Скучный декабрь - Макс Акиньшин

коридорам вслушиваясь в приближающуюся трескотню выстрелов за окнами, шулявский аптекарь прикусил губу. Перед его взором стояла единственная незапертая дверь, на которую он упал всем своим весом, чтобы открыть. Налетел как птичка, бьющаяся в оконный переплет. Солидная, лакированная дубовая дверь с бронзовой ручкой в виде орла. Яркие всполохи за стеклами и казавшийся таким надежным письменный стол, под который он в ужасе забился.

Может, так и надо было? Когда-то к нему в руки попала тощая книжица про индийских йогов, из которой следовало, что все на земле подвержено карме. Полному и бесповоротному ответу на все плохое и хорошее. Ответу, что крутил человеком как хотел. Ответу, неожиданно подходившему к любому повороту, универсальному ключу к любой судьбе. По которому, будучи в прошлой жизни магараджей, переродившись, ты стал бы свиньей. Или тараканом.

Свиньей пан Адамичек быть не желал, и поэтому когда в кабинет вломились серые люди с оружием и громко позвали.

— Пан фельдмаршал!

Он смело выглянул из-под стола и, задыхаясь от волнения ответил:

— Я здесь, хлопцы!

В тот момент светлая карма наградила его за храбрость, большевиков выбили из города. А пану аптекарю перешла по наследству печать с трезубом, оставленная пропавшим владельцем кабинета и парадная форма с большим количеством наград, в которых он абсолютно ничего не смыслил. По причине общей сумятицы и неразберихи, пан Адамичек вполне себе вжился в роль и даже отдавал осторожные указания, касавшиеся по большей мере снабжения почти несуществующей армии отсутствующими лекарствами. И все у него было хорошо, пока он не столкнулся с этим тощим лупоглазым поляком в старой русской шинели. Тот ел его глазами, но при этом нес полнейшую ахинею. Представив, как ему дают раза, бедный пан аптекарь даже поднес ладонь к глазам, чтобы убедится, что все это происходит не наяву.

Неправильно истолковав его жест, музыкант поинтересовался:

— Плохо видите, ваше высокоблагородие? Воевать с таким зрением дюже погано, можно и неприятеля не рассмотреть, подавиться мне веником. Вам бы очки носить. Тут уж ничего не попишешь.

Пока аптекарь пытался остановить его, отставной флейтист уверено продолжил:

— Это как у пана Бздашека с Клесова. Случаем не знаете такого? Его как в четырнадцатом призывали, так и говорят, давайте пан пожалуйте в окопы. А он им, помилуйте, господа хорошие, у мене ж один глаз! Так это и хорошо, говорят, не надо прикрывать, когда целиться в неприятеля будете. Удобство со всех сторон. Всеж сподручнее воевать. Спорил он с ними, спорил, а потом согласился. Я, говорит, за Отчизну всех врагов перестреляю. Хорошо еще, что выявили его. Когда ботинки с обмотками начали выдавать, глядь! А у него нога деревянная! Нет, говорят, так не пойдет, так противник как ваш след, где увидит, то сразу поймет, что вы там шли. А это же полное нарушение секретности! Так и не взяли. Потом, правда, опамятались, уже к шестнадцатому, когда людей перестало хватать. Но уже поздно. У пана Бздышека вторую ногу тоже оторвало молотилкой, когда он пьяный шел да в поле уснул. Так и не свезло ему героем стать. А ведь хотел награду, хоть какую получить. Навроде как у вас. Вон сколько медалей-то. Много, наверное, подвигов насовершали, ваше благородие?

За что прошлый владелец мундира получил свои награды, фельдмаршал не знал и поэтому растеряно посмотрел на Леонарда. На мгновение он подумал, что тощий лупоглазый пришелец в грязной шинели продолжает издеваться над ним. Но тот стоял с самым что ни на есть серьезным видом и сочувственно смотрел на пана Адамичека.

Не найдя что ответить аптекарь посмотрел на второго разведчика. Ему показалось, что гнусный косматый громила, торчавший в углу, что-то поймал на полу вагона и сунул в спичечный коробок.

— Значит, тот дым, что мы видим над лесом — ваш «Генерал Довбор»? — невпопад промямлил шулявский фельдмаршал.

— Так есть, ваше сиятельство! — бодро отрапортовал пан Штычка. — Там, наверное, уже нас ищут, аж исчесались все. И его благородие пан ротмистр и пан святой отец! Как нам на дорогу говорил, вы бы послушали. Летите, говорит, орлы Речи Посполитой! И прослезился.

Его собеседник на секунду прикрыл глаза, пожелав про себя, чтобы орлы речи Посполитой провалились в преисподнюю. И идиот в русской шинели, и молчаливый верзила, внимательно шаривший взглядом по плинтусам. Чтобы они взяли и провалились сию минуту. Прямо здесь и сейчас, к чертовой матери.

Но у кармы видимо был другой взгляд на вещи. Все остались на своих местах, и никто даже не стал свиньей, на что пан Адамичек искренне надеялся. Он обреченно вздохнул и распорядился выслать дозор вперед по рельсам. А затем и поездной бригаде дать малый ход. Неожиданно нашедшийся польский бронепоезд был неплохим подкреплением для разбитой армии. Пара трехдюймовых орудий несколько уравновешивала идиотов — разведчиков. С такой силой, можно, было хоть что-нибудь поправить, спасти от полного разгрома судорожно цеплявшиеся за призрачную надежду части. Спасти в самое последнее мгновение. Ведь захватывал же Болбочан Харьков? И почти все левобережье. Вроде это было совсем недавно.

Озаботившись всеми этими мыслями, он чуть не пропустил момент, когда дверь в расположенное в конце вагона купе открылась, и тихий голос требовательно произнес:

— Фельдмаршал, чаю!

— Зараз! — угодливо откликнулся пан аптекарь и уточнил, — цукору вам потребно, пан председатель?

— А печенье есть?

— Так, пан председатель!