Многоликое волшебство - Дмитрий Лебедев

А затем он упал рядом с ней, и на лице его было довольное выражение сытого животного, застывающее порой в омертвевшей маске, от вида которой становилось не по себе. Как бы ей хотелось верить, что эти гримасы были от стыда за причиненную боль. В первую очередь душевную боль, потому как физические страдания не так уж были и велики по сравнению с шоком от ощущения оплеванности.

Всю ночь она не могла остановить пробивавшихся рыданий. Она сдерживала себя как могла, утыкаясь в подушку, чтобы только не проявить внешне своей растоптанности. Нет, она попросту не имела права дать ему возможность насладиться видом ее раздавленности. В какую бы ситуацию она не попала, в какой бы грязи не барахталась, она обязана была оставаться княжной. Она не имела права показывать, что сломлена.

Слава богам, встав, она обнаружила, что Серроуса уже нет. Теперь она могла дать волю слезам, прибирая кровать. Она делала это сама, потому как боялась, что по кровавым следам, как по книге, прислуге удастся прочесть всю историю ее унижения. Какое счастье, что в Эргосе не было принято, как у нее в родном Верийском княжестве, выставлять после брачной ночи на всеобщее обозрение запятнанные простыни.

Как ей теперь жить, деля ежедневно с ним это ложе? Как научиться отгонять мрачные мысли, превратить себя в бесчувственный механизм, лишенный всякой тени самосознания, потому как в противном случае непросто будет найти предлог для продолжения жизни…

А ближе к середине дня вновь появился чертов менестрель со своими придурочными сказками про принцесс и рыцарей, кто только их придумывает? Наверное те, кто сидит в кабаках за кружкой пива и изобретает сказки про жизнь аристократии, приписывая ей в своем невежестве черты, которых им не хватает в жизни собственной. Подобную чушь можно нести, только глядя со стороны.

Но сегодня она решила внимательно и без жалоб выслушать певца, потому как не стоит перелагать свои проблемы на чужие плечи, ведь результат ее прежних сетований на бестолковость придворного менестреля выразился не в уделении ей большего внимания со стороны короля, хотя сегодня она уже не так этого желала, и даже не в отмене концертов, а в огромном синяке, расплывшемся под глазом музыканта.

Пусть себе поет, раз уж все остальное он еще хуже умеет делать, а то как бы его прыщавую рожу не сделали еще и беззубой.

Накануне выезда пошел плотный снег, заваливший дороги почти до полной непроходимости, так что пришлось перед отправляющимся отрядом выслать все равно сидящих по зиме без дела крестьян для расчистки. Начав с утра, они продвинулись под вечер километров на восемь, но крестьяне были к этому моменту уже никакими, и тот факт, что сугробы стали существенно ниже, — утешал слабо, почему и пришлось отпустить их домой, рассчитывая, что дальше продвигаться будет легче. Разбив в поле лагерь, они завалились спать, забыв даже выставить часовых, что, по счастью, не привело к каким-либо последствиям.

«Как же добиться прощения у Аделлы? — думал Серроус, ворочаясь в нелегких попытках зацепиться за ускользающую спасительную завесу сна. Бродить по замкнутому кругу одних и тех же неутешительных мыслей совершенно не хотелось. — Да и вообще, не о том сейчас думать-то надо».

«Вот-вот, не о том».

«Из-за тебя, между прочим, все эти проблемы».

«Какие проблемы? Ты что, всерьез намерен убиваться тут из-за соплей изнеженной девчонки, получившей первый урок жизни?»

«С моей точки зрения это выглядит по-другому. Ты попросту изнасиловал ее, а расхлебывать мне».

«Вот видишь, ты все-таки о себе думаешь, а не о ней. Это уже правильней, потому как что может быть важнее на этом свете себя, любимого? А по поводу изнасилования, я бы на тебя посмотрел, как бы ты нежности разводил после трехсотлетнего воздержания, мальчишка желторотый. Я-то знаю, как у тебя свербит все ниже пояса после нескольких дней. Попробуй представить, каково было мне. И вообще, хватит тут передо мной дурака валять, честного такого, благородного. Я вижу не только то, что ты говоришь мне, но и что ты в этот момент думаешь и чувствуешь. А так же и то, что ты думал минутой раньше».

«Ладно, оставим это, но мог бы из элементарного уважения не портить мне свадьбу. Или это слишком завышенное требование?»

«Нет, но с другой стороны не стоит тебе сейчас зацикливаться на семейной жизни. Сначала, знаешь ли, дела, а сопли можно и на потом оставить. Когда ты будешь повелителем всего Хаббада, то сам удивишься, как с удивительной легкостью начнут налаживаться дела сердечные».

«Аделла не такая. Ее не купишь роскошью…»

«Значит придется ее заменить, потому как повелителю Хаббада нужна жена, не мешающая ведению государственных дел».

«Но я-то люблю ее».

«Слушай, если ты хотел тихой уютной жизни, семейной гармонии и прочего в том же духе, то не стоило начинать всю эту канитель. На черта ты напялил мою корону? И не говори мне, что в этот момент ты думал о скромном счастье со своей девкой. Когда ты встаешь на этот путь, надо быть готовым к тому, что многим на нем придется поступиться. Или я тебе глаза только что открыл? Не думал об этом? Зря, если так. Взялся за гуж — не говори, что не дюж. Все, спать. Завтра ты должен быть в форме, так что хватит сопли на кулак наматывать».

После этих слов Серроус так и не понял, каким образом, но тут же выключился и следующее, что мог бы припомнить — пробуждение уже утром в бодром и самом что ни на есть отдохнувшем виде.

За следующий день и впрямь удалось преодолеть существенно большее расстояние, потому как сугробы сошли на нет и им удавалось передвигаться почти в нормальном темпе. Возникало ощущение, что снегопад шел вполне направленно над Эргосом, никуда более не отвлекаясь, что наводило на забавные мысли о возможности подобных совпадений.

В голове его тоже прояснилось, и мрачные мысли о загубленной свадьбе отступили куда-то на задний план, позволив сосредоточиться на вещах более существенных в этот момент. Забавно было вспоминать, как Грэмм переменился в лице, когда Серроус открыл перед ним свои карты и рассказал о ближайших планах.

— Безумие! Самоубийство! Мальчишество! Преступная легкомысленность! Предательство самих себя! — и множество столь же бессмысленных и эмоциональных восклицаний. Способность хоть что-либо воспринимать и обсуждать вернулась к нему только через пятнадцать долгих минут, заполненных размахиваниями рук, приливами и отливами крови. Приняв в конечном итоге, за неимением лучшего, на веру утверждения короля об уверенности в собственных силах, Грэмм все же навязал ему в сопровождение лишних пять рыцарей, ссылаясь на то, что отправляться в путь в сопровождении всего семи воинов и заморенного книжника, — по крайней мере, не солидно, даже если закрыть глаза на то, насколько небезопасно. И даже после этого долго мотал головой, отказываясь принимать умом подобное безумие. Мыслимо ли завалиться в место сбора всех войск мондаркских степей и потребовать от местных вождей повиновения?