Воспитанник Шао.Том 1 - Сергей Разбоев

После стариков появился Карающий Глаз.

— Группу немедленно в Шанхай. Поведешь сам. Там все дьявольское отродье дебош на костях готовит. Русу великий город ни обойти, ни объехать незамеченным. Соблюдайте осторожность: за нами чьи-то глаза. Не верю, чтобы эти недоумки самостоятельно столь много могли прознать про наши действия.

Коу Кусин неслышно растаял в сдвинувшихся сумерках.

Вроде все. Но внутреннее смятение крепче схватывало с каждой минутой. «Неужели их видят? Неужели кто-то цепко притерся к монастырю? Может, только Вана и видели? Может, блефуют.»

До глубокой ночи сидел настоятель, размышляя над последними событиями. Знал уже, что выродки из шанхайского кэмпо надежно завалены камнями в пропасти. Утром будет Пат.

Вдруг в темном проеме окна появилось гибкое тело небольшого зверя. Коротко фыркнув, мягко спрыгнуло на пол. Дэ узнал Муса. Кот был худой, потный. Всегда живая, лоснящаяся шерсть напоминала сейчас сваленную, поношенную шубенку.

Мус подошел, обнюхал настоятеля, лизнул руку и начал тереться головой о локоть.

На шее висел тонюсенький ошейничек. Монах снял его, распорол, между двумя слоями, вытащил клочок бумаги. «Великий город… — без труда читал Дэ кодовые царапины. — ждут…»

Настоятель удовлетворенно сжег записку. Все правильно. Его предположения верны. Кот опоздал с донесением на шесть-семь часов.

Мрак ночи становился плотней. Тянуло сыростью. Настоятель укутался в хитон и тревожно заснул на циновке, на которой все это время сидел.

Глава восьмая

ПОТРЯСАТЕЛИ

Плоско раскинувшаяся на огромной территории громада величайшего города земли — Шанхая. Все есть в городе — и красота, и убогость, богатство и нищета, великолепие, мерзость, гордость, подлость, власть, мафия. Центральная власть и власть всякого приболевшего тщеславием. Власть мнящих себя не ниже иже стоящих на официальных ступеньках социальной лестницы. Власть держащих и за власть придержащихся. Всем хватает места в городе, где народу насыпано, словно риса из прохудившегося мешка. И каждый не прочь пристроиться к какой бы то ни было группке или, лучше, к солидной организации, чтобы выбраться из давящей на гордое сознание нищеты. Шанхаец, он сродни римлянину античных веков: и горласт, и ухватист, и боец справный. Только веди его.

А город, удобно стоящий на берегу двух теплых морей, растет и растет по краям вширь, а в центре и у набережной — вверх, как добротный куст на плодородной почве. Это у его бетонных причалов бурно стелется море-река Янцзы. Это здесь, так считает каждый китаец, Великая Срединная имеет свойство двух половин; северной и южной частей империи. Это город, открытый парусам всех стран. Это город, за которым недоброе око столицы настороженно следит как в годы лихолетий так и в тихие времена. Никто не знает настоящей численности города-мегаполиса, города-страны. Справочники стары, медлительны. Не должны и жители знать, сколь опасны они своей численностью. Там ведь немало кварталов иностранцев. Поветрие либерализма и анархии может всколыхнуть массы в любой момент. Потому так строги отцы государства к городу-гиганту, городу-первенцу. Но это, видимо, единственная ниточка, которая приковывает столицу к городу. Далее о самом городе, его проблемах должны заботиться местные власти. Но, если столица не справляется с обустройством своих горожан, то как способен решить проблему миллионов провинциальный город? Здесь неудачная шутка вызывает только ожесточение. И поэтому в городе все есть, всего вдоволь: от политиков до проституток, от полицейского до бандита, от рабочего до безработного богатея, мандарина и, конечно, нищего. Удивительный город. И сумасбродный город. Никто ничего не знает. Никто никому не подчиняется за просто так. Походи по городу, ноги собьешь, поймешь не более того, что видишь на рекламных проспектах иллюстрированных журналов. А газеты? Для такого города это не газеты. Как и журналы. Но в нем весело: тебя и одурачат и побьют. Затолкают, вышвырнут на боковую улочку, а то и с набережной в не совсем свежую воду. На тебя просто могут не обратить внимания, как, впрочем, в любом немаленьком городе. Но главное преимущество великого города в том, что каждым китаец чувствует себя в нем китайцем, и каждый чужестранец… чужестранцем. Вот это город! За что его все поголовно любят и по-своему лелеют. Повторить его нельзя. Не хватит ни фантазии, ни сил. И увидеть там на улице можно рикшу прошлого века и машины всех марок последнего года. Девушку в легкомысленно просвечивающем наряде и даму, наглухо заштопанную в тридцатиградусную духоту, ослов на дорогах и мудрецов, вкопанно застывших в порыве удивления на самом оживленном перекрестке города. Столько всего, что после первого дня хочется бросить все и уехать туда, где спокойней и красок поменьше. Но, отъехав милю-друтую, хлопаешь себя по голове и мигом возвращаешься обратно. Шляешься по улицам до ломоты в висках и снова стремишься в уединенное место отдохнуть. Но ненадолго. Вот такой он, город: созданный на удивление как самим китайцам, так и прочему «варварскому» миру. А какие в нем кухни! Нет, нет. Хватит, довольно. Чего доброго, ток можно лишиться нюха, не дочитав книги. Дальше уже, может, будет не упомянуть особую китайскую кухню с ее всевозможными ласточкиными гнездами, плавниками акулы, свежими побегами бамбука и еще невесть чем, от чего в той же захватывающей степени несет и романтикой неискушенного, и самим смаком райского стола того, что вам скромно предложат, как нечто обыденное, но удивительное. Надо же!

Стоп.

Не отвлекаться.

В городе кроме всего прочего хорошего, прекрасного и распрекрасного есть в такой же степени немало плохого, гадкого и просто отвратительного. Мы, в основном, толкуем не о самом хорошем, может быть, и не самом интересном, но упорно составляющем часть бытия нашей бедной и незабвенной сути.

Часто Китай представляется стороннему наблюдателю разбитым зеркалом, в котором каждая провинция отдельным осколком высвечивается на фоне таких же разноколерных уездов. Так и Шанхай. Похож на небольшое, но разбитое на еще более мелкие кусочки стеклышко, где блеск различной величины и света столь разнообразен, что терпко рябит в глазах сплошной искривленной мозаикой. Грани совсем непохожие переливаются отдельным свечением — это иностранные кварталы.

Итак, Шанхай.

Великий. Единственный.

Работный гул.

Грязная окраина распластавшегося города. До центра отсюда миль пятнадцать, а то и больше. Зал одной из школ кемпо представляет собой грубо сколоченное просторное помещение высотой около четырнадцати чи,[8] со сторонами 20 на 40 метров. С внешней стороны помещение имеет небольшие боковые пристройки. Сбито все из досок. Не так чтобы аккуратно, но в достаточной степени прочно. В земляной пол по углам зала вкопаны различные тренажеры, подвешены разнообразные снаряды для отработки приемов. Этот тренировочный сарай находится на небольшом, заросшем густым кустарником, пустыре. Рядом бедняцкие улицы, пристройки и постройки различного значения и назначения.

На плотно утрамбованном земляном полу сидят на коленях несколько сотен учеников школ. Лица в основном молодые, скуластые. Слушают оратора, глядят в землю перед собой, почесывают шишковатые кулаки.

— Я! Я обращаюсь к вам, сыны великого города! Ваша гордость, ваша надежда завалена камнями гнусного монастыря Шао. Двадцать три члена нашей дружной семьи погребены в горах нечестивых богоотступников. Когда и где — я спрашиваю! В истории каких народов подло обращались с посланцами?! Только у варваров. Шао нарушил священный обычай: непререкаемый и соблюдаемый всеми закон гостеприимства и дипломатии, строгие обычаи наших предков. Праведные души noгибших взывают к нам, требуют удовлетворяющей мести.

Чванливые монахи думают, что только им дозволено вершить судьбы людские, что они за свои преступления отвечают только перед своим богом. Но молятся ли они ему денно и нощно? Желает ли зреть их Всевышний, если их руки по плечи в крови людской, а стопы неверных попирают плоть загубленных. Каким словом, какой сутью прикрываются они, чиня зло и насилие над другими? Существуют ли для них законы? Уверены ли они, что для них не найдется управы? Но есть мы! Мы существуем. И мы сполна воздадим убийцам за содеянное. Мы собьем с них спесь возвысившихся. За каждого убиенного мы вырвем из их рядов по две-три преступные души. Это справедливо, достойно всяческого содействия и участия.

Негодующий шум одобрения пошел по рядам. Послышались голоса: —«Пора выступать!», «Войну монахам!», «Сжечь монастыри, как в прошлые годы», «Прислужников сатаны в море!». «Очистить Поднебесную от западной нечисти!». Натянутые лица грозно извергали из своих уст меры действия. Дружные крики гулко наполняли зал и шумовой волной мощно разносились по пустырю и ближайшим улицам. Случайные прохожие опасливо вбирали головы в плечи и торопились скорее пройти неуютное место.