Невидимая Россия - Василий Алексеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через дверь было слышно, как прозвенели четыре звонка. Открыла незнакомая дама с глупо завитыми рыжими волосами.
— Я к Андреевым, — ответил Павел сухо на вопросительный взгляд дамы.
В конце полутемного коридора растворилась дверь и на пороге показалась полная фигура хорошо одетого мужчины. Электрический свет из комнаты упал на знакомое, почти не изменившееся лицо. Тяжелые ботинки простучали по плитам паркета. Павел подошел к двери и протянул брату руку. Бледное лицо Володи покрылось краской, в глазах отразилась радость и замешательство. Чтобы сразу остаться без свидетелей, Павел шагнул в комнату и затворил дверь. Володя попятился, не зная, что делать дальше. Павел одновременно увидел полное, постаревшее лицо тетки и влево над ней, на середине стены, овальный портрет матери с горькой полуулыбкой строгих губ. Всё это было так неожиданно, что Павел остановился, не зная что делать. Вдруг лицо тетки исказилось некрасивой гримасой, а глаза наполнились слезами. Она вскочила, порывисто бросилась вперед, обняла Павла и заплакала. Брат Володя подошел сбоку, нескладно обнял и, в свою очередь, всхлипнул.
* * *Павел рассказывал, а на лице тети Лиды менялись выражения сочувствия, страха и стыда.
— Мы тебе посылали посылки через Осиповых. Ты понимаешь, я боялась рисковать жизнью Володи. — Володя при этом опустил глаза и щеки его опять, как давеча, в дверях, покраснели.
Павлу было неприятно, что в сочувствии тетки и брата проскальзывала жалость к «неудачнику», нуждающемуся в материальной помощи.
А что, если спросить разрешения остановиться у них? — с горечью подумал Павел. Испугаются, в глазах забегает подлое враждебное выражение и начнутся разные выдумки, главным образом, для того, чтобы оправдаться в собственных глазах. Нет, лучше уйти, пусть живут, цепляясь за свое мещанское благополучие, пока случайно не попадут в очередной квадрат, взятый властью под обстрел; тогда судьба заставит силой идти на те страдания, которых они так тщательно избегают.
— Что ты думаешь делать дальше? — спросил Володя, с каким-то не совсем понятным чувством глядя на Павла.
Вопрос неприятно ударил по нервам. Что Павел мог на него ответить? Поездка в Тулу, продолжение борьбы, — как всё это казалось ему туманно, неубедительно, несерьезно.
— Пока не знаю, — ответил он коротко. — Направление пришлось взять на Тулу, в Москву всё равно не пускают.
— Почему же ты не написал заранее, куда едешь? Мы бы могли подготовить какие-нибудь адреса, найти какую-нибудь протекцию.
— У меня один товарищ уже туда уехал, — ответил Павел сухо.
Водворилось неловкое молчание.
— Ты, мать, хоть накормила бы его, а то мы разговариваем и разговариваем, а он наверно… — Володя остановился и почему-то не договорил — «голодный».
Тетя Лида быстро встала, еще раз скорбно взглянула на застывшее в суровом отчаянии лицо Павла и вышла из комнаты. Павел сидел неподвижно на кожаном кресле с высокой прямой спинкой, положив руки на ручки, и смотрел прямо перед собой на белую скатерть.
Тягостное молчание прервал Володя.
— Что ты скажешь о Гитлере? — спросил он осторожно.
— Пока я еще не разобрался в этой фигуре, — ответил Павел, вспоминая всё сказанное Николаем и Сергеем Ивановичем, — во всяком случае, это человек, сумевший сломить большевизм в Германии.
— Знаешь, я много думал об этом последнее время, — заговорил Володя немного смущаясь. — Так, как развиваются события до последнего времени, продолжаться не может. Я чувствую на себе, что коммунизм заводит страну в тупик. Ты не можешь представить, как напряженно работают инженеры, техники и рабочие и какой слабый эффект дает их работа: не менее 50 % усилий пропадает даром. Спрашивается, почему? Потому что вся система опирается не на специалистов, а на политруков, крикунов и бездельников. Честный инженер почти не имеет шансов выбиться на крупную должность; для этого надо стать активистом, говорить всякую чушь на собраниях, вместо дела, заниматься общественной работой, кричать и суетиться. Настоящие работники сверху и донизу оттеснены на второй план, им не дают работать по-настоящему. Так продолжаться не может. В свое время Белое движение состояло, вероятно, из идеалистов, но они недостаточно учитывали обстановку, а вот в гитлеризме я чувствую нечто реальное.
Павел поднял голову и с удивлением глядел на брата; он теперь явственно заметил новое, незнакомое ему раньше выражение в лице Володи.
Вернулась тетя Лида с яичницей и какао. Павел ел и опять неприятное чувство поднималось в его душе. Тетя Лида опять сидела напротив, и опять в ее лице менялось выражение жалости и страха.
— А как ваши дела? — спросил Павел.
— Я работаю в проектном бюро и беру еще работу на дом, — ответил Володя. Новое, поразившее Павла выражение исчезло и заменилось обычной недовольно-скучающей миной. — А мать кормит обедами нескольких знакомых инженеров, — это выгоднее, чем служить.
Павел стал прощаться. Перед уходом у него еще раз мелькнула озорная мысль попросить разрешения остановиться у тетки, но взгляд его опять упал на портрет матери. Лицо Веры Николаевны было строго и спокойно. Не надо требовать от людей большего, чем они могут дать, — подумал Павел.
* * *Сине-серые глаза Наталии Михайловны были полны горя, тонкие, длинные пальцы нервно мяли папиросу…
— Когда вы от него уехали, он уже начал слабеть?
— Да… — Павел вспомнил худое, обросшее реденькой бородкой лицо Алеши и широко раскрытые глаза, — они были другие, чем глаза сестры, но что-то общее роднило их между собой.
— Это ужасно… — Наталия Михайловна достала из сумочки носовой платок и отвернулась. Вошел Михаил Михайлович и вздрогнул при виде Павла. Павел быстро встал и пошел навстречу старику со смешанным чувством радости и неуверенности. Может быть, он считает меня виновником смерти сына?
Михаил Михайлович преодолел горечь и улыбнулся ласковой радушной улыбкой. Павел рассказывал и временами ему казалось, что он не у знакомых, не у друзей, а в самом деле в родной семье.
— Ночевать, конечно, останешься у нас, — сказал Михаил Михайлович.
— Если можно?
— А почему же нельзя? У меня за перегородкой диван и постель — места хватит.
Павел заснул с радостным сознанием того, что он свободен, что у него есть друзья и единомышленники, что его не могут арестовать, потому что он еще не имеет постоянного места жительства, и ГПУ, если бы и захотело, не знало, где его искать.
Глава пятая
В ПОИСКАХ ВЫХОДА
В комнате Леночки дверь была заперта на ключ. Николай, Павел и Григорий сидели вокруг маленького столика и обсуждали положение. Николай еще раз повторил, что, продолжая сочувствовать политической борьбе, решил уйти целиком в катакомбную церковную работу, что подъем антибольшевистских настроений, вызванный коллективизацией, миновал, благоприятный момент упущен, что нарастают новые противоречия, внутри партии идет скрытая борьба, среди населения достаточно недовольных, но, несмотря на это, момент для революционных выступлений, если бы даже была готовая большая организация, неблагоприятен и что поэтому надо уходить в глубокое подполье и заниматься опять подбором и организацией основного кадра для будущей борьбы. Павел и Григорий ничего не могли возразить против такой постановки вопроса. Они сообщили, в свою очередь, что концлагери можно считать массовой базой всякой антикоммунистической работы, что там имеются сотни тысяч людей вполне годных для создания любой организации, но что само создание даже небольших групп наталкивается пока на непреодолимые трудности, что центр, во что бы то ни стало, надо устраивать в Москве и для этого надо, чтобы в столицу пробралось как можно больше членов организации. На этом пункте они остановились и стали говорить о подробностях плана.
Во время паспортизации из столицы в первую очередь высылали ранее судившихся за контрреволюцию, лиц, лишенных избирательных прав, и лиц без определенных занятий. В маленьких подмосковных городках и местечках скопилось много таких горемык; тем не менее, несмотря на все строгости, в городе осталось еще достаточно людей вроде Николая, освобожденных досрочно или по пересмотру дела, и таких, которые отбывали наказание на вольной высылке. В отдельных случаях было трудно понять, почему одно из лиц одной и той же категории высылалось, другое оставлялось в покое. Громадный полицейский механизм, приспособленный к широким массовым мероприятиям, давал постоянные перебои. Одним из способов попасть в непосредственную близость столицы, в роковую стокилометровую зону, была вольнонаемная служба на канале Москва-Волга, куда охотно нанимали бывших заключенных. И Павел и Григорий морщились при одной мысли об этом. Но Григорий рассказал о трудностях, с которыми он столкнулся в Туле, и это заставило Павла совсем впасть в уныние.