Имя Кати - Павел Николаевич Губарев

в жерло людей и вещи. Вот она уже подобралась к Кате, сорвала с неё платье и сунула взамен чужой верблюжий плед. Катя поёжилась, чувствуя, что дальше и сама она может исчезнуть в прошлом. И только мишутка, похоже, ничего не замечал.

— Тебе холодно? — спросил Ани.

— Нет. Посиди со мной немного.

Ани кивнул и присел на кровать.

— Расскажи что-нибудь, — попросила Катя. — Только хорошее.

Ани потёр переносицу большим и указательным пальцами.

— Я тут как раз вспоминал книжку, которую мне прислал друг-психолог. Книжку про воспитание. Там был совет: не говорите ребёнку «заработаешь своё — будешь портить», или «пока ты в моём доме — будешь жить, как я скажу», или «мала ещё своё мнение иметь». Не надо, чтобы ребёнок чувствовал дом чужим, небезопасным местом.

— М-м-м.

— Как думаешь, у меня получалось?

— Ох. Я ж просила: расскажи хорошее.

— Я просто подумал… Теперь, когда мы не можем вернуться в нашу квартиру, дом — это я и ты. Больше ничего нет.

— Мишка есть.

— И мишка есть. Сейчас одиннадцать вечера. Дома я бы прошёлся по большой комнате, заглянул бы в мамины вещи, чтобы убедиться, что всё на месте. Хотя куда оно денется? Ну, такой у меня был ритуал.

— Да знаю я твой ритуал.

— А теперь могу только разве мысленно… и знаешь, в общем, нормально. Воспоминания — это воспоминания. Мама с папой — это не клубки со спицами.

Катя вздохнула.

— Ты прав. Давай спать. Отдай мне мишку, и я буду любить тебя до вторника.

Ани хмыкнул.

— Спокойной ночи, — сказал он тихо.

Катя внезапно взяла его за руку.

— Спасибо, Ани-чан. Ты такой спокойный, даже удивительно. Я думала, ты сейчас себе пальцы сгрызёшь и лицо у тебя будет как тот иероглиф или даже страшнее, а меня ты… п…

Катя проглотила какое-то слово.

— Не переживай, ты не виновата. Это я недоглядел. Всё наладится. Как всегда, всё наладится.

Катя кивнула, отвернулась и закрыла глаза. Ани дошёл до двери и обернулся. Он знал, что Катя уже спит.

Он также знал, что сегодня он тоже быстро уснёт. Когда они приехали в особняк, он зашёл в ванную и проглотил две таблетки транквилизатора, запив водой из-под крана. И, наверное, поэтому не сгрыз себе пальцы. Сейчас он примет ещё одну таблетку и выключится на восемь часов.

Его тревожило лишь одно: что в диспенсере осталось только двадцать четыре таблетки — на восемь дней.

6:58

Катя проснулась в 6:58. Ей снилось, будто за ней кто-то гонится. Она бежала по тесному зданию, похожему на школу, оглядывалась назад — и видела чью-то фигуру, странным образом успевающую появиться в дальнем конце коридора. Она сворачивала, бежала дальше, оглядывалась — и снова видела ту же фигуру.

В 7:05 Катя стояла на первом этаже, на кухне, выглядывая во двор. Она побоялась выходить на улицу, поэтому исследовала все окна на первом этаже, стараясь не прилипать носом к стеклу, чтобы её не увидели снаружи. За окном было красивое, мирное утро. Жёлтые, зелёные листья и спокойное солнышко. Катя выпила воды, выдохнула и приободрилась.

В 7:07 проехала машина. Окна кухни были единственными, выходившими на дорогу, в остальные было видно только изгородь и соседние дома. Катя без планшета совершенно не ориентировалась в городе. Она не знала, что это за район, не могла понять, когда был построен дом и кому он хотя бы в теории может принадлежать. Здание казалось вырванным из безвременья и напичканным самыми разными вещами, будто чтобы запутать обитателя. Огромная импортная мясорубка соседствовала с деревянной чашкой из потемневшего дерева. Чашка выглядела такой старой, что, по представлениям Кати, в неё могли положить яблоко, упавшее на голову Ньютону. Рядом ютились безликие икеевские стаканы. Они родились в Швеции, где вежливые, но строгие люди долго учили их быть вежливыми, удобными и никогда не сердить людей. Они приехали в Россию, чтобы долго жить-поживать и в конце концов разбиться, потому что так заканчивает свои дни посуда. По ночам бокалы, ухаживая за чайными чашками, сочиняют песни, в которых есть слова о том, что он будет её любить, пока не разобьётся, если, конечно, чашка не разобьёт ему сердце. Эти песни подслушивает вот этот игрушечный зайчик с розовым носом, который тоже наверняка из Икеи. О нет, он сделан в Таиланде. Ну и как он здесь оказался? Плыл ли он на пароме? И что он ел?

В 7:11 Катины мысли о зайце прервало появление машины Ани, которую робот вчера перекрасил в странный изумрудный цвет. Робот припарковался, поставив машину левым боком к окнам, выскочил наружу, уверенно послал улыбку Кате (как он определил, где она стоит?) и достал с заднего сиденья два больших пакета с едой — как и предсказывал Ани. Катя задумалась, стоит ли уточнить у робота, не привёз ли он в действительности что-то странное в багажнике. Но робот опередил Катю.

В 7:12 хлопнула задняя дверь — кто-то вышел из машины со стороны, обращённой не к дому, а к улице. Так что Катя не могла видеть, кто это. У неё забилось сердце.

В 7:13 Катино сердце забилось ещё сильнее, потому что человек появился из-за машины и оказался растерянным и обеспокоенным Лёвой.

В 7:14 Лёва зашёл в особняк, поморгал, привыкая к темноте коридора, спросил что-то у робота и вошёл на кухню.

В 7:15 Катя поцеловала Лёву. Это был их первый поцелуй.

— Катя? То есть Катерина? Ты?

— Ты всегда целуешься, а потом уточняешь, кто это?

— Нет.

— Кого ещё ты ожидал здесь встретить?

— Я… — Лёва оглянулся на робота.

— Как видите, я вас не обманул, — сказал робот. Он пронёс мимо обнимающейся пары сумки с продуктами и открыл холодильник.

— Вообще-то обманули, — сказал Лёва.

— Ну хорошо, обманул. Но ведь не обманул же?

— Вообще-то да, не обманули, — согласился Лёва.

Робот захлопнул холодильник, не глядя, одной рукой взял разделочную доску, а другой полез в пакет.

— Что происходит? — спросила Катя.

— У тебя очень хитрый робот.

— А? Да. Вы подружитесь.

— Не уверен. Жизнь показывает, что у меня глубокие внутренние разногласия с теми, кто так нарезает сыр.

Робот замер с ножом в руке и вопросительно посмотрел на Катю.

— Лёва, ты гений, — сказала Катя. — В первый