Зерно жизни - Дмитрий Хван

После устроения смолокурни Вячеслав отвёл Ивана и Ждана на место, где он в прошлом году нашёл место, подходящее для поиска железных руд. Оказалось, что да, место было неплохое и с добычей можно справиться. Но всё упиралось в недостаток людей, свободных рабочих рук. Тунгусы для этой работы совершенно не годились, а рабочие мужики и так большую часть были заняты на различных работах или на охране посёлка. Поэтому сначала составили план кузницы, набросали на бумаге всё необходимое для того, чтобы устроить литейную. Вячеслав собрал тех рабочих, что знакомы были с железным делом. Таковых оказалось немного, решили пока освободить их от иных работ и сначала, устроив кузницу, попробовать повозиться с рудой.

- Есть тут железная руда, с глиною, мелким песком да известным камнем мешанная. Гибкое и жилованное железо, будем промывать руду водою, - заключил Иван Репа.

Так, сформировав и установив принципы работы команды по железу, Вячеслав теперь хотел разобраться с посылаемым на Русь Никитой. Стоило сесть и обговорить с ним и его отцом всё то, что касалось нужд посёлков. Задачу упростили до двух пунктов: люди и торговля. Людей - переселенцев согласились набирать из одного центра, дабы не заметили оного непосвящённые люди. Заниматься этим будут по новогородским весям люди Петра Авинова из самого Великого Новгорода, а в Москву отправится Никита, в гости к Савелию Кузьмину. Ему предстоит сложная задача - заставить купца раскошелиться на организацию караванов до китайских пределов, да набрать людей - торговых и ратных. Через три дня, ранее оговорённых сроков, Никита с товарищами уже отчаливал с берега реки Белой. Набрав провианта и простившись с отцом и новыми друзьями, Никита сел за вёсла. С ним уходили Сахно, а также устюжане Савелий и Дружина.

- Сахно, береги Никитку крепко - на тебя надёжа моя наипервейшая во всём, - говорил ему Иван.

- А ты, Никита, слухай его и не перечь. Помни! - Кричал уже старший Микулич сыну.

Тот встав, поклонился родителю в ответ. Через несколько минут лодка скрылась с глаз.

Ангара, июнь 7137 года, (1629).

Жалобно блеяли овцы, слышался детский плач и визгливые женские голоса. Едкий дым лез в нос, щипал глаза и Саляев машинально отшатнулся от зева дверного проёма в чуме.

- Да как они тут вообще сидеть могут? Издевательство над организмом какое-то!

В большом чуме, полностью окуренным дымом сидели, поджав ноги, вождь и шаман очередного кочевья тунгусов.

- Они ошибаются, если думают, что мы туда полезем, - выразил общее мнение Саляев.

- Твоя правда, Ринат. Неча там делать, - согласился Кузьма, сунувшийся было в чум и опрометью выскочивший оттуда.

За полторы недели пути ясачной командой было описано двенадцать кочевий туземцев: три тунгусских и девять бурятских. В каждом из них было примерно одинаковое количество людей - от двухсот до трёхсот ртов. Собранный ясак был упакован и рассортирован, да со всей тщательностью уложен на корме струга, поверх этой груды меха был накинут брезент. Шкурки соболя, горностая, белки, лисицы перекочёвывали из рук охотников в загребущие руки казаков. Каждому вождю заявлялось о том, что они отныне находятся под властью воеводы Ангарского края.

Следую установкам, полученным у Смирнова, Саляев и Кузьма Фролыч объявляли озадаченным вождям о полном запрете междоусобных войн и конфликтов. Об отмене кыштымства, о том, что все вопросы будут решать представители власти Ангарского края. Отныне, все шкурки должны сдаваться в крепости Байкальска, что расположен у Шаман-Камня. И что шаманить у священного места дозволялось только тем, кто сдали ясак. Хмурым вождям объявлялось, что нарушителей этих условий ждала печальная участь вождей Хатысмы и Немеса. На что вожди уже угодливо кивали, бесславный коней некогда сильных вождей был хорошо известен всем кочевьям на Ангаре. В качестве ложки мёда, объявлялось о том, что отныне все переписанные кочевья находились под защитой и, при случае нападения, обидчики будут караться быстро и решительно. Также в скором будущем в обмен на мех будут выдаваться железные изделия, ножи и прочая утварь, так необходимая туземцам.

- Вам должно принять это как закон Божий, а ежели будете артачиться, то пеняйте на себя или откочёвывайте отседа далече, - Кузьма наставительно говорил поселковому тунгусу, что переводил его речь вождю и шаману.

Те окончательно скисли. Однако, как и все остальные двенадцать кочевий, открытой враждебности не проявили. Конечно, они будут ещё обсуждать такие резкие перемены в своей размеренной жизни, но главное людьми Саляева уже было сделано. Новая власть показала себя.

А наиболее благожелательно настроенные к пришельцам из малочисленных кочевий, даже отпустили с ними своих сыновей - набираться опыта и учить язык новых хозяев Ангары. Таким образом, к отряду присоединилось двое молодых тунгусов. К концу второй недели этого путешествия нагруженный добычей струг вошёл в бухточку форта Байкальска, ключа от ворот Байкала, по выражению Смирнова. К сожалению, на завершающем этапе ясачная команда не обошлась без эксцессов - два кочевья дали сборщикам отчаянный отпор. По всей видимости, они были предупреждены заранее. От действий казаков и морпехов зависел общий успех предприятия, поэтому они действовали жёстко и быстро. Остатки двух кочевий покорились без слов, но и у казаков было трое пораненных стрелами, да один морпех получил ранение копьём в предплечье.

- Идёт кто-то по реке, - заглянул в горницу бородач-рабочий, - на холме хворост запалили.

- Угу, иду, - Васильев с сожалением отложил нож и только недавно начатую заготовку ладьи.

- Ещё недельку и можно начинать шашки, - бросив на стол рассеянный взгляд, Васильев снял висящий на спинке стула АКС и, захватив пару морпехов, направился к пристани. Речной кораблик уже показался, подгребая к пристани.

- Да свои вроде, - предположил один их морпехов.

С поравнявшегося с причалом струга спрыгнул огромный, бородатый морпех с серьгой в ухе. Васильев оторопев, судорожно щёлкнул затвором. Морпех оказался ряженым, а к нему шёл чужак!

"Погибли все! А эти уже обрядились в их форму, сволочи!" - вихрем пронеслось в голове мичмана.

Но за бородачом на причал спрыгнул Саляев и Николай облегчённо вздохнул.

- Здорово, Ринат! А это что за здоровяк?

- Очканул, Колян? - рассмеялся булгарин. - Да ты не знаешь ещё ничего! Это наш казачий атаман Ангарского войска. Войско, правда, ещё небольшое, но у нас всё впереди, Саляев подмигнул подошедшему товарищу.

Васильев протянул руку здоровяку, представляясь:

- Николай, начальник местного острога.

- Усольцев, Кузьма Фролыч, - пробасил казак.

- Ну вот и ладушки, - хлопнул обоих по плечу Ринат, - пойдёмте, что-нибудь съедим по этому поводу.

Глава 11

Енисейский острог, июль 7137 года, (1629).

Громко трещали ночные сверчки, глухо брехали псы, да казаки, изредка перекликиваясь, подкладывали хворост в весело трещавшие деревом костры. Острог, не считая дозорных, уже спал. Однако окошко воеводы светилось с этот ночной час.

Пламя свечи отбрасывало причудливо пляшущие тени на стены, по светёлке гулял тёплый ночной ветерок. Воеводе не спалось, сегодня, помимо собранного за зиму на Тунгуске енисейскими казаками ясака, да нескольких привезённых бурятских аманатов, было доставлено промеж всего письмецо из Удинского зимовья. Воевода прочёл это письмо лишь к ночи, уже собираясь ложиться спать. Однако теперь ему было не до сна, ещё бы, такие вести с самой украйны владений Енисейского воеводства!

Боярин Шаховский, присланный на енисейского воеводство заместо отправленного в качинскую землицу Аргамакова, сидел за грубо сработанным столом, на котором ворохом были накиданы бумаги, письмо же из зимовья было придавлено по краям, дабы оно не свернулось. Писал то письмо казацкий десятник Афанасий Хмелёв, воспитывавшийся при монастыре, от того и грамотой владевший. Написанное десятником воскресило в памяти Шаховского случайно услышанные разговоры казаков о неких людишках на Ангаре, уже бывших там до Бекетова, с коими он вёл разговоры. Не придав тогда этому значения, сегодня он схватился за голову. А десятник писал зело странные и тревожные вести.

'…а что до того, как они появились, то мне не ведомо. Однакож ясно, как Божий день, что допрежь нас. Нынче же они поставили супротив нашего острожка свою крепостишку, зело крепкую, хотя и малую в размерах. На плотах да стругах возят они белый камень для стен, да и башенки обкладывают оным. Такоже и посередь Ангары на острове длинном ставят они острожек малый. Не желают они, чтобы на Ангару-реку ходил кто, хотя к нам у них сердечность и расположение. Нам, холопам царским, бывает, вспоможение дают, ежели у нас трудность какая учинится. А украйну свою те люди крепят, думается мне, токмо из-за нашего явленья на реке ихней. Нет у них алчных желаний на ясачные землицы наши, как они говорят…'