Собрание сочинений в 4 томах. Том 1. Вечерний звон - Николай Вирта

— А я, государь, — снова начал Победоносцев, — я боялся не только за трон и за личную безопасность императора. Я страшился за судьбы России. Я убедил его величество сделать решительный шаг и изгнать из дворца всех слуг антихриста! Да, да, не скрываю, — остервенело выкрикнул Победоносцев, — конституция остановилась у порога трона! До конца дней буду твердить: народовластие есть одно из самых лживых политических начал. Парламент, государь, есть торжество низких и бесчестных побуждений, высшее выражение этого торжества. Начала монархической власти сводятся на нет, торжествует так называемый либеральный демократизм, водворяя в обществе беспорядок, фальшивую свободу и равенство. И ваш батюшка согласился тогда со мной. Я говорил тогда вашему батюшке: к чему привело освобождение крестьян? К тому, что исчезла надлежащая власть, без которой не может обойтись темный народ.

— Тут я с вами не согласен, — вяло проговорил Николай, которому давно надоело слушать эти мудрости от Победоносцева. — Ведь освобождение крестьян…

— Не будем, государь, спорить об этом печальном акте, — решительно и без всякой вежливости прервал Победоносцев царя. — Разрешите продолжить?

— Да, да! — Николай подавил вздох и мысленно послал старика ко всем чертям.

Победоносцеву нельзя было отказать в последовательности суждений, хотя для него существовало только то, что было давно мертво. Не то чтобы он не замечал живого, не разумел новейших идей или не замечал фактов. Он просто отстранял их, видя в этих фактах и происходящих процессах ростки будущего, а будущего он знать не желал. Он жил отрицанием настоящего и ненавистью к будущему. Во всем он видел заговор против прошлого и отжитого, за которое цеплялся изо всех сил.

Когда Ники (так в кругу семьи звали царя) было двенадцать лет, в Гатчине, в низенькой, неуютной и холодной комнате с крохотными окнами, появился Константин Петрович.

Он законопатил в Гатчинском дворце все щели, через которые могло проникнуть что-либо от жизни, совершающей свое непреложное движение за стенами, оградами и караулами.

Четырнадцать лет донимал он Ники скучнейшей моралистикой, ханжеством, интриганством, наставлениями и шипением. Он добился своего. Вот он смотрит на царствующего воспитанника и торжествует: нет на свете человека, более яростно отрицающего все новое и свежее, чем Ники Романов. Нет среди самых убежденнейших монархистов более последовательного монархиста, чем русский монарх.

Этой мысли, то есть бесконечной уверенности в том, что Россия не созрела для конституции и реформ, он подчинил свою деятельность на протяжении двух десятков лет царствования. То была его незыблемая идея, исходящая еще из одной, внушенной ему с малых лет: он полагал, что крестьянство есть главный оплот трона и именно оно нуждается в единой власти, воплощенной в царе-батюшке.

Все эти качества Николай умел скрывать под маской великолепной воспитанности, учтивости и совершеннейших манер.

Пришел день, и Ники из великого князя и наследника престола превратился в императора. Взгляды его уже сложились, он будет верен им до последней минуты, а Победоносцев как будто сомневался в нем и продолжает читать лекции, нотации, наставляет, интригует, стращает, шипит. И намерен, кажется, стращать и шипеть сегодня, в этот прелестный день. Черт бы побрал его!

— Нас ждет государыня, — процедил Николай. — Уже, вероятно, скоро завтрак… Идите…

— Но я еще не окончил, государь, — строго возразил Победоносцев. — На чем, бишь, ваше величество, я остановился?

Николай не терял надежды сорвать лекцию.

— Однако посмотрите, какие краски, а? Как легко сегодня дышится!

— Не мне, не мне, государь, — раздраженно заскрипел Победоносцев. — И на Руси и за границей я слыву человеком, стоящим на дороге всякого прогресса, главным виновником каких-то мифических стеснений, гасителем какого-то там света! Весь мир кричит: уничтожить его, уничтожить во имя свободы! И уничтожат, государь! Мне ли радоваться красотам дня? Я слабею, государь, а между тем что вижу? Настало ваше светлое царствование, и все лживые либеральные элементы оживились новой надеждой! Государь, во имя господа умоляю вас, не становитесь на путь сатанинских свобод! Вас погубить хотят! — возопил Победоносцев и в самом деле хотел встать на колени, но Николай поставил его на ноги.

Победоносцев прислонился к дубу и, тяжело дыша, смотрел на молодого человека, чей лоб был покрыт испариной, а глаза, и без того всегда испуганные, выражали теперь ужас.

— Помилуйте, кто хочет меня погубить?

— Я все знаю, я держу всех в своих руках, — шипел Победоносцев. — Только твердость, только воля, иначе конец, государь! Твердой воли больше, государь, беспощадности больше! Вон всех парламентариев! На каторгу, на виселицу! Всех! Всех!..

— Успокойтесь, Константин Петрович, что вы. Да разве вы не слышали моей прошлогодней речи? Кто же смеет вопреки мне бессмысленные конституционные мечтания приносить в мой дом?

— Один из тех, с кем вы будете сегодня милостиво разговаривать! Один из ваших особо доверенных министров, государь! Он — иуда!

— Витте? Но ведь папа перед самой смертью сказал мне, что Витте умнейший…

— Тем хуже, тем хуже! — зашипел Победоносцев. — Вы достаточно мудры и без его ума!

— …и что надо внимательно слушать его советы, — продолжал Николай.

— Но не все исполнять, государь!

— Значит, папа ошибался! Я не понимаю вас… Что за странная манера говорить только плохое обо всех? — уже не скрывая раздражения, проговорил царь.

— Ваш великий батюшка лишь терпел Сергея Юльевича. Терпеть и верить — разные вещи, так я полагаю.

— Он говорит и делает разумное! — снова вспылил Николай. — И всегда, всегда согласен со мной!

— Тем не менее я обвиняю Витте.

— В чем?

— В том, что вся его жизнь построена на подлостях. Вы вспомните, государь… Не будучи инженером, получил место на железной дороге и сразу на такое жалованье, что все ахнули… А потом эта история с крушением воинского поезда в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году на дороге, где Витте заведовал движением… Кто был виновен? Он! Его приговорили к заключению, а он отделался тремя днями ареста! Как? Более того, государь, когда Витте был под судом, его сделали начальником всех железнодорожных сообщений! Почему?

— Позвольте, — с гневом прервал Победоносцева Николай, — но он же преданнейший человек, он в «Священной дружине» состоял, да и не он ли ее создал?

— Притворство, государь… Он готовился к президентству российской республики!

— Нет, быть того не может, — пробормотал огорошенный Николай. На лбу ого опять выступил пот.

— Он играет на вашей доверчивости, государь, ведь он известный биржевой игрок…

— Витте?

Победоносцев хихикнул.

— Да еще какой, государь! Будучи министром финансов, можно ведь играть, не рискуя ничем!

— Ах, вот как!

— Он заигрывает со всеми социалистами, государь. Он парвеню, и чего от него ждать? Он предаст вас.

— Вон его, сию же минуту вон!

— Зачем же, государь? Пока он полезен, пока умнее его на этот пост никого нет… Надо выжать его, как лимон, а уж потом…

— Спасибо. Боже мой, как я был слеп!

— Вот, вот, государь! Ваш старый наставник еще хорошо слышит и хорошо видит! И что бы там ни случилось, я останусь для вашей семьи тем, кем был и при вашем отце, — вашим хранителем, вашим слугой, вашим наставником.

— Наставником? — Николая передернуло от этого слова.

Победоносцев понял, что пересолил, и, желая восстановить свою власть над учеником и имея для этого кое-что в запасе (он всегда что-нибудь имел в запасе для царей — дурное или хорошее, в зависимости от обстоятельств), сказал:

— Я приготовил вам сюрприз, государь. Не только для вас, но и для моей государыни.

Внимание Николая было привлечено далеким звоном колокольчика.

— Однако мы с вами заговорились, — с облегчением сказал он. — Идемте, государыня ждет нас! — И, не слушая старичка и не взяв его под руку, быстро зашагал к дому, проклиная в душе Победоносцева, испортившего ему чудесное утро.

А Победоносцев семенил за ним — вприпрыжечку, вприпрыжечку.

К завтраку, кроме Победоносцева, были приглашены только что прибывший в столицу тамбовский архиерей, министр юстиции Муравьев — сдобненький и пухленький господин, и министр финансов Сергей Юльевич Витте — человек медвежьего склада. Министры приехали по срочным делам, и, хотя приглашение к царскому завтраку в высшей степени льстило им, тем не менее они были недовольны, зная, что государь не примет их с глазу на глаз.

Присутствие при беседе Победоносцева им не нравилось: и тот и другой по разным причинам, но в равной степени ненавидели старика.