Убийство вне статистики - Виктор С. Качмарик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я специально сказал Арсену, что он может увидеть тело дочери после меня, а то, может, там уже происходит что-то на вид ужасное. Ведь я не знаю, в каком состоянии находится тело его дочери через две недели после похорон.
— Да, Сергей, не переживайте, для меня самое страшное уже позади. Я держу себя в руках.
Я по лестнице опустился вниз. Надел резиновые перчатки. Салфетками вытер землю с крышки гроба. Начал откручивать вентили шурупов, которыми крышка гроба привинчена. Один шуруп прокручивался с трудом. Его я поддел гвоздодёром. И вот она — последняя минута. Я сделал паузу. Ага, забыл снять на камеру начало эксгумации, но ещё не поздно. Я вылез снова наверх. Включил камеру в своём телефоне и начал снимать.
— Так, сегодня ночь такого-то дня и года. Я, в присутствии, с разрешения и желания Арсена Кочубея, провожу ночью на кладбище эксгумацию его покойной дочери Марты.
Арсен ответил, что он присутствует на эксгумации и разрешил, как отец, такие незаконные действия на ночном кладбище. Я спустился в яму, установил свой телефон на штативе так, чтобы все мои действия попали на камеру.
Я поднимаю крышку гроба и ставлю её сбоку. Навожу фонарик на лицо усопшей Марты. У меня учащается пульс, словно я бегу марафон.
Меня охватывает шок и удивление! По спине поползли мурашки.
Лицо Марты словно живое. Шикарные густые чёрные волосы и брови. На голове — белая венчальная фата. По бокам от головы — засушенные букетики красивых полевых цветов. Это тоже украинская традиция. Девушка словно живая. Я заметил, что земля здесь холодная, ещё не прогрелась, весна была прохладной. Часовня и плакучие ивы над этим местом создают тень и прохладу, и эти обстоятельства, по-видимому, замедлили процесс разложения тела девушки.
Я стоял минуту, как вкопанный в землю. Я был в ступоре и не знал, что мне делать дальше, хотя мои планы были хорошенько обдуманы перед этой ночью. Мой ступор и заторможенность вызвало очень красивое лицо Марты. Как будто Марту нарисовал гениальный художник. Зачем смерть забрала эту красивую девятнадцатилетнею девушку? Я этот вопрос задал сам себе. Хотя в этом и предстоит моя работа — выяснить, почему смерть забрала это прекрасное тело очень молодой симпатичной девушки.
Лицо Марты не выражало ни страданий, ни мук. Девушка словно спала после трудного дня. На её лице застыла полуулыбка и от этого мне становилось ужасно. Зачем Бог забрал у неё самое дорогое — жизнь? А может, это не Бог забрал? Кто же это? Кто этот деспот? Цвет лица её был нежно-лиловым. Нежные красивые губы Марты также были бледно-фиолетовыми, но имели более выраженное очертание. Даже живые девушки красят губы бледно-фиолетовой помадой, а здесь, на ночном кладбище, в гробу, открытом мной, лежала девушка, одетая в белую венчальную фату и белое венчальное платье. И никогда она уже не станет в церкви перед алтарём с женихом для венчания. Никогда у неё не будет детей и мужа. Здесь цвет губ девушки нарисовала смерть. Мне жутко не по себе.
Цвет кожи и губ Марты напомнил мне картины французского художника Клода Моне, который рисовал водяные лилии. Дело в том, что Клоду Моне поставили диагноз «двойная катаракта». Ему удалили хрусталик в левом глазу, отчего ультрафиолет он видел голубоватым или лиловым. Поэтому на его картинах белые водяные лилии выглядят лиловыми. Это его картинам придало неподдельный шарм и выглядят они с особым шиком. Его картину «Пруд с водяными лилиями» в 2008 году на аукционе «Кристис» продали за 80,3 миллиона долларов, а в 2014-мза его «Водяные лилии» отдали на «Сотбис» 54 миллиона долларов.
Я всё время хочу философствовать, хотя нет времени. Нашёл место для философии — ночное кладбище возле гроба молодой девушки.
— Арсен, можете спускаться сюда и проститься с дочерью.
Я смотрел, как он медленно спускался по лестнице. Я был готов его подстраховать, если он сорвётся. Арсен стал возле меня. Для нас двоих места было мало, и я отчётливо слышал, как он с трудом и с перерывами дышит. Для того чтобы не забыть, я при нём положил золотую монету под подушку Марте. Я не мог и не хотел его оставлять одного. Он совсем не имел ни физических, ни моральных сил.
— Марта, моё любимое и единственное дитя, прощай, моё весенние солнце.
Он начал гладить её шикарные чёрные волосы. Я думал дать ему две минуты на прощание — я не хотел изводить себя и его трагическим расставанием, а главное — нужно было быстрее делать то, ради чего я совершил эту печальную работу, и побыстрее уходить с этого страшного и мрачного ночного кладбища. Арсен сам решил закончить печальное прощание с дочерью.
— Марта, прощай. Скоро и я присоединюсь к тебе. Я, ты и наша мама соединимся на небе. Спи спокойно, наша доченька.
Арсен ещё раз секунду посмотрел на умершую дочь и медленно полез по лестнице вверх. Я с тоской и унынием сказал ему, чтобы он не смотрел на то, что я буду делать, и лучше сидеть ему за пять метров от раскопанной могилы.
— Да Сергей, я понимаю. Мне уже незачем что-то видеть. Я и так уже увидел такое, чего хватило бы, чтобы морально убить десятерых.
Перед тем как начать неприятную процедуру на ночном кладбище, я поискал на голове Марты синяки, которые увидел Арсен в церкви на похоронах. У девушки густые волосы. Да, вот этих два синяка. Через густые волосы покойной девушки их не увидеть просто так. Нужно было волосы Марты рукой приподнять, что я и сделал. Синяки возникают от удара чем-то твёрдым по голове или если голова ударяется о что-то твёрдое. Как было в случае с Мартой — неизвестно.
Я фонариком высветил низ живота девушки. Как мне снять платье? Да, это не под силу. Тело уже давно закоченело. Как мне было неприятно и не хотелось этого — я начал разрезать ножницами белое венчальное платье Марты. Этого я боялся больше всего — я начал плакать. Мои слёзы падали
