Воспитанник Шао.Том 1 - Сергей Разбоев

Пришедшая группа относилась к группировке драчливой, спесивой, до лишнего шумливой. На турнирах никто из их представителей не входил в почетное число девяноста девяти сильнейших по стране. Но в послесоревновательный период настойчиво, с упорством тяжело больного, старались доказать свою силу каждому, кто не разделял их мнения и попадал под горячую руку сварливых учеников. Получали от мастеров по своим обиженным лицам, но апломба у них от этого но убавлялось.

Наконец Дэ дал знак привратнику. Тот, не торопясь, раздвинул деревянные щеколды, приоткрыл ворота. При входе во двор толпа более почтительно вела себя, памятуя о священности каждой обители, но все их жесты говорили о том, что они готовы и способны по первому сигналу разнести по бревну весь храм и разогнать живущих в нем.

Но, несмотря на воинственную спесь, хмурые служители недвусмысленно своим поведением дали понять, с кем пришлые имеют дело. Пропустили к настоятелю только старшего группы.

Тот не счел для себя нужным соблюдать какие-либо ритуалы приветствия, вежливость. Войдя в помещение, кивнул головой. Не садясь, настырно уставился маленькими немигающими глазенками, заговорил:

— Настоятель Дэ, нам известны некоторые приготовления, связанные с вашим бывшим монахом. Предлагаю вам оставить вздорную затею, не дающую ничего, кроме риска для вашей седой головы и гонений от центра цзяофаней, — тон говорившего был не в меру требователен, зол и визглив. Резкий говор выдавал нетерпение получить положительным ответ. — Бросьте глупую затею. Не те времена. Эпоха побеждающих кулаков отошла в добрый период романтичного прошлого. Против выстраиваются слишком внушительные силы: и числом, и могуществом.

— Странно, — пробормотал, словно извиняясь, Дэ, — кто надоумил вас, что я что-то предпринимаю? В бытии моем премного суетных дел, чтобы тягостно увлекаться мирскими нуждами, — оправдывающе развел руками. Голос и движения смиренного служителя.

Пришелец недоверчиво уставился на настоятеля.

— Нам известно, и очень хорошо известно, — остроскулый поклонился, в упор глядя на настоятеля. Тот, следуя своей натуре, смиренно глядел в пронзительную даль.

— Даже при желании я ничего не смогу предпринять. Всевышний тому свидетель. И нет ни одного свидетеля, который бы утверждал иначе.

Пришедший распрямился. Глаза из злых стали грозными. Степенно принял позу.

— Хитришь старик, в молодого играешь…

Дэ пожал плечами, но глаза леденело прислушивались к голосу говорящего.

— Откуда, сомневающийся, вам может быть известно то, что неизвестно мне, но, как вы имеете смелость утверждать, исходит от меня. Вы правильно отметили: я не молод для активных действий. Хотя не лишне заметить, что и вам не к лицу дебош главаря. Во мне забывается лицо мальчика. Сейчас он мужчина, если, конечно, его стопы ведают дорогу на земле. Трудно сказать после стольких лет, сойдется ли он со мной характером. Мирская жизнь круто меняет душу, которая примет любую форму, лишь бы не терять ее. Посему разум мой не торопится.

Стоящий нервно заходил по комнате. Ладони то сжимались в пульсирующий кулак, то разжимались и водили пальцами.

— Это не ответ. Он для мальчишек, верующих в старшего. Объект для закручивания мозгов нашел, уважаемый?!

— Наконец-то я услыхал в свой адрес подобающее мне слово. Но тон…

Ирония была глубокой и безграничной, несмотря на то, что настоятель напрямую и не желал подобной риторики. Но, следуя вековой традиции, имел право от каждого требовать уважения и выдержки.

— Нет, ты не так меня понял. Я пришел не ругаться или искать ссоры. Я человек прямой. Мы взрослые люди, раз я так говорю, значит оно так и есть.

Дэ немило усмехнулся.

— Но раз я так говорю, значит оное также существует.

Жилистый пришелец с крючковатым приплюснутым носом начинал надоедать настоятелю. Немного он знал этого человека, который в позе господина стоял и требовал того, что для Дэ сейчас было частью его мыслей и жизни. Такие не ждут, тянут от жизни все, что можно приобрести наглостью, силой, обманом. Они жестоки, требовательны. Не прощают в силу внутренней, глубоко скрытой трусости, боязни за свою шкуру, свое накопленное. Опасны они тем, что для достижения собственной цели пренебрегают моралью — обычной человеческой ценностью.

Пришедший, видно, не любил долгих остановок в разговоре.

— Старина, для решения спорного момента предлагаю вознаграждение за юнца поделить пополам. Это честно. Совесть твоя останется не тронутой. Черную работу сделаем мы. По рукам?

Настоятель неуважительно осмотрел пришельца. Только наживное спокойствие удерживало от праведного желания вскочить, повергнуть наземь наглеца, который позволяет себе более, чем может. Но, следуя правилам гостеприимства, сдержанно продолжил:

— По-людски, имея от рождения характер не корыстный и добрый, оставляю вам все вознаграждение. Оно по праву ваше. А о совести прошу не беспокоиться: она принадлежит тому, кто за чистоту ее тревожится без советов постороннего.

Пришедший снова начал нервно отмеривать шагами комнату. Часто останавливался, уставившись змеиными глазками на монаха. Лицо его внушало омерзение, гипнотизировало застывшим взглядом бездумного змия. Но на Дэ это никоим образом не отражалось.

Постепенно его лицо приобретало сухое выражение, становилось холодным, упрямым. Гость заметно успокоился.

— Зачем о совести? Вы один из уважаемых, признаваемых наставников монашеских школ. Вам верят.

Дэ усмехнулся.

— Можете мне поверить: в торговом деле совесть ни к чему. У кого совесть, тот, заведомо, в проигрыше. Считайте, что мне она тоже не к месту в данном случае, как и вам.

Пришелец застыл.

— Чего я не ожидал, так только этих слов. Что с тобой? Ты начинаешь опасно забавляться. Нехорошо.

Малообразованность сквозила в каждой фразе пришедшего. Шанхаец с минуту колебался, потом без прежней уверенности продолжил:

— Пусть мы не друзья, но вести разговоры можем обстоятельно, подобающе людям нашего возраста, тем более, что уважать гостей необходимо.

Дч деланно сконфузился.

— Как к бойцу я имею к вам некоторое почтение, но как гость вы не дотягиваете до установленных кондиций. Неискренни слова, когда за спиной толпа горлохватов.

— Интересно мне, — бесцеремонно поинтересовался гость, — в качестве кого вы меня принимаете?

— А в качестве кого я должен вас приветствовать? — с той же настойчивостью парировал наглость пришельца Дэ.

Старший снова занервничал, заходил по комнате. Потом присел на корточки перед настоятелем

— Я думал, мы проще сойдемся. Думал, деньги решат все. Ведь это единственная удобная вещь для решения спорных вопросов. Вы дикари, варвары. Что вам тогда от жизни надо? Для чего вы? Земля и так смердит от лишне живущих. Для чего я от Шанхая топал столь длинным путем? Думал, договоримся. Наивный…

— О чем? — участливо спросил настоятель. Гость уже выходил из себя. В сердцах махнул рукой. Сидя на корточках, упрямо доказывал:

— Вы настраиваете против себя многие могущественные школы страны. Никто не захочет иметь гонения от властей. Террор всем надоел. Вы плохо взялись. Опасайтесь. Огонь жжет тех, кто ближе.

— Вижу я, вы тоже меня не понимаете, — наигранно спокойно игнорировал угрозы настоятель. — Повторяю вам еще раз: меня совсем мало интересуют увлечения спецслужб и тех отдельных лиц, на которых действуют фильмы. Я тих и спокоен, невзирая на ажиотаж, который подняли вы и другие охотники за приключениями. Безгранично далек от политики, тем более разных служб. Вознаграждение ваше. Что вам еще надо?

— Не глупите, Дэ, не глупите. Со мной можно сторговаться. Не малая выгода сотрудничать со мной. Я же вижу, что ты фальшивишь. Укажи нам только путь движения агента.

Настоятель не удержался, ехидно захихикал.

— Редко приходится видеть столь оболваненных. Если бы я не был нейтральным и если бы я знал путь, каким движется агент, разве я сидел бы здесь? Разве я поджидал бы тебя в этих, не совсем свежих, стенах? Не только ты задавал мне столь пустой вопрос. Приходили клиенты весомее. Какая у меня с ним связь? Раскиньте своими пустыми головами: он один. Никому ничего не говорит. Связи нет. В этой игре более сильными я отставлен в сторону. Хотел бы я того или нет: не я решаю. Органы сыска многочисленны — управятся сами. Я только могу принимать те сведения, которые удосужатся предоставить мне знакомые из столицы. Все! Что вы ко мне пристали? Чего ходите в эти пустынные места? При чем здесь я?

— Службы, службы, — выдавил зло шанхаец. — Они пусть платят, а управимся мы.

— Ну, а вам-то зачем деньги, если есть занятие, которому полностью отдаетесь?

— Хватит меня переубеждать! — медленно, гневно, трибунно воскликнул пришелец, вставая с пола. — Полчаса переиначиваешь. Денег мне, может, и не надо. Но я желаю быть независимым. А это дают только деньги. Деньги дают возможность и более полно отдаться любимому делу. Ты понимаешь меня? Ты, которому ничего в жизни не надо. Тебе трудно понять. Ты сыт. А мы? Нам все надо, потому что мы живые люди. Не призраки. Мы хотим жить. Жить, как те, которые не думают, где достать деньги, чтобы прокормить себя, семью. Не урезают себя в возможностях только потому, что не хватает этих презренных юаней. Какой стыд! Чтобы жить полноценно, тебе, человеку, не хватает вонючих бумажек. Ты зависишь от них. Ты, человек, и ты раб условностей. Я не марксист и то понимаю, что богатство человека в его свободном времени. Но к чему оно, если из-за этих купюр ты не можешь проявить себя. Вместо того, чтобы расти на своем поприще, ты должен слезно размышлять, где достать условные символы, которые позволят тебе жить полноценно и свободно. И я не желаю попрошайничать, унижаться, возраст у меня…