Статьи 1995-1997 - Сергей Кара-Мурза

Вывод известен — Россию, как неисправимую, придется уничтожить. А тех, кто останется в живых, взять в ежовые рукавицы диктатуры и заставить строить хорошие туалеты (и не позволять строить ракеты!). Ведь это и заявляет Кончаловский-публицист, мечтая о превращении России в подобие Бразилии.

Заметим, что с глубоким пессимизмом показывает он и тех, кто вырвался из притяжения русского мира и мог бы стать «двигателем прогресса» и олицетворением благодати денег. Это — сопляк-рэкетир, говорящий о сортире буквально словами Д.Фурмана. Но он терпит крах и вынужден спасаться от носителей идеалов реформы, «возвращаясь» в колхоз и КПСС. Второй идеальный образ — разбогатевший фермер. Фильм не показывает, как он «своим трудом» зарабатывает огромные деньги, это было бы уже невыносимой фальшью, и режиссер на это не пошел. Видно, старую пилораму и учебный грузовик фермер «прихватизировал». И теперь его «труд» в том, что он понукает то Федьку, то «горничную», да подпаивает односельчан. Это — карикатура и на фермера.

Так, как он показан Кончаловским, он и не может быть никаким примером. Он — не хозяин. Бобыль, он вложил деньги не в инструменты, а в бессмысленный тостер и посудомоечную машину, в огромный холодильник, шведскую водку и финский линолеум. Русский богач-крестьянин в начале века зачастую питался хуже своего батрака, копил на молотилку да на хорошие семена, а этот — транжира. Единственный его трудовой подвиг в фильме — стругать дощечку, и делает это он дедовским рубанком. Хотя сегодня в любой деревне у «ленивых» колхозников слышны электрорубанки и даже станки. Но главное, Кончаловский показывает, что весь «прогресс» этого фермера — наносное, и он из мира не вырвался, это тот же дикарь и самодур. Его хозяйство и богатство — безнадежная попытка уйти от самого себя, от своей русской природы. Случился маленький душевный кризис — и он поджигает свою ферму, дико хохочет и напивается вместе с соседями. Возвращается в свое естество, в лоно русской дикости. Кончаловский воспроизводит примитивный западный миф о «русской душе». А вывод тот же: пока русский останется русским, не вырваться ему и в капитализм.

Чем же важен этот фильм? Тем, что большой художник Андрон Кончаловский заявил совершенно однозначно: какие-то глубинные, неустранимые свойства русского характера категорически не позволяют ему совершить «скачок в капитализм». Тот, кто такой скачок совершает, вынужден отгораживаться от мира железными воротами и громилами-афганцами. Но это защита иллюзорная, от себя не убежишь. Фильм — крест на реформе Гайдара.

Сам Кончаловский страстно желает, чтобы Россия стала Западом, хоть в жалком рубище колонии. Но он видит, что это невозможно. Неважно, что он считает те свойства России, которые отталкивают ее от Гайдара, нашими дефектами — ленью да завистью. Это — примитивное объяснение, не делающее Кончаловскому чести. Он утратил общинное чувство справедливости — видит в нем зависть. Он перестал понимать равнодушие к комфорту как оборотную сторону тяги к великому (сначала ракета, потом сортир) — он видит в этом лень. И кого он обвиняет в лени! Русского крестьянина, который на своем горбу вытянул всю индустриализацию и войну, своим потом оплатил уже не только ракету Гагарина — тот был благодарен — но и теплые сортиры кончаловским.

Но мы даже не будем на эту тему спорить, пусть Кончаловский считает так, как ему проще. Главное, что фильм неизбежно ставит всех перед последним выбором: или дать России развиваться, не ломая общинных свойств русской души — или уничтожить русских (а с ними столь же неисправимых татар, коми, удмуртов и т.д.). Оставить лишь кучку наших мутантов, «новых русских», да и то после тщательной проверки — не притворился ли мутантом.

Скорее всего, сам Кончаловский уедет от этого выбора на свой Потомак. Нам ехать некуда. Гайдар с Чубайсом свой выбор сделали. Теперь — кто кого.

1996

Cлепая воля (первые заметки после выборов)

Итак, большинство политически активных (голосующих) граждан России — 40 миллионов — выбрали президентом Ельцина.

Конечно, противостояние в России заложено глубоко и закручено надолго, эти выборы — лишь эпизод в долгой борьбе, и правы те, кто призывает не унывать, а кропотливо собирать силы. Но в то же время избрание Ельцина, на мой взгляд, событие исключительно важное для осознания того, что происходит в России и в чем источники слабости оппозиции. Когда говорим оппозиция, приходится понимать коммунисты — они остались единственным ядром сопротивления курсу нынешнего режима. В этом, кстати, большая ценность выборов — выявились все подсадные утки. Всем этим «отечественным предпринимателям», «стихийным социалистам» и пр. было велено сбросить маски и сомкнуть ряды. Все это — разные колонны одной армии. А те патриоты, которые размахивали белогвардейским знаменем, но которым невмоготу быть в одной лодке с Чубайсом, замолчали (немало, впрочем, успев навредить).

Так вот, коммунисты и те, кто способен с ними сотрудничать, должны, по-моему, уделить анализу выборов много сил — не поскупиться. Работа такая большая, что еще даже нельзя претендовать на зрелые выводы. Предлагаю самые первые заметки и суждения.

Во-первых, унывать по поводу поражения действительно не стоит. На деле невозможно даже определить, что лучше в стратегическом плане — это поражение или «победа» с перевесом в 2-3 процента. Я лично думаю, что коммунисты по сути своей могут предложить только такую программу выхода из кризиса, что она потребует поддержки явного, убедительного большинства, которое увлечет за собой остальных. Как ни крути, речь идет не о том, чтобы что-то улучшить, быть помягче с бедными, меньше воровать (это — путь социал-демократов). Приход к власти коммунистов означает восстановление исторического пути к солидарному, братскому обществу. И дело не в темпе, не в резкости изменений, а в направлении.

Мандата на такой поворот, который означает разрыв с курсом режима Ельцина, нельзя выпрашивать у общества. Оно должно созреть для этого, само требовать такого поворота и призывать коммунистов к власти. Как это и произошло, например, между июлем и октябрем 1917 года. Когда лидер компартии старается понравиться телезрителям и обязан быть ласков со Сванидзе — приходить ему к власти рано. В лучшем случае в этой ситуации «коммунистов у власти» используют для того, чтобы протащить страну через самую тяжелую фазу кризиса, выполнить грязную работу по разгребанию дерьма, оставленного воровским режимом, а затем свалить на них все шишки, когда ничего из своих обещаний они выполнить не смогут.

Конечно, и такой, стратегически проигрышный вариант прихода к власти облегчил бы положение множеству людей, уменьшил разрушение страны и позволил бы передохнуть и укрепить тылы оппозиции, и за это надо было бороться. Но риск надорваться и совсем загубить дело был бы велик. По-моему, к таким перегрузкам партия еще не готова.

Не нужно тратить нервы и тешить себя возможностью подтасовок при голосовании. Ну, предположим, натянули Ельцину несколько процентов — принципиально это дела не меняет. Режим, который пришел к власти недавно и на волне поддержки большинства активной части народа, может быть устранен только при очень большом перевесе оппозиции. Кредит доверия удивительно растяжимая вещь и сохраняется даже без всяких положительных результатов. Правда, и исчезнуть он может внезапно — опротивет режим, и все.

В нашем же случае дело гораздо сложнее, ибо для очень многих режим Ельцина принес положительные результаты, удовлетворил такие материальные запросы и духовные ценности, которые эти люди боятся потерять с приходом коммунистов. Здесь, по-моему, главный урок выборов. И если мои рассуждения верны, многое придется менять и в способе объяснения всего происходящего, и во всей политической доктрине оппозиции.

Начнем с того, что происходящее никак не укладывается в простые, привычные, разумные схемы (например, знакомые нам из исторического материализма). Вот, Зюганов говорит: «не может же народ согласиться с таким порядком, при котором один ограбил девятерых». Разумно! А на деле мы видим, что такой порядок не просто возник и существует, а что треть ограбленных молчит, а треть активно за этот порядок выступает. Значит, чего-то мы, разумные, тут не видим.

Крупнейший психолог нашего века Юнг, наблюдая за пациентами-немцами, написал уже в 1918 г., задолго до фашизма: «Христианский взгляд на мир утрачивает свой авторитет, и поэтому возрастает опасность того, что «белокурая бестия», мечущаяся ныне в своей подземной темнице, сможет внезапно вырваться на поверхность с самыми разрушительными последствиями». Потом он внимательно следил за фашизмом, и все же в 1946 г. в эпилоге к своим работам об этом массовом психозе («немецкой психопатии») признал: «Германия поставила перед миром огромную и страшную проблему». Он прекрасно знал все «разумные» экономические, политические и пр. объяснения фашизма, но видел, что дело не в реальных «объективных причинах». Загадочным явлением был именно массовый, захвативший большинство немцев психоз, при котором целая разумная и культурная нация, упрятав в концлагеря несогласных, соединилась в проекте, который явно вел к краху.