских форм правления, в Польше со времен введения свободной элекции король правил, но не управлял: rex regnat, sed non gubernat. Замысел был неплохим, но не удалось создать действенной и ответственной исполнительной власти. И сословные интересы шляхты стали здесь основным препятствием. Противодействуя усилению магнатов, шляхта в 1504 и 1562 гг. провела законы о несовмещении в одних руках нескольких должностей (например, каштеляна и старосты). Одновременно с этим вводился запрет на смещение с занимаемой должности. С помощью этих мер шляхта пыталась предотвратить усиление позиции короля; однако речь шла, в первую очередь, о том, чтобы бюрократия не подрывала политической монополии шляхетского сословия. И потому его представители при- /205/ лагали усилия к тому, чтобы сделать функционирование государственного аппарата как можно более дешевым.

Два последних Ягеллона имели более прочные позиции, чем выборные короли, хотя и они не могли навязывать шляхте собственную волю, а потому для реализации своих планов были вынуждены балансировать между сенатом и посольской избой. Но, несмотря на это, роль и полномочия монархов оставались еще значительными, монархи обладали законодательной инициативой, а также правом и обязанностью созывать сейм. Король пытался влиять на ход заседаний сейма посредством адресованных сенаторам и послам универсалов, а также писем, которые рассылались сеймикам. Король влиял на законодательство и тем, что давал окончательную редакцию принятым на сейме законам перед их публикацией; он имел право законодательной инициативы и утверждал постановления сейма; мог наложить на них вето. В монархе видели высшего судью, верховного военного вождя и руководителя внешней политики; он также был олицетворением величия Речи Посполитой.

Король назначал министров и предлагал кандидатуры воеводских, земских и поветовых должностных лиц, имел право «номинировать» епископов, однако не имел права их смещать. Также и члены высшего судебного трибунала (созданного в 1578 г. в Короне, а в 1581 г. – в Литве) назначались королем из числа представленных сеймиками кандидатов. Необходимо подчеркнуть, что большая часть должностей носила номинальный (титулярный) характер и не давала их обладателям никакой реальной власти. Поэтому более справедливо будет рассматривать короля как лицо, распределявшее почетные звания. Король раздавал должности и земельные пожалования (также и староства). Впрочем, значение рычага влияния, находившегося в его руках, ослабевало по мере того, как принадлежавшие государству земли переходили в руки пожизненных пользователей. Программа «экзекуции прав», выдвинувшая в 1520 г. требование вернуть незаконно захваченные королевские владения в казну, была призвана не только обеспечить финансовую базу государственного управления, но и, быть может, дать шляхте возможность самой воспользоваться этими землями. В целом же, подводя итоги реформ 1562–1564 гг., вряд ли приходится говорить об успехе, так как отданные в пожизненное владение земли так и не вернулись в казну. Доходы государства, как и прежде, были слишком незначительны, для того чтобы сложился аппарат управления, зависящий только от воли короля. Не хватало средств и на содержание /206/ большой армии, которая оказалась целиком под контролем приобретавших все большее влияние гетманов.