Кочевники поневоле - Майкл Гелприн

Курт не знал, сколько продолжалась гонка. Взмах, рывок, снова взмах, ещё рывок и ещё! Ветер хлестал в лицо, с юга надвигались, клубясь, зловещие бурые тучи, ярились рассекаемые лодочным носом волны, а трое гребцов отчаянно гнали и гнали лодку к материку.

– Ещё! – хрипел, терзая океан весельными лопастями, Глеб. – Ещё, парни! Ещё, немного оста…

Он не договорил, слова заглушил внезапно раздавшийся прямо по ходу и обрушившийся на них чудовищный грохот. За ним пришёл свет, яркий, ослепительный, словно из чрева земли, к которой они стремились, родился второй Сол. А потом поднялся в воздух и устремился в небо огромный металлический стержень. Прочертив огненную полосу, он пробил тучи и скрылся из виду, а вслед за ним исчез грохот, и наступила тишина.

– Что это было?! – с перекошенным от ужаса лицом обернулся к Курту Иван. Он бросил весло, руки у него ходили ходуном, и брызги пота летели с лица.

– Я, к-кажется, знаю, – запинаясь, ответил Курт. – У н-нас в кочевье ходили слухи, что в лето п-приземляются корабли из других миров. Т-только им мало кто верил.

– Не может быть! – Иван рукавом утёр со лба пот. – Нас не могло отнести в лето.

– Тогда не знаю.

– На вёсла! – приказал с задней банки очухавшийся Глеб. – Корабль или не корабль, выхода нет. Курс на место взлёта, и вперёд, иначе нас унесёт в море!

Курт не помнил, как добрались до берега и что было потом. В памяти отложились лишь удивлённые голоса, кричащие что-то на декабрьском, а потом смертельная усталость и двое бессонных суток навалились на него, одолели и вышибли сознание.

Очнувшись, Курт некоторое время лежал недвижно, бессмысленным взглядом упёршись в перекрытый брёвнами земляной потолок. Затем опустил глаза и увидел сидящего на соседнем топчане и похрапывающего в бороду Медведя.

Курт вскинулся, его немедленно прострелило болью. Подавив стон, он осторожно сел, спустил ноги на пол и огляделся. На грубо сколоченном деревянном столе чадила свеча, тускло освещая тесную, с низким потолком землянку. Кроме них с Медведем, в ней никого не было. Курт опасливо поднялся на ноги.

– Медведь, – позвал он.

Тот разлепил глаза, вскочил, приложился макушкой о потолок, выругался и, протянув руки, облапил Курта и заколотил по спине.

– Насилу дождался, пока ты проснёшься, – сообщил Медведь, отдуваясь. – Ну, садись, рассказывай. Мы же вас тут давно уже похоронили. А вы, оказывается…

– Где Снежана? – перебил Курт.

– Снежана… – Медведь помрачнел лицом. – Она, как бы это сказать…

– Она жива? – У Курта похолодело в груди.

– Живёхонька. Знаешь что, давай ты расскажешь, что и как, а потом вернёмся к Снежане. Не беспокойся, с ней всё в порядке.

– А война?

– Война только началась. Всё расскажу, но чуть позже, давай первым ты.

С полчаса Курт, сбиваясь и жестикулируя, рассказывал про архипелаг. О том, что там живут люди, и про множество необжитых островов. О том, что никакой войны там нет, и никто не тащится пожизненно по Великому Кругу. О том, что надо срочно строить флотилию и плыть туда без оглядки на всё остальное.

– Спроси Глеба, – горячечно убеждал Курт. – Или Ивана, они подтвердят.

Медведь задумчиво почесал в макушке.

– «Флотилию», – повторил он. – Они уже подтвердили. Но понимаешь, тут такие дела, что…

– Какие дела? И где, наконец, моя жена?

– Понимаешь, у нас реальные шансы выиграть эту войну. Если только…

– Медведь, – прервал Курт. – Я уже понял, что ты готовишь меня к скверной новости. Говори, я стерплю.

– Что ж. – Медведь насупился, пристально посмотрел Курту в лицо. – Мы ведь тебя, считай, похоронили, – вздохнул он. – Не думаю, что Снежана вернётся к тебе, парень. Да и если даже захочет вернуться, ты её, вероятно, не примешь. Ты прости её – войну мы можем выиграть во многом благодаря ей.

Курт медленно опустился на топчан. Медведь ещё говорил что-то, он не слушал. «Какой же я идиот, – с горечью думал Курт. – Недоумок, глупец, олух. Ушёл от людей, которые отнеслись ко мне как к сыну. От девушки, которая любила меня. Бросил её, бросил всё, рисковал собой, чудом добрался до цели и всё ради того, чтобы услышать то, что услышал». Война… Медведь даже думать не стал о переселении, он мечтает лишь выиграть эту проклятую войну.

– Что с войной? – не поднимая глаз, спросил Курт.

– Ты что же, не слышал, что я тебе говорил? – удивился Медведь. – Нас атакуют с обеих сторон. Мы держимся, а февралитам солоно приходится. Сегодня ночью мы перебрасываем две тысячи добровольцев на восток. Там жарко, парень, а нам надо продержаться на обоих фронтах. Несколько суток продержаться, пока они не вернутся.

– Кто «они»?

– Снежана со своим торговцем. Он…

Медведь осёкся и замолчал. Курт, не отрывая от земляного пола глаз, чувствовал на себе его сочувственный взгляд. Курт сглотнул слюну.

– Продолжай, – тихо попросил он.

– Торговец поставит оружие, две тысячи стволов ручного, станковые пулемёты и артиллерию. И ещё кое-что, если это то, о чём я слыхал от деда, то победа у нас в кармане. Ты только представь – мы сметём их, раздавим, огнём выжжем летнюю дрянь. На плечах уцелевших ворвёмся в лето, низложим правительство дармоедов и поставим своё. Не будет больше угнетения, не будет жалкого существования впроголодь. С другими мирами станем торговать мы, и цены назначать будем мы. Посмотрим, как эти ублюдки почувствуют себя в нашей шкуре. Мы…

– Постой! – Курт ужаснулся. Он внезапно понял, что всё, всё что было, и смерть близких, и измена Снежаны, и его благородно-идиотский поступок, всё отошло на второй план перед тем, что он сейчас услышал. – Ты что же, хочешь сказать, вы, если выиграете войну, не остановите круг? А как же то, что вы со Снежаной втолковывали мне? Я наизусть помню её слова: «У нас лишь одна надежда – остановиться, прекратить, прервать бесконечную гонку по кругу». Я верил в это. А теперь! Что же теперь?

– А теперь изменились обстоятельства, – ответил Медведь жёстко. – Теперь пускай жирные июльские свиньи думают, как скинуть ярмо и не подохнуть с голоду на откочёвке. Это занятие как раз по ним, ты не находишь? Ладно, парень. Нце скоро взойдёт, и начнётся атака. Как только её отобьём, будет переформирование, и добровольцы уйдут на восток. Мы с тобой в их числе. А сейчас пойдём, парень, нас ждут на позициях.

– Медведь. – Курт поднялся, теперь он глядел на бородача в упор. – Это тебя ждут на позициях. Выигрывать войны нужно тебе. Тебе и твоим людям. Мне – нет. Я свою войну проиграл.

Курт повернулся и двинулся на выход. Выбрался из землянки наружу, тяжело ступая, побрёл куда глядели глаза. На востоке загрохотало – там начинался новый день войны и новая атака. Курт огляделся, прямо перед ним был полевой лазарет, женщины на носилках перетаскивали раненых. Курт подошёл ближе, долго стоял, разглядывая больничную суету и корёжась от доносящихся из лазаретных палаток вскриков и стонов. Ни одного ходячего мужчины он не заметил.

На западе грохнуло раз, другой, третий, затем разрывы пошли сплошной чередой. Курт, застыв, вслушивался в звуки канонады. Там, на позициях, сейчас готовились отразить атаку. Курт медленно побрёл навстречу разрывам. Ускорился. Затем побежал. На позиции он подоспел, когда артобстрел уже закончился. Там ему выдали винтовку, оставшуюся от убитого накануне январита, и отправили на передовую. Атака была вялой, нападающие рассыпались цепью, но, встреченные огнём, залегли и, постреляв, откатились назад. Подошли Глеб и Иван, хлопали Курта по плечу, неумело сочувствовали. Он отмалчивался или отвечал невпопад. Через час после заката Нце Курт с партией добровольцев ушёл на восток.

Глава 19

Апрель. Франсуа

– Любой ценой, – пробираясь по траншее, связывающей окопы второй линии обороны, повторял Ларс Торнвальд. – Выстоять надо любой ценой.

С первой линии обороны, сужения, образованного скалами Чёртова ущелья, февралитов выбили четверо суток назад. Горловину ущелья размолотили артиллерийским огнём, скалы рухнули, завалив горловину обломками, и обороняющиеся отступили в окопы, отрытые в двух милях западнее.

Торнвальд поравнялся с Франсуа, похлопал его по плечу и двинулся дальше.

– Выстоять надо любой ценой, – донёсся из смежного окопа его голос.

Франсуа устало пожал плечами. Дожить до завтра он не рассчитывал. Вчера в этом окопе их было пятеро, сейчас в строю остались лишь они с Бьёрном. Тот, зубами скрежеща от боли, пытался правой рукой удержать на весу левую, простреленную в двух местах и кое-как замотанную тряпкой.

Вчерашняя атака началась с артподготовки. Снаряды и мины почти час утюжили передовую и выкосили треть личного состава, а потом наступила тишина, и Франсуа, вывалив винтовку на бруствер, молился, чтобы не пришлось стрелять в своих. Создатель, однако, не услышал блудного своего сына, бывшего лейтенанта боевого кочевья апреля, а может, создателю было не до него. Так или иначе, когда первая волна атакующих хлынула из леса на разделяющее позиции поле и, неприцельно стреляя на ходу, по нему покатилась, Франсуа различил наступающих в авангарде апрельских солдат.