Зерно жизни - Дмитрий Хван
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
'…а что до того, как они появились, то мне не ведомо. Однакож ясно, как Божий день, что допрежь нас. Нынче же они поставили супротив нашего острожка свою крепостишку, зело крепкую, хотя и малую в размерах. На плотах да стругах возят они белый камень для стен, да и башенки обкладывают оным. Такоже и посередь Ангары на острове длинном ставят они острожек малый. Не желают они, чтобы на Ангару-реку ходил кто, хотя к нам у них сердечность и расположение. Нам, холопам царским, бывает, вспоможение дают, ежели у нас трудность какая учинится. А украйну свою те люди крепят, думается мне, токмо из-за нашего явленья на реке ихней. Нет у них алчных желаний на ясачные землицы наши, как они говорят…'
Крепко задумался Шаховский, было от чего задуматься. Это же надо - на самой украйне его воеводства зело непонятные людишки явились. И что прикажете с этим делать? А почему прежний воевода - Аргамаков Василий не сказал ему об этом? Почему Бекетов, воевода мой, не говорил мне об этом? И тут его осенило. Измена!
Не зря слышал он о подарке царском Бекетову, о коем гутарили казачки. Поэтому и молчит атаман, всё сходится - в сговоре они с людишками ангарскими. Опальный боярин сам чувствовал измену, не хуже ищейки, чувствующей лисицу. Вот отпишет он сибирскому воеводе о найденной измене в недавно принятом воеводстве - и будет ему прощенье. Выйдя из светёлки, он чуть не споткнулся о ноги спящего на лавке десятника, Шаховский разбудил его, пихнув сонного казака красным сапожком.
- Проснись Матвейка, подлец, всё бы дрыхнуть тебе, да от службы увиливать! Иди до Петра Ивановича да скажи, что воевода велел идти к нему сей же час!
Провожая его тяжёлым взглядом, Степан Иванович думал о том, как вести с атаманом разговор и не стоит ли кликнуть пару казаков в помощь. А то удумает атаман противится, да учнёт руками махать, а тучному воеводе с ним не совладать.
Шаховский вошёл в горницу, где на лавках храпели служилые стрельцы, пришедшие вместе с ним из Тобольского городка. Тихонько разбудив двоих дюжих стрельцов, он, посулив им по денежке, поднялся с ними в свою светёлку.
- Хлопцы, токмо всё, что вы здесь услыхаете, то тут и оставите. Не вздумайте болтать средь людишек - а то пожалеете!
- Что ты, воевода, окстись! Нешто совсем к нам доверия нету?
- Ну и ладно, хлопцы, добро.
Шаховский сев за стол, кивнул стрельцам на лавку у двери. Те молча сели, оглядывая светлицу воеводы. Скоро вошёл и Бекетов, а сунувшемуся было следом за атаманом казаку, воевода крикнул.
- А ты куды, пёс! Не звал я тебя.
Бекетов хмуро посмотрел на Шаховского и спросил.
- Пошто звал посредь ночи, Степан Иванович? Али случилось чего?
Стрельцы, меж тем заметно подобрались.
- Может и случилось, Пётр Иванович, да токмо вот опричь Бога то никто не знает.
- Не понимаю речи твои, воевода. Прямо говори что надо.
- Почему не сказывал мне о людишках ангарских? Ведаешь ли то, о чём покаяться должон, али утаивать будешь?
- Да что ты несёшь…
- В сговоре ли с ними и какую крамолу в сердце своём носишь?
- Да ты сдурел вконец чтоль, воевода? Столь окаянные речи вести? Об людишках ангарских отписали мы с прежним воеводой, Василем Аргамаковым, на Москву, царю нашему, самодержцу! Ты же сидел в Тобольске, в приказной избе, ведать о том должон!
- В прошлом годе я в Тобольске обретался, то верно. Но средь писем из Енисейского острожка, опричь ясачных да приказных вашего не было!
- Думаешь, я лжу тебе сказываю?!
- И не думаю, а знаю то крепко, оттого и говорю тебе оное.
Бекетов недобро сверкнул глазами из-под густых бровей. Ничего не ответил, лишь сжал кулаки до побелевших костяшек, да зубами скрипнул, от злости нахлынувшей за слова злые да наговорные. Стрельцы, почуяв момент, вскочили с лавки, ожидая приказа. Пётр Иванович, резко обернувшись, гневно выпалил им.
- Что, сукины дети, вскочили, аки гадом ужаленные? Небось заплатил вам воевода за дело собачье? Ишь, резвые какие!
- Ты, атаман, не ярись. А лучше сказывай, куда подарок от ангарских людишек запрятал? Пошто не кажешь его нам? - глаза воеводы блеснули алчным огоньком.
- Не твоё то дело, воевода! - тихо, еле сдерживая готовую вырваться наружу диким зверем злобу, ответил Бекетов.
- Нонче же моё дело уже. Измена! Вяжи его, хлопцы!
Стрельцы разом накинулись на атамана.
***Матвей, увидев Шаховского, который с напряжённым лицом ожидал Бекетова в компании двух дюжих стрельцов, тут же смекнул, что привёл атамана в заранее продуманную воеводой ловушку. А, услыхав сквозь дверь разговор на повышенных тонах атамана с воеводой, он уверился в своём предположении. Он метнулся во двор, чуть не налетев на мирно дремлющего пса, а затем побежал в полуземлянку, где храпел его десяток.
- Братцы! Воевода нашего атамана хочет под крамолу подвести, ужо и стрельцов своих привёл, дабы Петра Ивановича, атамана нашего, повязать, да в поруб кинуть! Да просыпайтесь же, атамана выручать надо!
Казаки сонно потягивались, не сразу поняв, о чём крик.
- Матвей, ты погоди. То дела воеводские, не нашего ума это.
- Верно, а то и нас подпишет под крамолу…
Своего десятника поддержало лишь четыре казака, что, обувшись, сразу пошли на двор.
- Пошли ужо, Матвей, о чём мочно с ентими пентюхами гутарить, квашня!
Десятник, схватив свой шестопёр, выскочил из полуземлянки, оставив казаков в полном недоумении переговариваться меж собой.
***Первого стрельца Бекетов, пригнувшись, встретил плечом, тут же ударив опешившего противника кулачищем в нос, добавив с другой руки в челюсть. Тот, промычав нечто, завалился на лавку. Второй, однако, даром времени не терял, обрушившись на Бекетова с другой стороны, нанося мощные удары своими кулаками. Вылез из-за стола и Шаховский, тут же бросился на атамана и массой своего тела завалил того на дощатый пол. Падая, оглушённый Пётр Иванович с размаху приложился затылком о сундук, стоявший у окошка и теперь лишь вяло выставлял руки, чтобы уберечь голову от наносимых ударов.
- Вот я тебе, погодь токмо, - прорычал первый стрелец, вытерев рукавом кровавую юшку из разбитого носа. Он вытащил из груды тряпья, лежащей в углу светлицы, шёлковый шнурок, намереваясь связать Бекетову руки и, повернувшись спиной к двери, направился к продолжающейся свалке. В это время сзади неслышно отворилась дверь и, Матвей, заглянув в комнату воеводы, мгновенно оценил ситуацию. Решительно войдя в светлицу и перекинув шестопёр в другую руку, он с ходу залепил оглянувшемуся на звук открываемой двери стрельцу по носу, от чего тот, взвыв и отшатнувшись, бросился было на казака, но, увидев шестопёр на замахе, тут же отскочил к окошку. Указав казаку из своего десятка шестопёром на стрельца, обливающегося кровью из разбитого напрочь носа, Матвей со вторым казаком направился к закончившейся уже драке. Он с испугом увидел лежащего навзничь атамана с разбитой головой и лужей тёмной крови, натёкшей из нескольких ран.
***Шаховский, тяжело дыша, подымался с колен, оставляя стрельцу вязать бесчувственное тело атамана. Возникший перед ним казацкий десятник с широко раскрытыми от изумления глазами, разъярил его вконец! Как посмел этот мужик войти сюда!
- А ну пшёл отседа, пёс, убью! На заступничество изменника государева идёшь, да ты сам с ним, поди, в сговоре?
Схватив со стола медную чернильницу с фигуркой прыгающего льва, он, яростно рыча, попытался ударить его по вихрастой голове, но казак уклонился, воевода лишь только обдал ему лицо и ворот чернилами.
Лицо казака стало каменным, воевода же повторил замах и снова неудача, замахнулся в третий раз - и тут же в его глазах вспыхнул и мгновенно померк ослепительный свет. Моментально настала гробовая тишина, перестал всхлипывать разбитым носом стрелец у окна, замер, судорожно дёрнув головой, второй. Немигающим взглядом он уставился на Матвея и стал отчаянно пытаться вытащить причудливо изогнутый засапожный нож.
- Путы сними с атамана, - хрипло произнёс Матвей, тот бросил затею с ножом и быстро освободил руки Бекетову и отошёл в сторону.
- Бежать надо, Матвей, подалече, нам это так не оставят, - пробасил стоящий в дверях казак.
Десятник молча кивнул и жестом позвал казаков.
- Братцы, возьмите Петра Ивановича на руки. А вы, Бог вам судия, не хочу вашей крови за кровь нашего атамана, живите уж, сукины дети.
Енисей, берег за острожной пристанью.
Никита и Сахно, тихонько переговариваясь, сидели у костра, на самом берегу Енисея. Лодку они решили бросить тут же, прятать не было смысла - в обратный путь будет нужен струг или лодия, а не малая лодчонка. Назавтра следовало договориться насчёт телеги до Томского городка, а там уже до Тары и по Иртышу до Тобольска. Никите не спалось, в отличие от храпящих устюжан, да и Сахно не прочь был почесать языком, благо ночь стояла тёплая и располагающая к неспешному разговору.