Расставание с мифами. Разговоры со знаменитыми современниками - Алексей Самойлов

Это случилось в 1986 году. Меня уволили, судили. Потом, правда, приговор отменили за отсутствием состава преступления, но цель была достигнута: я остался без театра.

Спасался тем, что принялся писать книгу, которая вот только теперь, спустя 15 лет, должна выйти. Тогда еще за мной оставалась дача. Потом и дачу отняли. Но в это же самое время пригласили ставить спектакль в Америку. Времена уже настали другие, не выпустить меня не могли. В Америке были всякие предложения, в том числе о создании творческого семейного центра. Но мне хотелось домой, и я подумал, что попробую создать такой центр у себя на родине.

Я пошел с этим предложением к Щелканову, который тогда был мэром, и в 90‑м году началась история создания Творческого центра «Семья» и Театра поколений. В прошлом году мы отметили свое десятилетие.

Театр поколений – неслучайное название. Я так воспринимал и ТЮЗ, который не должен быть театром только юного зрителя, но театром людей, семьи.

Театр должен быть завлекательным

– Зиновий Яковлевич, при том, что Вы всегда чувствовали себя изгоем, мы, молодежь, и вас, и ваш театр воспринимали в 60‑е годы как явления знаковые, культовые. «Коллеги», «Тебе посвящается», «После казни прошу…», «Трень-брень» Радия Погодина, «Глоток свободы» Булата Окуджавы и так далее. Сами эти названия вызовут трепет в любом петер буржце моего поколения. Как вы сами себя ощущали в то время, формулировали ли для себя сознательно смысл создаваемого?

– Я не был согласен с тем театром, в который пришел: инфантильным, школярским, отлученным от самой плодотворной части аудитории. Детский театр скудеет без юношеской и взрослой аудитории, которая только одна и может дать достоверную информацию о качестве, уровне и значимости театра. Я боролся с культпоходами, которые коверкают восприятие, углубляют стадное чувство. Это было несогласие не с Александром Александровичем Брянцевым, основателем театра, а с той практикой, которая сложилась в театре к шестидесятым годам. Она поддерживалась и в Москве инфантильной тенденцией Натальи Ильиничны Сац. У нее был такой тетюшечный театр: перед детьми заискивали, с ними заигрывали: «Где Красная Шапочка?»

Я боролся с таким затейничеством, с несодержательной развлекательностью. Театр должен быть завлекательным, но он не может быть развлекательным. Он должен в игре нести нужную для опыта жизни идею, которую словами не сформулировать.

Театр семьи, на мой взгляд, должен быть многоэтажным: один этаж для самых маленьких, другой для среднего возраста, для подростков, для юношей и, наконец, для взрослых. И как-то все эти этажи должны образовывать Дом.

А ведь мы тогда захватили весь город, он был наш. И потому еще, может быть, мой неосторожный, детский поступок по отношению к Георгию Александровичу так остро воспринимался, что в нем слышалось чувство превосходства. Оно мной не переживалось, но восприниматься так могло: «Ура, город наш!» И мы как бы любимы не меньше, чем лучший театр страны. Тогда я над этим не задумывался, осознаю это задним числом только теперь, когда вот сейчас, например, нахожусь перед тобой в ситуации исповеди.

А тогда я жил безоглядно, радостно, хотя, конечно, и очень трудно. Потому что все равно был в тисках: в тисках глупой школы, партаппарата, собственного совкового сознания. Я был предан идеям создания справедливого, естественно, коммунистического общества и ждал наступления коммунизма каждый день. Но все же мое дикое и возвышенное детство перешло, вероятно, в мое взрослое самочувствие и как иммунитет защитило меня на всю жизнь от фальши и криводушия. Быть может, еще спасало меня то, что я способен любить. Я любил и люблю своих актеров, своих учеников. Я мог бы назвать сейчас тех, кто стал знаменитым, но это несправедливо по отношению к другим. Я всех их люблю, как любят детей, которые уже живут самостоятельно: у них свои дети, поменялись адреса, даже города.

Учеников у меня огромное количество. Вот сейчас у меня двадцать первый класс. Наберу еще двадцать второй и, наверное, последний. Кроме того, я двадцать с лишним лет руководил всероссийской лабораторией режиссеров народных театров. Это еще сотни и сотни учеников.

В отношениях с сегодняшними учениками я уже осторожничаю, боюсь обольститься, напороться на предательство. Уже не так доверчив, к сожалению.

Возраст прибавился, но я не постарел. Единственное что: экономней расходую чувства. Я ведь всегда любил безоглядно, самозабвенно – театр, своих учеников и помощников. Это уходит корнями в детство. Там меня научили любить. Я отравлен любовью. До сих пор. Но просто сейчас я ее держу на помочах. Уж больно несправедливо со мной поступили.

Хотя я совсем не чувствую в себе угасания творческой потенции. И сейчас мог бы руководить театром. И время вошло бы в меня не какой-то новизной стиля, а содержательно, существенно. А так я остался бы константой. Я так себя и называю: я – константа. Я – как улица Росси.

Владимир Котляков

Снежный человек

Покрытый шерстью получеловек-полуобезьяна – йети, «снежный человек», обитает, по одним данным, в непальских Гималаях, по другим – на Памире, в сибирской тайге, на северном Урале, в Карелии. Не мифический, которого никто доподлинно не встретил, а вполне реальный, настоящий снежный человек с белоснежной головой, стремительный, как лавина, работает в центре Москвы, в Старомонетном переулке, неподалеку от Кремля. Это Владимир Михайлович Котляков, директор Института географии Российской академии наук, крупнейший в мире специалист по снегу и льду, изучая которые, он, как в песне поется, по свету немало хаживал и замерзал, бывало, заживо.

Без географии вы нигде

– Владимир Михайлович, знаете ли Вы такое издание – «География», еженедельное приложение к газете «Первое сентября»?

– Ну, конечно.

– А помните девиз этого еженедельника? Там, где в советских газетах в верхнем углу первой полосы красовалось душеподъемное «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», у них напечатано…

– Постойте, постойте, сейчас вспомню… Кажется, «Без географии вы нигде». Так?..

– Совершенно верно. Сегодня ночью, готовясь к нашей беседе, я сочинил два похожих афоризма: «Без философии вы никто». Второй: «Без денег вы ничто».

– Недурно, недурно… – рассмеялся академик.

– Вы, вижу, сегодня в добром расположении духа и готовы терпеливо отвечать на вопросы профана о науке, которой отдали полвека из семидесяти прожитых лет. Начнем ab ovo – с того, что такое география, без которой вы нигде. Если можно, дайте определение посложнее, чем в школьных учебниках, но в то же время достаточно простое и понятное…

– География – это наука о порядке вещей в мире, на Земле. Это определение я, между прочим, только сейчас придумал, в духе тех афоризмов, которые вы привели. Наука о порядке вещей, где под абстрактным понятием «вещь» подразумевается и природа, и человек, его хозяйство. География изучает взаимоотношение общества и природы в земном пространстве.

Сколько рек вытекает из Байкала?

– Должен покаяться: я снял с доски приказов объявление о подписке на избранные сочинения академика В. М. Котлякова в шести книгах, которые выпускает Институт географии совместно с издательством «Наука». Это, как я понял из проспекта, и описание Земли, и ваше жизнеописание…

– Совершенно верно.

– «Белой» завистью завидую тем, кто имеет возможность странствовать по стране, по миру. «Что такое жизнь? – вопрошал мой любимый философ Григорий Сковорода. – Это странствие. Прокладываю себе дорогу, не зная, куда идти, зачем идти». От этих слов у меня кружилась голова в юности; и сейчас, на седьмом десятке, тоже хочется бросить все и пойти по белу свету, куда глаза глядят.

– Я Вас очень хорошо понимаю.

– Если так, ответьте, пожалуйста, почему мы, люди одного поколения – Вы прошлой осенью отметили 70-летие, я на пять лет моложе, – ходившие в школу, а Вы и в университет еще при Сталине, в условиях тотальной несвободы, любившие географию особой любовью (по сути, для нас школьные уроки географии и поездки по великой стране – за рубеж нас не пускали: железный занавес – были уроками свободы, о чем мы недавно беседовали с Андреем Битовым) не стали сплошь и рядом географами, хотя и сохранили охоту к перемене мест. Я, например, был в школе старостой и географического, и литературного кружка, делал в 8‑м классе доклады о Пржевальском и Гоголе…

– А у меня любовь к литературе и архитектуре перевешивала все остальное. География, одна из базисных наук о мироздании, никогда, к великому сожалению, не считалась у нас первой наукой. Географом я стал в общем-то неожиданно. Я был художественной натурой (учитель математики армянин Артем Артемович говорил мне: «Малшик, тебе надо идти в балетную школу»), очень хорошо писал сочинения, мое сочинение на аттестат зрелости (начал в 9 утра, окончил в шесть вечера – время тогда не ограничивали) «Пути развития критического реализма в русской литературе XIX века» было отправлено гос комиссией в районо, там его долго проверяли, и только через две недели вернули с оценкой «пять с плюсом». Дали мне серебряную медаль (по всем трем математическим дисциплинам – алгебре, геометрии, тригонометрии – у меня были «четверки»), и пошел я в МГУ на Моховую. Было это в 1949 году.