Хроника смертельной осени - Юлия Терехова

– Пожалуй, – кивнула Анна. – Буду тебе признательна, дорогой. Возьми на себя труд.

– Завтра же свяжусь по своим каналам кое с кем в Москве, – с видимым облегчением сказал он. – Мне помогут выяснить ее местонахождение и возможно, обеспечат доставку в Париж.

Анна благодарно пожала ему руку. Как приятно, когда твои проблемы решают сильные мужчины. Как хорошо, когда можно переложить груз принятия непростых решений на чьи-то широкие плечи. Она привыкла возлагать это бремя на Антона – но он далеко, и, вероятно, они нескоро увидятся – если увидятся вообще когда-либо. Скорее всего, нет. И тут она почувствовала, как подступили слезы, и перехватило горло. Она опустила голову, перебирая тонкими пальцами столовые приборы – нож и вилку. Дмитрий заметил резкую перемену ее настроения, налил ей вина и протянул Анне ее бокал.

– Выпей, милая… – он в первый раз назвал ее так. – Выпей еще глоток. Это поможет…

– Вы позволите? – голубые глаза Ксавье распахнулись, как у ребенка, и молодой танцовщик даже не пытался скрыть охвативший его восторг. – Вы правда позволите?!

– Правда, – кивнула Анна, все еще с сомнением.

– И вы не передумаете?

Она сделала неопределенный жест.

– Все будет зависеть от того, что у нас с вами получится.

– У нас все получится! – воскликнул Ксавье. – Я буду очень, очень стараться – вы не разочаруетесь!

– Надеюсь, что так, – Анну позабавила его горячность.

– А что это будет? Па-де-де?

– Да, разумеется…

– «Дон Кихот»? Или «Корсар»?

– «Лебединое озеро», – ответила Анна. – Проблема?

Ксавье растерялся:

– Проблема? Нет, мадам. Я танцевал Зигфрида в выпускном спектакле.

Анна чуть не рассмеялась, но ей удалось сдержаться: выпускной в Эколь де ла данс, разумеется, круто, но все же недостаточно круто. Но хоть текст не надо учить, и то славно. Ей очень хотелось показать па-де-де из «Дон Кихота», но она боялась – боялась своих воспоминаний, боялась того, что вновь образ Антона начнет тревожить ее, боялась, что ей будет не хватать тяжести пейнеты в волосах – она помогала сохранять устойчивость в фуэте, сокращая пятачок сцены до нескольких сантиметров.

– Отлично, – улыбнулась Анна. – Сегодня и начнем.

Его лицо светилось таким счастьем, что ей даже стало неловко – и что из того, что он так доволен? Концерт в посольстве, надо сказать, это не бог весть что, даже для начинающего танцовщика, коим юный Ксавье, между прочим, себя не считает. Анне было смешно на него смотреть – он так невероятно гордился собой, что казалось, даже стал выше ростом.

– Ксавье, – она попыталась его урезонить. – Учтите, у нас мало времени – всего месяц. И я никогда не допущу, чтобы вы вышли на одну сцену со мной, если не будете готовы.

Тут произошло нечто, от чего Анна совершенно растерялась – он подхватил ее на руки и стал кружить по репетиционному залу, подбрасывая время от времени.

– Ксавье, хватит, – Анна даже испугалась. – Поставьте меня на место. Нам пора работать…

– О да, – Ксавье моментально поставил ее на паркет. – Я готов. С чего начнем?

– Начнем с коды[95]…

…Он не мог поверить в такую удачу – все-таки как невероятно тасуется колода судьбы! Не пойди он в тот вечер в клуб вместе с Хлоей – не появилась бы перед ним такая блестящая перспектива. И вот – он из спарринга примы превращается в премьера мирового класса, будет блистать перед парижскими crème de la crème[96] – он должен выложиться по полной. А дальше, когда Анна будет приглашена в балетную труппу Гарнье, в чем он ни минуты не сомневался – не зря же они так с ней носятся и вкладывают в нее такие деньги – и вот тогда она уже не сможет обходиться без него.

– Я хочу, чтобы вы посмотрели записи па-де-де с Нуреевым[97], Васильевым[98] и, скажем, с Энтони Доуэллом[99]…

– Я что, должен копировать их стиль? – Ксавье был неприятно удивлен. Анне стало забавно и она заявила откровенно:

– Вам, Ксавье, нужно много лет вкалывать без отдыха, чтобы хоть немного приблизиться к этим звездам…

Конец мая 2012 года, Париж

Двое мужчин обедали в «Ledoyen» – ресторане на задворках Petit Palais[100]. Оба они были под стать этому ресторану – ухоженные, прекрасно одетые, в том отличном возрасте, который делает мужчину желанной добычей для любой женщины. Уже не зеленые юнцы, еще не морщинистые старцы, но умудренные опытом, знающие себе цену, и, что особенно важно, соответствующие этой высокой цене. И поэтому вели они себя так, словно этот ресторан устроен специально для них – настолько естественно они вписывались в его строгий интерьер и изысканную атмосферу: изящные кресла, шоколадного цвета бархатные портьеры, безупречные куверты и почтение вышколенных официантов. Château Margaux пленительно колыхалось в тонких бокалах, но тема, которую они обсуждали, занимала их гораздо больше, чем старое вино. Один из них, мощный, с серебряными волосами и низким вибрирующим голосом, говорил по-французски:

– И если б помощь ей оказали хоть на четверть часа позже, она бы не выжила. Но даже не это самое неприятное. Когда год назад я нашел ее на Монмартре, на нее было жалко смотреть – отчаявшееся несчастное существо, потерявшее всякий интерес к жизни. У нее был такой взгляд… – он запнулся, подбирая подходящее слово.

– Какой? – его собеседник слушал внимательно, чуть сдвинув брови и прищурив светлые глаза.

– Скорбный, – отозвался Крестовский (а это был именно он). – Она походила на котенка, которого утопили, а он случайно выжил – всем назло.

– Кто тот человек, который покушался на нее?

– Я не знаю деталей, – Дмитрий покачал головой. – Расспрашивать ее я боюсь, а сама она не говорит. Все, что известно из прессы и из случайных сплетен – один из ее друзей. То ли сумасшедший, то ли редкостный мерзавец – серийный убийца.

Светлоглазый поднял брови:

– Ничего себе – один из друзей… С такими друзьями враги – излишняя роскошь. И что с ним? Его обезвредили?

– Да, – кивнул Крестовский. – Но это мутная история. Насколько я знаю – его прикончили при задержании. Но перед этим ему удалось убить несколько женщин – не знаю точно сколько, но то, что Анна не оказалась в этом черном списке – чистая случайность.

– И ты взял ее под свое покровительство?

– Это громко сказано, – ответил Крестовский. – Однажды я упомянул о бедной Анне в разговоре с Иветт Шовире. Она с большим интересом меня выслушала и весьма категорично – ну, ты ее знаешь – заявила, что надо с этим разбираться и в тот же вечер потащила меня к директору Жоэлю… Так все и получилось.

– Ты молодец, – улыбнулся его друг.

– Скажи мне, Пако, – пристально посмотрел на него Крестовский. – Почему ты так интересуешься Анной?

Тот, кого он назвал Пако, помолчал несколько мгновений, а затем спросил:

– Сначала ты мне скажи, Дмитрий, por favor[101]… если это не секрет, конечно…

– Я знаю, что ты хочешь спросить… – перебил его Крестовский. – И я тебе отвечу – никакого секрета нет. Она мне нравится. Не говоря о том, что Анна – очень красивая женщина, есть в ней какая-то незащищенность и трогательность…

– Да, – кивнул Пако. – Это так.

– При этом она – как стойкий оловянный солдатик – такого трудолюбия и упорства я никогда не встречал даже у балетных – я их знаю неплохо, все-таки смежная профессия…

– Ну, тебе виднее, – усмехнулся его приятель.

– То, что она совершила – невероятно, – продолжил Крестовский, но теперь Пако его прервал:

– Ты не о том говоришь…

– Да, – согласился Крестовский. – Не о том.

– Ты начал с того, что она тебе нравится, – негромко сказал Пако. – Но в твоей фразе прозвучало некое «но».

– Правда? Неужели?.. У тебя музыкальный слух, мой друг, зря ты пренебрег вокальной карьерой…

– Не уходи в сторону, – Пако даже не улыбнулся. – Отвечай прямо… Или не отвечай вообще.

– Почему же, отвечу – максимально откровенно. Да, она мне нравится, и я очень боюсь, что это может перерасти во что-то большее.

– Боишься? – поднял брови Пако.

– Да, боюсь, – твердо ответил Крестовский. – Это не нужно ни ей, ни мне. Не нужно и опасно.

– Как странно. Почему?

– Как почему? – Крестовский даже удивился. – У меня есть Марго, и я ее люблю.

– Все еще?..

– Что значит – все еще? – возмутился Дмитрий. – Никогда не переставал любить. И у нас дети, которых я не оставлю никогда.

– Образцовый семьянин, – Пако не скрывал иронии.

– Тебе это понять трудно, – скривился Дмитрий. – Но так оно и есть. Я не представляю себе жизни без Марго и детей. И я никогда не унижу ни ее, ни Анну, ни себя подлой любовной интригой. Все сразу же станет известно прессе, а никто из нас такого позора не заслужил.

По непроницаемому лицу Пако трудно было понять, насколько он воспринял доводы Крестовского и поверил ли он ему вообще: