Александр Блок. Творчество и трагическая линия жизни выдающегося поэта Серебряного века - Константин Васильевич Мочульский

Одна мне осталась надежда:

Смотреться в колодезь двора.

Светает. Белеет одежда

В рассеянном свете утра.

(«Окна во двор»)

И снова тот же мотив:

Хожу, брожу понурый,

Один в своей норе.

Придет шарманщик хмурый,

Заплачет на дворе.

Этот «городской пейзаж», открывающийся из чердачного окна, вырастает в тему судьбы человека («В октябре»):

Открыл окно. Какая хмурая

               Столица в октябре!

Забитая лошадка бурая

                     Гуляет на дворе.

Да и меня без всяких поводов

                  Загнали на чердак.

Никто моих не слушал доводов,

                 И вышел мой табак.

Прошла жизнь, звезда закатилась. В последний раз распрямляются его крылья, и он бросается вниз:

Лечу, лечу к мальчишке малому,

                    Средь вихря и огня…

Всё, всё по-старому, бывалому,

                 Да только – без меня!

В сентябре Белый снова в Петербурге; Любовь Дмитриевна пишет ему, что они еще не устроились на новой квартире, и просит повременить с посещением. Десять дней он сидит в полутемном номере на Караванной и ждет; с отчаянием в душе бродит по угрюмым улицам. Наконец приходит приглашение от Любови Дмитриевны. Беседа их продолжается пять минут. Содержание ее мы не знаем. Белый пишет о ней так: «Всего – пять минут! Из них каждая, как сброс с утеса – с утратой сознания, после которого новый сброс; пять минут – пять падений, с отнятием веры в себя, в человека: на пятой минуте себя застаю в той же позе, как и в „Праге“ перед Блоком».

Он слетает с лестницы, выбегает в туман, на улицу; хочет броситься в Неву – но видит под собой баржи и рыбные садки и решает дождаться рассвета. В номере на Караванной пишет прощальное письмо матери, проводит бессонную ночь. В девять часов утра посыльный приносит записку от Любови Дмитриевны: она просит приехать немедленно. Происходит примирительный разговор. «Не стану описывать, – говорит Белый, – как порешили расстаться, чтобы год не видеться: в себе разглядеть это всё; отложить решения; по-новому встретиться».

В тот же день он уезжает в Москву, а через две с половиной недели – за границу.

Почему Любовь Дмитриевна так беспощадно «уничтожила» Белого, с которым еще недавно хотела связать свою судьбу? Почему в пять минут убила в нем «веру в себя», «веру в человека» и почти довела до самоубийства? Конечно, она была раздражена его «безумствами», упорными домогательствами, угрозами и цитатами из Когена и Риккерта. Конечно, она поняла свою ошибку и знала, что не любит его. И всё же всеми этими причинами нельзя объяснить ее жестокости.

Разгадку подсказывает нам В.Ф. Ходасевич[39], свидетель вполне достоверный и близкий друг Белого. В 1922 году в Берлине автор «Симфоний» стоял на грани психического заболевания и произносил перед Ходасевичем бесконечные монологи-исповеди, доводя своего конфидента до полного изнеможения. После одного из таких многочасовых сеансов Ходасевич упал в обморок. В воспоминаниях о Белом он так изображает роман своего друга с Любовью Дмитриевной: «По-видимому, братские чувства, первоначально предложенные Белым, были приняты Дамой благосклонно. Когда же Белый от братских чувств перешел к чувствам другого оттенка, задача его весьма затруднилась. Но в тот самый момент, когда его домогательства были близки к тому, чтобы увенчаться успехом, его двойственность прорвалась. Он имел безумие уверить себя самого, что его неверно и „дурно“ поняли, и это же самое объявил даме, которая, вероятно, немало выстрадала перед тем, как ответить ему согласием. Ею овладели гнев и презрение. И она отплатила ему стократ обиднее и больнее, чем Нина Петровская. С этого момента Белый и полюбил ее по-настоящему – и навсегда. С годами боль притупилась, но долго она была жгучей».

Первая редакция лирической драмы Блока «Король на площади» в рукописи снабжена пометкой: «В прозе и вчерне кончена 3 августа 1906 г.». О ней он писал Е.П. Иванову (6 августа): «После твоего отъезда я стал писать пьесу, написал всё в прозе, довольно много, пока писал – был весел и бодр. Когда прочел вслух, все увидали (и я в том числе), что никуда не годится – только набросок. Поэтому я буду теперь опять скучать и лентяйничать, вероятно, до тех пор, пока не примусь опять за пьесу. Надо переделывать ее и излагать стихами». Вторая редакция в рукописи носит пометку: «Второй вариант окончен 10 октября». 13 октября он читает пьесу в небольшом кружке друзей (Чулков, Сологуб, Сюннерберг, Кондратьев, братья Ивановы).

Лирическая драма «Король на площади» связана с поэтическими темами сборника «Нечаянная радость». В предисловии к нему поэт намечает основной лейтмотив пьесы. «Слышно, как вскипает море, – пишет он, – и воют корабельные сирены. Все мы потечем на мол, где зажглись сигнальные огни. Новой Радостью загорятся сердца народов, когда за узким мысом появятся большие корабли». Эта зависимость драмы от лирического строя «Нечаянной радости» еще уточняется автором в примечании к поэме «Ее прибытие» (во втором издании «Нечаянной радости»). «Я решаюсь, – заявляет он, – поместить здесь эту слабую и неоконченную поэму потому, что она характерна для книги и для того времени, как посвященная разным „несбывшимся надеждам“ (по моему тогдашнему замыслу)… Развитие той же темы – в лирической драме „Король на площади“».

Очень знаменательно, что цикл этих стихотворений в рукописи озаглавлен: «Из поэмы: „Прибытие Прекрасной Дамы“».

Этим устанавливается поэтическая связь героини пьесы – дочери Зодчего с вдохновительницей «Стихов о Прекрасной Даме». Поэма «Ее прибытие», состоящая из семи стихотворений («Рабочие на рейде», «Так было», «Песня матросов», «Голос в тучах», «Корабли идут», «Корабли пришли» и «Рассвет»), полна напряженного, радостного ожидания: идут!

Кораблей за бурунами

Чутко ищут маяки.

Матросы поют об обручении с морской глубиной:

Синее море!

Красные зори!

Ветер, ты, пьяный,

Трепли волоса!

Ветер соленый,

Неси голоса!

Ветер, ты, вольный,

Раздуй паруса!

В рукописи сохранились строфы, в которых появляется фигура каменного короля:

Он был исполин. На утесистой круче

Торжественный профиль возник и погас.

Его голос, «простой и веселый», подобен грому:

Веселый вещал золотую свободу,

И ночь озарилась от слов вещуна…

И вот корабли пришли – возникает образ Дочери Зодчего: