Скучный декабрь - Макс Акиньшин

Евстафий. Руками вот так возложил на меня: пан Лех, говорит, будешь жатку покупать, посмотри на косцы! Бо так обманет тебя фабрикант, в оба гляди, говорит! Я, стало быть, покупаю, а сам на косцы глянул. Матка боска! Косцы то все гнутые! А тут же смекаю, что поправить их, раз плюнуть. Кузня-то своя имеется. Так, мол, и так, говорю, жатка твоя к полю непригодная, пан фабрикант. А сам про то, что поправить можно, молчу как есть. Тридцать пять целковых скинули мне тогда! — расплылся хозяин, вспоминая былые времена, — Только потом оказалось, там еще шестерня потерялась, но про то мне Евстафий не сказал. Может, забыл?

— Это еще понимание надо иметь, чтобы с их святейшествами разговаривать! — важно объявил Леонард, выпивая рюмочку, которую радушный владелец фольварка тут же наполнил вновь, — Даже не стесняться с уточнениями документы просить. Я вам скажу, пан добродий, что был у меня знакомец по пальтовой части, пан Егоров. Так он увел как-то раз у господина одного пальто в театре. Хорошее такое было, воротник у его бобровый. У Ситкина пятнадцать рублей такое стоило. Сидит, стало быть, дома, любуется всем этим, а тут ему голос приключился. Як на пржиклад, а не посмотреть ли тебе светлый пан, что там в карманах? Тот шасть! В одном пусто! А голос ему: ты в другом посмотри! А в другом тоже пусто, это самое! Ну, никак не понять этих таинств всех! А голос ему: жертвуй раб божий Егоров, то пальто, как есть с пустыми карманами и воротником жертвуй! Он и снес то пальто в церкву пожертвовал, стало быть, а поп, взял, да на Вонифатия в нем на рынок пошел, так приняли его сыскные. Скандал был, ой-ой какой!

Сказав это, он покачал головой, подтверждая масштабы катастрофы. Сумерки глядели в окна, расплываясь под слабым светом керосиновой лампы. Выпив очередной раз, они принялись обсуждать таинственные знаки, положенные каждому человеку по его судьбе. Хмельной хозяин начал было утверждать, что бородавки, если их сводить в Павлов день, приносят счастье в карты. На что Леонард, в присущей ему манере заявил, что у начетчика в костеле видел однажды бородавку, да такую, что никакого дня не хватит свести. А в карты тот начетчик не играл, ну разве что в кабаке, и то когда выпьет. И однажды проиграл дароносицу и пасхальное облачение ксендза.

— Джешли к бородавкам тем, лягушку прикладывать, то и вовсе замечательно сводятся, — твердо сказал он в заключение.

— За это, любезный пан, выпить не грех, — объявил пан Лех. — Таинства священные жизни не хватит познать!

Выпив по этому случаю, собеседники помолчали, закусывая бимбер мочеными яблоками, плошка которыми высилась на столе. Дневной огонь за стеклами окон тихо умер, уступив место ночным теням и отблескам костра, зажженного Тимохой с Никодимычем. Те обустроились на ночлег во дворе фольварка, ввиду относительно теплой для декабря погоды. С улицы доносились шаги и разговоры, а чуть погодя в комнату сунулся огромный как медведь старший сын пана Хворовского. Потоптавшись на пороге, отпрыск славного поляка уточнил у хозяина, будет ли тот ужинать, так как все собрались. Но тот лишь отмахнулся.

— Сюда пусть несут! Не видишь, разговор у нас серьезный, — развалившись на стуле, заявил пан Лех. — Утку нам дайте… и хлеба… и это… бимбер пусть матка принесет. Скажи, закончилось у нас тут.

Пока распоряжения выполнялись, а тихая супруга владельца фольварка несла распространяющие небесный аромат куски утки, Леонард, глядевший в окно, заметил призрачного пана Вуху. Явившегося на этот раз летающим в супнице, которая казалась уже безвозвратно утерянной.

«Здорово, пан!» — любезно произнес десятник с Закрочима, совершив мастерский кульбит в темном воздухе. — «Вечеряешь?»

«Вечеряю, пан Вуху», — подтвердил отставной флейтист.

«А правду свою сыскал, нет?»

«Не сыскал, пан Вуху», — горько сообщил музыкант, — «Уж дюже маленькая та правда оказалась. Ну, никак пониманию человеческому не годится. А ты, никак, супницу мою нашел фамильную?».

«А чего ее искать?» — десятник щелкнул пальцами и повис в воздухе. — «Это тебе не барабаны в полку красть. И веники».

«Какие веники? Никаких веников я не крал», — озадаченно заявил пан Штычка, — «Не было веников каких».

«Ну, вкрадешь еще, жизнь длинная», — лениво заявил собеседник и растворился во тьме, изгнанный энергичным хозяином фольварка, который поинтересовался у задумчивого Леонарда, будет ли Речь Посполитова в прежних границах или нет.

— Я так разумею, что обязательно должна быть, так, пан? — заявил мудрый Лех Хворовский и погладил усы. — Не может она не быть! Двести аэропланов, это тебе не кот начхал! Каак полетят!

— Полетят, — заверил пан Штычка, разглядывая дымный клубочек, оставшийся на том месте, где только была летающая супница. А хозяин, оглядевшись вокруг, словно их кто-то мог подслушать, наклонился к нему, обдавая запахом сивухи, и зашептал:

— Есть у меня придумка секретная, пан добродий. Пржеш ние, разобьем тех комиссаров, да красноштанников, как пить дать! Мне бы только пану Юзефу доложить, чтобы дал дивизию какую. То тайный виналажек, — здесь говоривший сжал кулак и потряс им в отблесках лампы, демонстрируя мощь секретной мысли, — вот она какая, придумка! Как увидят ее, так и в штаны класть будут. А называется штуковина парасоль збройный. Самолично, вот этими вот руками шправил. Сейчас вот выпьем, — сказал он, расплескивая мимо рюмок, — покажу тебе. Ты только смотри, никому про то не рассказывай, а то как бы чего не вышло.

Побожившись, что никому и никогда про этоне расскажет, Леонард выпил и поднялся от стола. Збройный парасоль вызывал неподдельный интерес, ведь не каждый день удается посмотреть на какую-нибудь военную хитрость. Загадочные объяснения собеседника о принципе действия устройства лишь напускали тумана.

— Пицйе-то возьми, пан хороший, и закусить что, — посоветовал таинственный изобретатель, — выпьем еще на дворе, чтобы не зря ходить.

Спустившись с крыльца, они побрели за угол большого дома к видневшимся в полутьме сараям. Взошедшая на небе луна скупо освещала их, борясь с дрожащим светом керосиновой лампы, которую предусмотрительный пан Хворовский захватил из дома. Идти было недалеко, гениальное изобретение хозяина фольварка возвышалось тут же, близ одной из построек. Высотой с человеческий рост, оно было крыто от чужих глаз большим куском брезента.

Подвесив лампу на крюк, торчавший из стены, изобретатель военной хитрости, завозился с веревкой, опутывающей сооружение. А Леонард, в