Все течет - Нина Федорова

замыкал совершенный по форме круг и имел, казалось, отдельное от всего существование, замыкая какую-то тайну – света и круга – в себе. Резеда, любимый цветок генерала, невидимая глазу, щедро разливала свой полный силы и жизни запах. Лёгкий туман подымался от вод пруда.

Через боковую дверь под нависшей цветущей глицинией Варвара вошла в дом. Первый зал, со стороны сада, имел полукруглую форму. Шесть огромных окон, от потолка до пола, выходили в сад. С противоположной стороны невысокая, но великолепная мраморная лестница поднималась к большому залу, где танцевали. Оттуда широкой волной лилась музыка.

Приход Варвары никем не был замечен.

Швейцар распахнул парадные двери, и в прихожую быстро вошёл молодой офицер. Среднего роста, тонкий, элегантный в своей парадной форме, он был необыкновенно красив. Это был идеал городских барышень и кумир полковых дам, и даже Варвара знала его по внешнему виду и имени: Георгий Александрович Мальцев – самый красивый, самый богатый и, вместе с тем, к огорчению общества, самый равнодушный ко всему человек. Всегда несколько рассеянный, он сделал несколько шагов, прежде чем заметил, что не снял пальто. Быстро обернувшись, он едва не столкнулся с Варварой и пробормотал извинение. Тёмное платье и фартук Варвары он, очевидно, принял за костюм горничной. Небрежным движением он быстро снял шинель, сбросил её на руки Варваре со словами: «Благодарю вас. Пожалуйста» – и направился к большому залу.

О, эта привычка служить! Варвара, не успев сообразить, что она делает, с полупоклоном протянула руки, чтоб взять шинель. Движение это было чисто инстинктивное, импульс с детства – служить, подчиняться, работать; годы гимназии – благодарить и кланяться; она – потомок людей, поколений, что были слугами.

Опомнившись, она вспыхнула от стыда за себя. С ненавистью она смотрела на офицерскую шинель, которую держала в своих объятиях. Она готова была уже швырнуть её на пол, как к ней подбежали два хихикающих лакея – взять шинель. Прислуга Головиных знала Варвару и недолюбливала её: равная им, а ей приходилось иногда прислуживать – подавать чай, отвозить домой. После попыток Варвары пропагандировать среди головинской прислуги она сделалась среди них предметом насмешки.

– Пожалуйста, барышня, разрешите получить шинель их благородия.

А глаза лакея говорили: «Выкуси: со всем твоим образованием и революцией ты не похожа на барышню, ты – горничная».

Варвара же, придя в себя, гневалась снова, уже на то, что такой инцидент – такая мелочь! – мог так взволновать её, вызвать в ней такое горячее чувство. «Катехизис» учил переносить всё с холодным спокойствием. Глаза её ответили лакею: «Да, я принадлежу к рабочему классу, и я довольна, я горда этим».

Но глаза лакея отказывались понять этот ответ. Хихикая, он унёс шинель, подмигивая другому лакею.

– Варя! – Из двери, ведущей в библиотеку, к ней шёл Сергей. – Я жду вас! – Он улыбался ей, протягивая руки. – Я хожу по дому и ищу вас повсюду. Но что с вами? Недовольны? Сердиты? Устали? Посмотрите на меня приветливей! Улыбнитесь!

– Я улыбаюсь, – сказала Варвара, нахмурившись. – Смотрите: я раскрыла рот – вот! – улыбнулась.

– Спасибо! – Он взял её за руку и повёл за собою в библиотеку. – Здесь, среди книг, мы решим наши судьбы. Вы получили моё письмо?

– Давайте без лишних слов, – перебила Варвара. – Я здесь, я вам ответила, значит, получила.

– Вы всё ещё суровы и сердиты? На что?

– Это моё обычное состояние духа. Вы этого до сих пор не заметили?

Чувствуя, что сердце её болит и тает от этих ласковых глаз, от этого милого голоса, она, как в броню, облеклась в суровость, чтоб сократить разговор, провести его в рамках суровости, не допуская сентиментальности.

– Варя, сядем здесь, поудобнее. Предстоит серьёзный разговор. Но, милая Варя, на минутку перестаньте быть амазонкой. Сойдите с коня и отбросьте ваш щит и копьё. Согласны?

– Серьёзный разговор вы начинаете с шуток?

– Начну по существу: как вы думаете, милая Варя, любим ли мы друг друга?

– Заметьте, – сказала она, и невольная горечь прозвучала в её слове, – вы начали не с утверждения факта, а с вопроса, то есть с сомнения в нём. Вы находите нужным спросить и себя и меня.

– О, Варя! Всё на коне, всё с копьём! Но послушайте: нам обоим пора бросить взгляд на будущее. Мы не из тех, кто, не подумав, стремится в жизнь. У нас обоих твёрдые принципы, избранное дело всей жизни, наконец, определённый характер. Возможно, мы любим друг друга.

Она вдруг мило ему улыбнулась. В её улыбке сверкнули слёзы. Девушка восемнадцати лет, она отказывалась от любви и счастья. Это был единственный разговор о любви, единственный час, последний – и она ловила этот убегающий час.

– Вы оживили меня этой улыбкой! – сказал Сергей, тоже радостно улыбнувшись. – Обсудим же наше будущее и нашу любовь со всех сторон. Вы знаете труд моей жизни – астрономия. Я нашёл её, избрал и полюбил прежде, чем встретил вас, Варя. С нею я соединён на всю жизнь, и эту связь уже не нарушит ничто. Вы должны принять меня связанным с нею. В моей жизни она идёт первой, за нею следуете вы. Это – всё мои сокровища в жизни. Я не только просто люблю вас, я вас ценю и вами любуюсь. Вы, возможно, единственная умница, кого я могу любить; не краснея. Вы знаете, больше всего от людей меня отталкивает глупость. С вами я не рискую разделить участь многих мужей, кто слышит свою жену, горестно восклицая про себя: Боже мой! как она глупа! Нет, ведь какая тупица!

Как мало разговор этот походил на объяснения в любви, известные ей из классической литературы. Такой ли бывает молодая любовь? Не о ней ли напоминали звуки вальса, долетавшие из бального зала: беззаботная, бездумная, летящая, лёгкая… Но пусть, пусть… тем лучше. Тем легче.

– Да, – сказала она с лёгким налётом насмешки, – вы действительно посмотрели на любовь с точки зрения трезвого разума, но – увы! – односторонне, как эгоист.

– Эгоист? Впрочем, возможно. Но эгоизм мой исходит из моего преклонения перед разумом. Варя. В мире нет ничего выше, прекраснее и священнее человеческого разума. В вас есть этот свет, и я люблю вас за это. Я не встречал равной вам.

Она чувствовала, как сердце её смягчилось, и этого начинала бояться. Большая, глубокая печаль наполняла её. Она словно гасла сердцем, как-то быстро старилась внутри, отказываясь от молодости и счастья.

– Вы не ошиблись? – спросила она медленно, избегая называть его по имени, избегая произносить слово «любовь».

– О, Варя! Все эти годы я восхищался вашим умом, характером, вашим одиночеством и силой! С кем я мог сравнить вас? Моё восхищение перешло в любовь: я хочу иметь вас для себя. Этот род очарования, такого рода любовь не пройдёт, не