Кризисное обществоведение. Часть I - Сергей Кара-Мурза

Разработка этой проблемы была подстегнута работой Международного военного трибунала в Нюрнберге. Там было принято, что в случае выполнения преступного приказа наказанию подлежит и начальник, отдавший приказ, и его исполнитель. Позже были введены два уточнения.

1. Приказ является законным, если он отдан лицу, обязанному его выполнить, в рамках компетенции, с соблюдением надлежащей формы.

2. Приказ является законным, если он не противоречит действующим нормативным актам и носит обязательный характер (т. е. в случае его невыполнения подчиненный несет ответственность — дисциплинарную, административную или уголовную).

Понятно, что проблема этим не решается: даже когда приказ отдан компетентным лицом с соблюдением формы, его исполнение не исключает ответственности, если очевиден его преступный характер. Закон гласит: «Лицо, которое совершает правонарушение, выполняя официальный приказ, отданный компетентными властями, не подлежит уголовной ответственности,… если только подчиненный добросовестно не предполагал незаконность этого приказа, и он выполнил его».

Но оценка законности отданного приказа — сложный процесс, он зависит от возможности получить и обдумать необходимую для такой оценки информацию, от юридической подготовки исполнителя, его способности правильно истолковать приказ в свете действующих законов. Поэтому в законодательстве большинства стран принято ключевое требование, согласно которому незаконность приказа должна быть явной. При этом незаконность приказа должны осознавать оба — и начальник, и исполнитель. Это и есть признак заведомости.

В реальной практике наличие всех условий заведомости — вещь очень редкая. Поэтому разъяснения этой статьи законов скудны и руководствоваться ими бесполезно. Говорится, что «преступным является, например, приказ о казни мирных жителей». Но даже и в этих случаях очевидность не является абсолютной — различение между мирным жителем и боевиком во многих типах вооруженных конфликтов проблематично.

Таким образом, ни законы, ни уставы не могут дать формального ответа на вопрос, что является приоритетом — приказ или необходимость соблюдать закон. Преступность или законность действия «человека в форме» не являются сущностями, которые участники коллизии видят одинаково, как нечто данное объективно. Это каждый раз есть явление, «сотканное» из множества условий и отношений. Как правило, достаточно подробный и, тем более, юридический анализ ситуаций проводится по завершении событий, а в момент получения и исполнения приказа такой возможности нет.

Даже новый строевой устав Вооруженных сил РФ, введенный в действие 1 июня 2006 года, оставляет нерешенным вопрос об ответственности за исполнение преступных приказов. Один из разработчиков устава генерал-майор Александр Моисеенко сделал такое заявление: «Приоритет отдается приказам, и ответственность за преступные приказы должен нести только командир. Подчиненный обязан исполнить приказ, а если он считает его незаконным, то имеет право после его выполнения обжаловать действия командира в суде».

Это — единственно возможный способ разрешения несоизмеримости ценностей и противоречия между необходимостью выполнять приказы и невозможностью, в большинстве случаев, моментально оценить его законность. Эта оценка переносится в более адекватные для нее условия. Тем самым снижается социальная цена ошибки, которую вполне может совершить представитель власти, по сравнению с ошибкой индивида.

Для нашей проблемы типичной коллизией может быть нападение сотрудника милиции на гражданина, совершенное в более или менее грубой форме. Оно может быть немотивированным («преступным»), а может иметь целью задержание подозреваемого в совершении преступления. Строго говоря, совершая задержание, в том числе с применением насилия, сотрудник милиции всегда исходит из презумпции невиновности. Высокая вероятность ошибки заложена в «программу» действий этой части правоохранительной системы. Задержали по ошибке — и выпустили.

Если ошибся и допустил грубость сотрудник милиции, на него может и должно быть наложено дисциплинарное взыскание, а в случае превышения полномочий — и возбуждено уголовное дело. Если же индивид, ссылаясь на совет министра, «окажет сопротивление» и уйдет от разбирательства, то на свободе, возможно, останется именно преступник.

Следовательно, в момент конфликта между представителем власти и гражданином право оценки законности действий абсолютно и однозначно отдается именно представителю власти. Законопослушный гражданин обязан подчиниться и не сопротивляться — это и есть монополия государства на насилие. Мы не рассматриваем ситуацию, в которой граждане ведут борьбу с властью, которую считают неправедной.

В этом пункте Р.Г. Нургалиев совершил методологическую ошибку, которая является результатом многолетнего гипостазирования концепции преступной власти и преступных приказов. Ошибочная установка широко распространена в сознании населения, военнослужащих и, как видим, даже в высшем эшелоне власти. Это создает риск возникновения тяжелых конфликтов, снижает дееспособность вооруженных сил и укрепляет мотивацию к девиантному и преступному поведению. Это — угроза для России.

Склонность к гипостазированию нисколько не изжита. Нас эта опасность подстерегает постоянно. Используя понятие, обозначающее явление, мы часто забываем, что понятие — инструмент, отсекающий от реального содержания явления множество черт. Неявное знание и здравый смысл позволяют быстро «разворачивать» в уме это содержание, но очень часто этого не делают — впадают в гипостазирование.

Лекция 8 Утрата способности к рефлексии

Важным «срезом» рационального сознания является способность предвидеть состояние и поведение важных для нас систем и окружающей среды. Это предвидение опирается на анализ предыдущих состояний и их изменения, включая анализ собственного понимания этих состояний, собственных решений и действий. Это анализ прошлого с целью понять настоящее. Для его проведения необходим навык рефлексии — «обращения назад».

Рефлексивное отношение к бытию, способность регулярно «оглядываться назад», как оглядывается в зеркало заднего вида водитель, — важное качество той рациональности, нормы которой выработало Просвещение. Это вовсе не самопроизвольно возникшее умение, это часть определенной методологии мышления. Эту методологию можно освоить и развивать, а можно и утратить.

Эффективным бывает такое проектирование, в котором мы критически осваиваем уроки прошлого, учитываем все непреодолимые ограничения, зоны неустранимой неопределенности. Ясно, что помимо памяти для проектирования требуются навыки реалистического мышления. Аутистическое сознание порождает не проект, а «грезы наяву». Устремленное в будущее, оно приводит к нелепым ситуациям, примеры которых нынешняя российская реальность дает достаточно. Вот, весной 2004 года все депутаты от «партии власти» с энтузиазмом поддержали законопроект о запрещении шествий и демонстраций вблизи административных зданий. И инстанции, в недрах которых готовился закон, и депутаты посчитали, что шествия в нынешней обстановке в России могут быть только плохими, оппозиционными. Значит — запретить!

Но какой конфуз: буквально в тот же день выступил Патриарх Московский и всея Руси и заявил, что на 24 июня Православная церковь запланировала крестный ход на Красной площади, который должен пройти от храма Христа Спасителя до соборов самого Кремля. Но это — типичное шествие общественной организации, оно оказывается вне закона, православные должны двигаться «в специально отведенные места». Через несколько дней после принятия закона, 9 мая, ветераны ВОВ собирались торжественно пройти через Александровский сад, чтобы возложить венок к Вечному огню. Тоже, оказалось, нельзя — близко к административному зданию. Пришлось самому Президенту России поправить собственных депутатов. А ведь если бы покопались в памяти, то вспомнили бы о праздниках, во время которых неизбежны шествия именно около «административных зданий».

Именно рефлексия дает возможность поступательного движения в познании реальности — в каждый момент настоящего мы должны иметь в виду тот прошлый запас знания, который приращиваем сейчас. Эту новую частицу знания мы встраиваем в изменяющуюся структуру того знания, которым обладали вчера, год или десять лет назад. Рефлексия — это непрерывное обновление знания. Понятно, что это требует воли и мужества — сзади всегда ошибки, за которые грызет совесть («тянет ко дну боль и грусть, прежних ошибок груз»).

В условиях кризиса, когда динамика всех процессов резко изменяется и возникают разрывы непрерывности, в том числе в нашем сознании, рефлексивный аспект мышления приобретает критическое значение. Задержка с анализом предыдущих состояний и решений нередко становится фатальной, поскольку система проходит «точку возврата», и движение процесса по плохой траектории становится необратимым. Самые фундаментальные процессы во время кризиса становятся резко нелинейными и протекают в виде череды сломов и переходов — мы же часто исходим из привычных линейных представлений.