«Если», 2012 № 08 - Журнал «Если»

Белые ворсинки продолжали мерно пульсировать. Только я заметил, что сам моток слегка изменился. Вроде как растрепался немного, распух и округлился. Да и тело пришельца приобрело более яркую окраску. «Найди десять отличий». Толстое донце сильно порозовело…

Внезапно «луковицу» озарил желтый свет — полыхнул и погас, а спустя секунду зажегся снова. Полусфера на костюме Чужого! Свет шел от ее гладкой стороны и был мне знаком: я видел его в исследовательской камере. Правда, тогда он не мигал.

Чужой вяло шевельнулся и снова замер, но теперь его поза показалась мне не расслабленной, как раньше, а напряженной. Что значат эти вспышки? Предупреждение, что ресурс на исходе? Я схватил валявшуюся неподалеку вторую полусферу. Если она снова включится, можно будет заменить одно устройство другим. Минут пять я мял, тряс полусферу и даже стучал ею об пол, но она по-прежнему оставалась темной.

Желтый свет от устройства на костюме пришельца перестал мигать и теперь горел ровно. Всё, сейчас выключится, понял я, и тут же в подтверждение свет погас. Чужой дернулся, веревки прижались друг к другу, потом распушились и снова стянулись в узел. Юбка тоже заколыхалась.

Он задыхается!

Я вскочил, полусфера выпала из рук, все такая же темная. Она пустая! — с интуитивной, но твердой уверенностью подумал я, ее ресурс тоже иссяк, манипуляторы камеры выдавили последнюю сохранившуюся каплю воздуха… И тут вдруг осенило: здесь, на корабле, углекислого газа, конечно, гораздо меньше тринадцати процентов, но он есть! Азот тоже имеется, а кислородом он вряд ли отравится, раз в его смеси этот газ присутствует в довольно большом количестве! Может, концентрация углекислого газа и не достаточна, но это шанс! Хуже-то уже все равно не будет — ведь он умирает!

Скафандр инопланетянина был прочным, но перед лазерным лучом, сфокусированном точно на одной из серебристых нитей, не устоял. К этому моменту Чужой уже почти перестал дергаться, и мне нетрудно было зафиксировать верхнюю часть тела, чтобы конвульсии не мешали работе.

Прозрачный кокон распался прямо над лицом Чужого (почему-то я уже не сомневался, что белый моток — голова). Я замер, напряженно глядя на ворсинки. Они неподвижно висели, прижатые к веревкам, стянутым в тугой узел.

Я толкнул моток вправо, потом влево, приподнял его, оторвав от пола, и сильно встряхнул, так что ворсинки подпрыгнули. Ну, давай же, давай! Несколько ворсинок всколыхнулись, чуть сократились и опали. Я снова сильно встряхнул моток, потом еще раз и еще. Не знаю, почему и откуда взялось у меня такое острое желание оживить Чужого, но оно овладело мной полностью и заставило кричать, тратя последний кислород: «Дыши! Да дыши же ты, черт тебя раздери!».

Веревки вдруг резко ослабли, раздаваясь в стороны, и я отпустил голову Чужого, испугавшись, что нечаянно навредил ему своей бешеной тряской.

В шлеме раздался издевательски приятный переливчатый сигнал, и на внутренней стороне забрала появился красный кружок с восклицательным знаком, а рядом таймер обратного отсчета. На секунду в ушах зашумело, уши опалил жар, а горло перехватило, словно воздух уже кончился, но этот всплеск паники быстро ушел, и я вдруг почувствовал странное спокойствие, словно эти пять минут жизни остались не мне, а кому-то другому.

Я посмотрел на Чужого. Ворсинки на растрепанном белом мотке мерно колыхались — он дышал.

Таймер и сообщение исчезли — я отключил их вывод на забрало, а заодно отменил и все звуковые сигналы скафандра.

На панели управления бесстрастно и размеренно перемигивались индикаторы, обзорные экраны демонстрировали глубокую ночь космоса.

Может, надо написать предсмертную записку? — подумал я, глядя в звездную пустоту. А зачем? Ведь и так будет все понятно… Да и кому адресовать записку? Ленке? Вальке? И чего писать-то: «Простите, друзья, я задохнулся»? Чепуха какая-то!

Я отвернулся от экранов и оторопел.

Чужой сидел!

Видно, моя тряска привела его в чувство, и теперь белый моток склонился вниз, изучая разрез на скафандре! «Луковица» малость похудела, зато из самой толстой ее части торчала пара длинных трубок с массой тонких отростков на концах. Что интересно, трубки и отростки тоже охватывала прозрачная пленка: возможно, скафандр способен был вытягиваться в тех местах, где у пришельца из тела выдвигались руки. Точно руки, потому что одна из них держала в отростках ту полусферу, что я оставил на полу.

Я шагнул к Чужому. Белый моток вскинулся, пришелец выронил полусферу, вскочил на юбку, но пошатнулся, упал и стал отползать к стене, толкаясь лоскутами подола и трубками.

Привет, приятель! Я остановился, инопланетянин тоже замер.

И что ж это вы все время от нас бегаете? Смотри: я нестрашный совсем… жизнь тебе спас.

Лоскуты юбки и тонкие отростки трубок Чужого чуть подрагивали, выдавая внутреннее напряжение. Белые ворсинки веревок быстро сокращались, тут же распрямляясь вновь.

Я медленно опустился на пол. Уже чувствовалась нехватка воздуха.

Жаль, что ты так поздно очнулся… поболтать не получится.

Я неспешно открыл затворы и снял гермошлем. Не хотел умирать закупоренным.

Лицо щекотали легкие прикосновения, словно сверху, сыпались теплые пушинки. Они падали и, проникая сквозь кожу, сливались в тонкие ручейки, бегущие прямо по нервам. В голове возникали смазанные, наслаивавшиеся друг на друга картины и слышались неясные звуки — то ли голоса, то ли шум какого-то экзотического, незнакомого леса, и еще еле уловимо, но очень приятно пахло чем-то теплым и огромным, похожим на живую, ласковую сеть, соединявшую всех разумных в единое целое…

Неожиданно сквозь пелену странных образов проступили знакомые очертания рубки. Я резко сел, голова на миг закружилась, и все вокруг расплылось пятнами неправильной формы. В носу шевельнулось что-то мягкое, руки метнулись к лицу, но тут же вернулись назад, потому что хаос витавших в голове непонятных видений сменился упорядоченной информацией: я понял, что мягкий ворс в ноздрях делает воздух пригодным для моего дыхания.

Информация не была ни прозвучавшим в голове голосом, ни возникшим в сознании текстом; это, скорее, походило на быстрое воспоминание того, что я уже знал когда-то раньше.

Окружающее наконец обрело четкость, и я увидел сидевшего передо мной инопланетянина. От его белого мотка к моим ноздрям тянулись две пушистые веревки. Я знал, что они выделяют кислород, но, несмотря на это, с трудом подавлял желание немедленно выдернуть их из носа. Неприятен был не столько их вид (хотя, конечно, выглядело все это жутковато), сколько чувство полной зависимости от этого странного существа в разрезанном лазером костюме.