Тайное братство - Робин Янг

Эврар даже вздрогнул, испуганный криком, а затем стукнул рукой так, что стол зашатался.

— Ты, кажется, забыл, с кем разговариваешь, сержант! — Он поднялся на ноги и проковылял к Уиллу. — Я тебя однажды выпорол, мальчик. Могу повторить.

Однако Уилла это не смутило. Он закусил удила.

— Это пустяк по сравнению с шестью годами службы у вас!

Глаза Эврара расширились, затем он рассмеялся хриплым лающим смехом, сменившимся долгим кашлем.

— Конечно, — проговорил он в промежутке между приступами, — порка… для тебя слишком мягкое… наказание… тебя, пожалуй, следует… — капеллан прерывисто вздохнул, — послать в какой-нибудь забытый Богом гарнизон в пустыне, на переднем крае войны!

— Вы имеете в виду передний край, где сражается мой отец? Если так, то, пожалуйста, пошлите меня туда. Это будет не наказание, а благо.

Эврар ухватился за край стола. На лбу заблестели капли пота.

— Глупый мальчик, — прошептал он. — Ты не видел войны. Не был на поле битвы, когда каждая секунда может оказаться последней.

— Мне уже приходилось убивать, — пробормотал Уилл. — В Онфлере, в тринадцать лет.

Эврар взмахнул рукой и упал на стул.

— Ничего ты не видел и не сделал в своей короткой жизни, что могло бы тебя подготовить.

— Тогда научите. — Уилл подошел к капеллану. — Расскажите, как подготовиться. Я хочу знать.

— Нет, — пробормотал Эврар, переворачивая дрожащей рукой страницу книги. — Ты еще не готов.

— Чем же я заслужил ваше презрение? Подвел вас в чем-то? Если так, то, пожалуйста, скажите, как я могу это исправить. Моим единственным желанием всегда было стать рыцарем-тамплиером и находиться рядом с отцом. Почему вы отказываете мне в этом? Что я еще должен сделать, чтобы добиться вашего благоволения?

Эврар молчал.

— Я выполнял все, что вы мне предписывали, — продолжил Уилл хриплым голосом. Он в ужасе почувствовал, что щеки жгут слезы, но продолжил: — Мыл полы в ваших покоях, убирал, хотя вы могли для этого взять слуг. Исправно работал писцом. Перевел бог знает сколько неразборчивых скучнейших трактатов по… — Уилл схватил со стола Эврара книгу. — «Постижение странной природы дождя». Боже! — Он бросил книгу на стол.

— И как ты исполнял эти обязанности? — буркнул Эврар. — Охотно? Без недовольства?

— Если я бывал недоволен, так только потому, что в Нью-Темпле готовился стать рыцарем. А вы сделали меня писцом под угрозой изгнания. Почему это должно мне нравиться?

— А раньше? — Эврар ткнул в него пальцем. — Раньше, до меня, ты исполнял все предписания своего наставника сэра Овейна?

Уилл отвернул голову.

— Тогда я еще был мальчишка. Но теперь изменился. — Он посмотрел на Эврара. — Вы это знаете.

— Твоя беда, — прохрипел Эврар, — состоит в том, что ты ставишь себя выше других. Для тебя недостойно мыть полы, да? Я понял это сразу, при первом знакомстве. Надменный маленький лорд, привыкший, чтобы все было ему по нраву!

— Это неправда! Моя мать — дочь купца. Отец — рыцарь, но не по праву рождения. И я горжусь этим. Дома я делал любую работу, охотно.

— И вот опять гордишься! — крикнул Эврар. — Теперь понятно, почему ты негодуешь, что я откладываю твое посвящение. Уязвленная гордость!

— Нет! Это не…

— Для тебя рыцарство — путь наверх. Тебе очень не нравится казаться ниже своих приятелей.

— Да, сознавать такое тяжело, но не в этом причина, почему я хочу дать рыцарский обет. Я же сказал вам, мой отец…

— Твой отец! Твой отец! — Эврар вскинул руки. — Оставь его в покое, мальчик! Ответь, почему ты хочешь стать рыцарем? Разве не для того, чтобы занимать такое же положение, как и приятели? Разве не для этого ты хочешь стать рыцарем? — Эврар покачал головой и тихо произнес: — Ты молчишь, не знаешь, как ответить. Тогда зачем же я должен тебя представлять к посвящению?

Уилл вглядывался в морщинистое лицо Эврара. В ушах звенело. Его единственным желанием оставалось увидеть отца, попросить о прощении, чтобы он снова считал его своим сыном. После гибели сестры он чувствовал себя отрезанным от семьи. Все эти годы мечтал снова воссоединиться, чтобы опять все стало как прежде. Если бы Уилл стал рыцарем, чего так хотел отец, он мог бы расстаться с прошлым и начать жизнь с чистого листа. Но на пути стоял вот этот немощный жестокий старик.

Уилл медленно наклонился поднять с пола пергаменты, а разогнувшись, встретил взгляд Эврара.

— Раз вы не даете мне хода, я пойду к инспектору и подам прошение послать меня в Сафед. — Уилл удивился спокойной решимости, с какой он произнес эти слова. — Скажу, что хочу сражаться с сарацинами, хочу стать крестоносцем во имя Господа и христианства. Там всегда нужны люди. Вы не позволили мне отправиться туда рыцарем, пойду сержантом.

— Не будь смешным! — пренебрежительно бросил Эврар.

Но Уилл был уже у порога. Выходя из солара, он хлопнул дверью так, что раскололся косяк.

20

Сафед, Иерусалимское королевство

21 июля 1266 года

Джеймс наблюдал, как воины заполняют большой зал. Остановил взгляд на капитане сирийцев и понял: беды не миновать. На лице сирийца читалась непреклонная решимость. Не глядя на рыцарей (их насчитывалось тридцать), занимавших скамьи на возвышении, он скованно прошагал к местам, отведенным для его воинов. Пятьдесят сержантов-тамплиеров и четыре капеллана расположились в боковом приделе зала. Джеймс посмотрел на Маттиуса. Тот сидел с непроницаемым лицом. Командор шумно вздохнул.

Как он и предсказывал, обещанная Бейбарсом амнистия вызвала у сирийских воинов бурный отклик. Созванный вчера утром совет ситуацию не улучшил. Пришлось его прервать, иначе обсуждение могло закончиться потасовкой. Воины слишком возбудились после атаки мамлюков и не могли говорить спокойно. Нужно было дать людям время на размышление. Но завтра на рассвете Бейбарс потребует ответа, и рыцарям сейчас предоставлялась единственная возможность убедить сирийцев остаться в крепости и воевать.

Командор подождал, пока все усядутся, и поднялся на ноги. Лицо усталое, глаза погасшие, бледность, проступающая даже сквозь коричневую от загара кожу. Но держался он уверенно, устремив твердый взгляд на капитана сирийцев.

— Надеюсь, капитан, после сна наши речи станут мягче. — Он окинул взглядом собравшихся. — Я предлагаю каждому думать не сердцем, а головой.

— Никто не желает ссоры, командор, — сказал капитан. — Я только желаю блага своим людям.

— Тогда, может быть, объяснишь, почему вам следует принять предложение Бейбарса?

Капитан кивнул.

— Вчера я сказал, что принять условия Бейбарса нас побуждает стремление выжить. Если Сафед падет, мы все встретим смерть или станем рабами. У меня здесь тысяча шестьсот воинов. Я не хочу, чтобы их порубили на куски, когда есть возможность спастись.

В зале поднялся шум. Командор поднял руку.

— Отчего ты думаешь, что Бейбарс сдержит слово? Ты же сам говорил о его коварстве. Султан совсем не похож на Саладина. Почему ты уверен, что он не перебьет вас всех, как только вы покинете крепость?

— Я также говорил тебе, командор, об излюбленной тактике султана. Он убивает только тех, кто представляет угрозу. Прежде он держал свое слово и не казнил согласных капитулировать. Если мы не примем его предложение, он разгневается и больше у нас случая не будет.

— В Арсуфе случилось иначе, — сказал командор. — Бейбарс нарушил обещание и перерезал двести госпитальеров, как и вы, поверивших в спасение.

Капитан долго смотрел в пол, затем поднял глаза на командора:

— Это были франки. К нам Бейбарс относится иначе.

— Теперь мы видим твое истинное лицо, капитан! — выкрикнул один из рыцарей. — Видно, Господь обделил вас мужеством!

— Спокойно, брат! — приказал командор, увидев, как изменилось лицо капитана, а несколько его старших воинов вскочили на ноги. Рыцарь неохотно подчинился, не отрывая глаз от сирийцев. — Мы не можем снова откладывать совет, — продолжил командор. — У нас нет времени на перебранку! — Он повернулся к капитану. — Если мы останемся здесь без твоих воинов, то не сможем сдержать следующую атаку. Сафед слишком велик, и горстка людей, хотя бы и очень стойких, оборонять его не в силах. Мы победим только вместе. У нас достаточно провизии на много месяцев осады. И с нами Бог. — Он впился взглядом в капитана. — Как воин воина, капитан, и как воин Христа я умоляю тебя остаться с нами воевать против неверных.

Капитан сирийцев бросил взгляд на своих воинов. В их глазах виделся тот же страх, то же самое отчаяние, какое испытывал он сам. Сирийцы казались добрыми людьми, но не имели душевного подъема рыцарей Вечерних стран. Рыцари в своем безрассудном Крестовом походе прошли по этим землям, сокрушая неверных. Подобно великанам они шагали, даже не замечая разрушений, одержимые возвышенной целью. Для них это была Божья земля, а для капитана — земля предков, единственный дом. И сирийцев не сравнить с отсталыми крестьянами без воли и собственного разума.