Визит дамы в черном - Елена Ярошенко

Но вскоре в жизни Вари появилась тайна — она влюбилась. Влюбилась не то что во взрослого, просто-таки в немолодого, по ее понятиям, человека, тридцати шести лет, и что хуже всего, женатого…

Имя его Варвара никому не назвала бы даже под пытками, конспирацию при встречах они соблюдали почище, чем эсеры при подготовке терактов. И все же смутные слушки и сплетни поползли по городу… В проклятом Демьянове ничего утаить было невозможно!

От Вари откачнулись последние женихи, самые стойкие. А в своем возлюбленном она быстро разочаровалась — он оказался трусоватым и таким же жалким в своем стремлении к богатству, как и отец…

Варвара считала свою жизнь пустой и серой, когда ей встретился Вячеслав Верховский, политический ссыльный, человек, очень отличавшийся от демьяновских ухажеров.

Среднего роста, крепкий, широкоплечий, с дерзкими карими глазами, обладавший вроде бы обычной внешностью, не слишком примечательной, Верховский излучал, по мнению Вари, какую-то магнетическую притягательность. Даже в ситцевой косоворотке и сапогах он казался благородным романтическим героем. А как он говорил! Варвара могла слушать его часами…

— Оглянитесь, Варя, повсюду, по всей стране — кровь и слезы! Два мира, непримиримо враждебные друг другу, — самодержавие и народ, — пришли в яростное столкновение! Эта внутренняя война — позор нашей родины. Злостная политика царского правительства привела к чудовищному союзу самодержавия с самым страшным врагом народа — капитализмом. Я обвиняю правительство! Я имею право обвинять, моя жизнь, полная лишений, дала мне это право. Меня всегда гнали, как затравленного волка. Меня исключили из гимназии, выгнали из Технического училища без права обратного поступления, я оказался изгоем в собственной семье, предавшей меня, теперь я — в ссылке под гласным надзором полиции… Мне никогда не давали нормально жить и развиваться! — Вячеслав говорил так проникновенно, что Варя невольно начинала плакать. — Ваш батюшка, господин Ведерников, как кость собаке, швырнул мне должность электрика на своем заводе, надеясь так загрузить меня работой, чтобы не оставалось сил для борьбы. Да-с, Савелий Лукич — известный кровосос, он умеет заставить человека трудиться на износ, чтобы выжать из него все соки… Но со мной он просчитался! Никто и ничто не остановит меня на моем крестном пути в революцию…

Варвара вытирала слезы, обильно набегавшие на глаза, и понимала, что ничего ей не нужно, кроме возможности пойти по этому крестному пути рядом с Вячеславом и его товарищами.

— Варя, я чувствую, вы — наш человек, понимаете, что я имею в виду под словом наш? — Верховский проникновенно смотрел ей в глаза и нежно брал за руку. — В вас много той сосредоточенной силы воли, которая отличает настоящих борцов. Вы должны встать в наши ряды! Редкие женщины способны на это, но вы — способны, я знаю! Это такое счастье — отдать всего себя, всю свою жизнь на алтарь борьбы, это радостное сознание большой и светлой жертвы… Отриньте все низкое и приходите к нам, Варя!

Варвара порой задумывалась, как было бы хорошо уйти из дома совсем, навсегда и заниматься важным, серьезным делом, чувствуя рядом плечи единомышленников… Но когда она представляла, что придется убивать, убивать людей, пусть никчемных, пусть даже преступных, запятнавших свои руки кровью, ей становилось страшно — ведь тогда кровь будет и на ее руках, она тоже превратится в убийцу, пусть и ради справедливых, великих целей… Что-то в ее душе противилось такому пути.

Но уйти из дома было необходимо — после того, как отец женился на этой противной продажной кривляке Волгиной, родной дом стал для Варвары особенно ненавистным… Один вид Ольги Александровны в утренней кружевной кофточке, пившей в половине двенадцатого свой кофе в столовой, вызывал у Вари такое раздражение, что хотелось схватить кофейник и плеснуть коричневой гущей в наглую морду мачехи. То-то бы она завизжала!

Жадная, лживая баба, которая теперь всегда будет жить в их доме… Нет, Варя больше не могла оставаться с ней под одной крышей!

Когда Варвара вернулась домой в тот поздний осенний вечер и направилась в спальню отца, чтобы наконец решительно и всерьез поговорить с ним обо всем, она была внутренне готова, что после такого разговора придется уйти из дома и скорее всего уехать из города. Вячеслав даст ей рекомендательные письма к товарищам, Варвара уедет в Петербург и посвятит себя делу борьбы. Но сначала она выскажет отцу все, и он будет вынужден ее выслушать…

Мачеха должна была быть в театре, значит, удастся поговорить с отцом без язвительных замечаний Ольги Александровны, которая имела обыкновение вмешиваться в их разговоры.

В спальне отца горел свет, значит, он уже был дома и мусолил деньги, прежде чем припрятать их в своем дурацком несгораемом шкафчике.

Варвара без стука толкнула дверь и решительно вошла в комнату.

Отец в залитой кровью рубахе лежал на ковре у шкафа. Его устремленное вверх заострившееся лицо хранило обычное спокойное выражение. Варвара кинулась к нему и не сразу смогла понять, что отец мертв. Она почувствовала, как в ее груди что-то оборвалось…

Няня Саввишна, заметив из окна флигеля Варвару, подходившую к дому, вернулась в хозяйские покои и увидела, что девушка прошла в комнату Савелия Лукича.

Старушка, боявшаяся, как бы из разговора отца с дочерью не вышло беды, притаилась в коридоре в ожидании громких криков.

«Как бы Савелий Лукич не изувечил девку под горячую-то руку! Побуду тут, возле двери, а если уж заголосят, вбегу и на руках у хозяина повисну: „Батюшка, кормилец, только не бей ее, непутевую!“ Уж до такой беды дошло у них, смертоубийства бы не случилось!»

Но в комнате, куда вошла Варвара, было странно тихо. Саввишна, не в силах и дальше пребывать в неизвестности, заглянула в дверь. Варвара, сидевшая на ковре рядом с лежащим отцом, повернула к няне лицо, белое как полотно, и сказала странным хриплым шепотом:

— Саввишна, батюшку убили… Он — мертвый…

Подойдя поближе, няня взглянула через плечо Варвары на лежавшего Савелия Лукича. Его рубаха была обильно пропитана кровью, а взгляд остекленевших глаз, устремленных в потолок, ясно показывал — хозяина больше нет…

Рыдая и топоча тяжелыми ногами, Саввишна кинулась куда-то за помощью. Варвара продолжала сидеть рядом с мертвым отцом, чувствуя, как ледяная лапа сжимает ее сердце, горло, голову, не давая дышать, думать и даже кричать.

Внутренний холод так и не отпускал Варю с того самого вечера, когда она опустилась на ковер рядом с окровавленным мертвым Савелием Лукичом.

И только сейчас, в объятиях рыдающей няньки, вдыхая запах нафталина от ее черного платья, вынутого из сундука, Варя почувствовала, что тоже может наконец дать волю слезам.

Но ледяная лапа продолжала давить на нее, и болело сердце, и слова застревали в горле…

«Демьяновский вестник» несколько дней писал исключительно о гибели Ведерникова и его похоронах.

«Талантливый самородок, человек кристальной честности и большой доброты, чья жизнь была безвременно оборвана жестокой преступной рукой», Савелий Лукич выглядел в этих статьях кладезем всех добродетелей.

Предприимчивый Йогансон сфотографировал особняк Ведерниковых и отпечатал с этого снимка открытки, носившие название «Вид Соборной площади уездного города Демьянова». Открытки продавались во всех приволжских городах. Раскупали их охотно, все знали, что в изображенном на карточке доме произошло убийство миллионера Ведерникова.

Глава 13

Дмитрий сидел у своего письменного стола и рисовал на листе бумаги квадратики, составляя из них сложный узор. Расследование по делу об убийстве Ведерникова застопорилось. Мите казалось, что уже все возможное сделано, но продвинуться он не смог ни на шаг. Никаких доказательств, кроме косвенных и не слишком убедительных, говорящих о причастности к делу Верховского, не было.

«Да, мне неприятен этот революционный фанфарон, — думал Митя. — Но это не повод, чтобы объявить его убийцей».

Сложнее всего было вести допросы Варвары Ведерниковой. Она либо вообще не отвечала на вопросы следователя, либо односложно твердила — да, нет, да, нет, да…

С того дня, как, вернувшись домой, Варвара обнаружила окровавленное тело отца, она очень изменилась. Злые языки утверждали, что дочка Савелия Лукича совсем тронулась умом, и, похоже, не сильно грешили против истины. Варвара перестала общаться с подругами, избегала какого бы то ни было общества, почти не разговаривала с людьми, почти не ела, почти не спала…

Часами она могла сидеть, уставясь в одну точку, погруженная в какие-то свои, никому не ведомые мысли.

— Варвара Савельевна, я повторяю свой вопрос — не узнавал ли у вас Верховский, в какой из дней Савелия Лукича можно будет застать в доме одного? Варвара Савельевна, отвечайте! Верховский спрашивал вас об этом? — Дмитрию приходилось быть очень терпеливым, но это мало помогало.