Слепой поводырь - Иван Иванович Любенко

приплыли редкие облака. Часам к трём пополудни они превратились в тучи, похожие на гигантских черепах, отбрасывающих тень. И только к вечеру в них накопилась свинцовая тяжесть, грозящая пролиться дождём. Но его всё не было.

Одна из таких туч висела над Барятинской. А в саду Ардашевых, несмотря возможную непогоду, собирали вечерний чай и уже вынесли в беседку пузатый самовар. Он стоял на приставном столике и важно дымил.

Ольга Ивановна наблюдала, как у основного стола суетилась горничная, расставляя продолговатые сухарницы с миндальным печеньем, хрустальные тарелочки с нарезанным лимоном, маслёнки со сливочным и пармезанным маслом. На круглом блюде веером выкладывались мясные закуски: тонкие ломтики ветчины, телятины и языка. А рядом начал пускать слезу голландский сыр, соседствующий с осетинским и швейцарским. Султанские финики, ломтики груши в сахаре и рябиновая пастила ждали своего часа. Не обошлось без абрикосового, царского крыжовенного и знаменитого киевского сухого варенья. Халва и рахат-лукум заняли места рядом с белыми булками и бабами. «Мартель» и старейший ром «Mount Gay» не скучали в компании мараскина, ратафии и шартреза. Но — самое главное! — в центре стола возвышался торт величиной с ведро.

Ферапонт и Анна гуляли по каменным дорожкам сада. Псаломщик шествовал важно, заложив руки за спину, и о чём-то рассуждал с серьёзным видом. Он перестал сутулится и от этого казался статным. Барышня слушала его внимательно и изредка кивала. Пара находилась под пристальным наблюдением двух господ, сидящих в плетёных креслах.

— Уведёт девку у сына, как пить дать уведёт, — вынув изо рта чубук и, волнуясь, точно на скачках, выговорил старший Ардашев.

— Не скажѝте, — произнёс Дубицкий. — Он же блаженный.

— Блаженный-то блаженный, а монашеский постриг не принял.

— А где Клим?

— Да шут его знает. Носится где-то. Но к шести обещал быть.

Гром, мирно дремавший под креслом хозяина, вдруг выскочил и понёсся к забору.

Вскоре, в компании щенка, появился и Клим. Вид у него был усталый, но довольный. Он приблизился к Дубицкому и протянул руку:

— Добрый вечер, Павел Петрович! Рад вас видеть.

— Взаимно, Клим Пантелеевич! — ответил на рукопожатие купец и вновь опустился в кресло

— Где тебя носило? Мы с матерью уже волноваться начали.

— По делам мотался.

— Это какие же у тебя дела, кроме уголовных?

— Ими, как раз, и занимался.

— И как? Удачно?

— Сейчас увидим. Сдаётся мне, что раскрыты все три преступления, — шепнул сын на ухо отцу.

Родитель, выронив на пол от удивления чубук, спросил хрипло:

— Кем раскрыты?

— Мною.

— А полиции об этом известно?

— Пока нет, но скоро узнают.

— А нам расскажешь?

— С удовольствием, но я бы чая сперва выпил и съел бы чего-нибудь. Весь день в дороге, в пыли… Умыться только и успел.

— Ох и любишь ты любопытство разогревать! Я же теперь изжогой изойду, пока не узнаю.

Ферапонт и Анна, увидев Клима, направились к столу.

— Моё почтение, Анна и Ферапонт!

— Рада вас видеть! Вас не было весь день, и мы очень по вам скучали.

— Это действительно так, — подтвердил псаломщик. — Куда вы уезжали?..

Громогласный, точно раздавшейся на армейском плацу голос хозяина, прервал беседу молодых людей:

— Отставить разговоры! Прошу за стол! Отмечаем нашу судебную победу!

Повиновались все, кроме горничной, попытавшейся сесть на стоящую поодаль табуретку.

— Глафира, даже и не думай убегать, — погрозив указательным пальцем, предупредил старший Ардашев. — Торт и на тебя рассчитан. Я об этом даже Ферапонта предупредил.

— Пантелей Архипович, я в сторонке посижу, пока вы почаёвничаете… Вдруг подать, что-то придётся… А тортик потом отведаю, когда со стола уберу.

— Отставить пререкаться!

— Лучше я чай начну разливать…

— Поступай, как знаешь. Больше уговаривать не стану.

За столом возникла знакомая каждому приятная суета, когда звук столовых приборов перемешивается с приятными вопросами: «А вам что положить?», «Благодарю, мне, если можно кусочек ветчины и сыр», «А я вот давно хотел угоститься телятинкой. С неё, пожалуй, и начну…».

— Мне вчера свежий анекдот в думе рассказали. Правда, он с политическим душком, — начал старший Ардашев. — Заходит в ресторацию известный в городе либерал. Выбирая заказ, спрашивает у официанта:

— А бараньи языки свежие?

— Не извольте беспокоиться. Второго дня ещё к демократическим реформам призывали.

Раздались редкие смешки.

— Будь я на месте нынешнего председателя Комитета министров, я бы всех смутьянов в Сибирь сослал на вечное поселение, — накалывая на вилку кусок ветчины, выговорил Дубицкий. — Сколько можно народ баламутить? Российская империя — великая страна с огромной территорией. Мощь! И управлять ею должен один человек — царь-батюшка. А всякие там выборы нам не нужны, потому что едва они начнутся, так со всех углов, повылазит человеческий бурьян. Пройдёт несколько лет и заполонит он своими вредными побегами весь огород нашей государственности. И вот тогда, ради всеобщего спасения, землю придётся перекапывать, то есть резать по живому. А это кровь, слёзы и человеческое горе. Пусть разные парламенты и конгрессы остаются в Британиях и Северо-Американских Штатах. Нам они ни к чему. У России собственный путь. Мы другие. Не европейцы и не американцы. Мы — русские патриоты!

— Вы абсолютно правы, Павел Петрович… Однако я жду не дождусь, пока Клим перекусит с дороги и поведает нам о своих расследованиях. Он только что шепнул мне, что знает имя злодея, совершившего все три убийства: доктора Целипоткина, магнетизёра Вельдмана и газетчика Струдзюмова.

Слова хозяина дома донеслись до слуха каждого. Послышался всеобщий вздох изумления, который бывает у публики в цирке, когда акробат без страховки исполняет смертельно опасный трюк под самым куполом.

— В самом деле? — удивился Дубицкий, вскинув удивлённо брови.

Клим скромно кивнул, продолжая расправляться с телятиной.

— Так кто же… их убил?

— Как кто? — усмехнулся Ардашев. — Да вы убили, Павел Петрович! Вы и убили-с…

— Господи, достоевщина какая-то, — тихо вымолвила Ольга Ивановна.

— Сын, если это шутка, то она не к месту! — грозно предупредил отец.

— А я и не шучу.

— Благодарю вас, Пантелей Архипович, за приглашение, но я такое оскорбление терпеть не намерен, — вставая из-за стола, резко выговорил негоциант и взял трость. — Честь имею кланяться, дамы и господа!

Клим щёлкнул крышкой карманных часов и сказал:

— Уже половина седьмого. Вы не сумеете отсюда выйти. Я попросил помощника полицмейстера ровно в шесть тридцать пополудни посетить дом на Барятинской, 7, чтобы арестовать убийцу.

Дубицкий окаменел, а потом медленно опустился на стул.

— Ну и дела-а, — протянул Пантелей Архипович и вытер салфеткой пот со лба.

Скрипнула калитка. Гром загавкал и побежал смотреть, кто в этот раз посмел нарушить покой усадьбы. По дорожке шагал Залевский. Хозяин дома вышел навстречу.

— Добрый вечер, Пантелей Архипович!

— Здрасте-здрасте, Владимир Алексеевич!