Каллиграфия - Юлия Власова

— Поливают тут всякие, — ворчал потом Франческо, плетясь по росистой траве. — Нет, чтобы подождать хотя бы пять минуточек! Непокладистый народ эти греки.

Джейн уже почти свыклась с мыслью, что не увидит Крит таким, каким изображают его на рекламных проспектах: страной лазурного моря и золотистых пляжей, щедрого солнца и оливковых рощ. В буклетах пишут, будто каждая пядь греческой земли дышит тысячелетней историей, а на деле от нее пахло сыростью да перегноем. Джейн впервые остро ощутила, сколь бесприютна она в этом мире: флаг старой доброй Великобритании последний раз трепетал для нее над лондонской ратушей, когда ей было двенадцать. Затем — переезд, странствования с родителями по Европе, бесконечные потери и лишения, не за горами смерть отца. Не вынеся горя, вскоре умирает и мать. К тому времени девочке исполняется шестнадцать, и ее раньше срока берут в Академию Деви. С тех пор она не смеет даже помышлять о том, чтобы навестить родину. Там ей нет места.

Поездка на Крит — новый, неожиданный поворот в ее судьбе, и кто знает, какие рытвины поджидают ее на этом серпантине.

Глава 13. Отравить Актеона

Приближалось лето. Декабрьское солнце Аргентины пекло неимоверно, и Туоно, из-за отсутствия в номере кондиционера, плавился заживо, что, впрочем, отнюдь не усмиряло его гнева.

— Паршивый отель! Паршивое обслуживание! А тут еще эта скверная новость! Проклятье! — бушевал он, мотаясь по комнате и опрокидывая стулья. По каким-то лишь ему доступным каналам он узнал, что взрыв, так искусно и расчетливо подготовленный им взрыв, нисколько не навредил путешественникам, но даже, наоборот, поспособствовал их скорейшему прибытию на Крит. Он был в бешенстве и крошил всё, что попадалось под руку. Нужно было видеть, как изуродовал гнев его и без того непривлекательное лицо, как вздулись мускулы на его непропорционально длинных руках, какое звероподобное обличье принял он всего за несколько минут!

Аннет предпочла исчезнуть, не дожидаясь, пока очередь дойдет до нее. Выскользнув на улицу, она бросилась бежать по незнакомым ей улочкам, обмирая от ужаса при мысли об этом разъяренном орангутанге, о том, что случится, если Туоно ее настигнет. Но погони не было, и когда Аннет приостановилась, чтобы отдышаться, когда страх отпустил ее и она огляделась, она вдруг осознала всю свою беспомощность. Что это за город? Что за люди его населяют? И на каком языке с ними следует говорить? У нее не было ни гроша, ни черствой корки хлеба на худой конец.

«Попала ты в переплет, теперь думай, как из него выпутаться».

Она затерялась где-то в центре городка, между музеем с невразумительным названием и рынком сувениров ручной выделки. Там было не продохнуть, местные жители толклись и гомонили, из-за чего Аннет, которая сперва хотела устроиться на скамейке под навесом, вынуждена была изменить свое решение. Вдобавок ко всем бедам, к ней прицепился какой-то плохо пахнущий субъект и стал допекать своей болтовней. В результате, ей пришлось проделать два с лишним километра, чтобы от него отвязаться. Очутившись вблизи от электростанции, мостом пролегшей между берегами, она принялась раздумывать.

«Мне нужны деньги, нужна карта и нужен друг, который помог бы сесть на самолет до Европы, — рассуждала она, кидая камешки в реку, чье название крутилось в уме, точно рулетка. — Парана, Парана… Я, конечно, была отличницей в школе и географию заучила назубок, но такого топонима что-то не припомню».

— Эх, хоть бы какой-нибудь ориентир, — по-французски пробормотала она.

— Вы приезжая? — полюбопытствовал некто у нее за спиной. Аннет стоило большого труда не соскочить тотчас с места и не пуститься наутек. Она уже вообразила, будто за нею пришел Туоно. Но зачем бы ему справляться, приезжая она или нет?

Обернувшись, она увидала перед собой человека лет тридцати, который галантно снял широкополую войлочную шляпу и обнажил зубы в блистательной улыбке. — Могу ли я быть вам полезен? — добавил он со смешным акцентом.

— О, благословенные небеса! — просияла Аннет. — Так вы говорите по-французски?!

— Отчасти, — прокашлялся незнакомец. — Мы с семьей бродячие артисты, — и он указал на группку людей неподалеку. Его жена — красивая смуглая женщина в цветастой юбке — не спускала с него глаз, а трое неухоженных ребятишек возились в траве. Четвертый, старший, настраивал мандолину и выглядел совсем как взрослый.

— Со мной приключилась такая нелепая история! — пожаловалась господину Аннет. — Меня привезли сюда против воли и держали взаперти, а потом я сбежала… Даже не позавтракав! — прослезилась она. — Скажите, это сооружение…

— Электростанция Ясирета, — перебил артист. — Но данный факт вряд ли вам что-нибудь даст. Идите лучше с нами, повыступаете немного, заработаете денег. У нас, в Посадасе, народ падок до зрелищ.

— Она? — поморщилась женщина, смерив француженку уничижающим взглядом. — Что она умеет?

Аргентинец перевел.

— Я? Ну-у, я… — и тут Аннет со стыдом поняла, что не умеет абсолютно ничего. Работа с центрифугой, смешивание реактивов, составление отчетов — разве ж это умения? В Академии как-то упустили из виду, что студентам нужно прививать не только профессиональное мастерство, но и навыки выживания. А иногда, чтобы выжить, требуется искусство, причем в буквальном смысле этого слова.

— Флейта! — брякнула она. — Я могу играть на флейте!

Жена аргентинца поджала губы.

— Нет, не годится, — сказала она по-испански. — Лионель, приведи-ка лошадь! — обратилась она к старшему из мальчуганов. Тот отложил мандолину и бросился к кожаной, без единого гвоздя, повозке, какими в старину пользовались гаучо. За повозкой паслась гнедая кобыла, весьма безобидное, на первый взгляд, создание. Но Аннет, которая с детства недолюбливала лошадей, не посмела приблизиться к животному ближе, чем на метр.

— Аqui,[29] — не допускающим возражений голосом произнесла женщина. — Будешь скакать вниз головой, подымать с земли цветы и кидать их толпе.

— Estas loco?![30]- воззрился на нее отец семейства. — Она ведь не справится!

— Так что, задаром ее кормить? — перейдя на скандальный тон, возмутилась та. — Дармоедов нам только недоставало! Мы и вшестером-то кое-как перебиваемся!

Возразить на это ему было нечего, и он уступил, с тяжелым сердцем переведя для Аннет последнее распоряжение супруги.

— Что ж, выбирать не приходится, — измученно улыбнулась француженка, на минуту представив себе на месте лошади разъяренного Туоно.

«Нет, лошадь всё-таки лучше. С нею, по крайней мере, не нужно жить в одной комнате, и она не станет тягать тебя за волосы, если у нее вдруг испортится настроение. А цепкости, — она посжимала кулаки, — у меня, небось, хватит».