Хризантема императрицы - Екатерина Лесина

– Я к сестре, – Милослав нарочно подчеркнул родство, чтобы поставить лакея на место, тот же лишь хмыкнул и махнул рукой куда-то в коридор.

А в дверь снова звонили, нагло так, настойчиво. Проклятье, неужели не получится разговора?

– Добрый день, как мило, что вы приняли приглашение, Дарья Вацлавовна будет очень рада вашему визиту...

– Это для нас большая честь быть приглашенными, – раздался высокий женский голос. – Дорогой, будь добр, помоги мне...

И снова звонок. Да они что, сговорились все?

– Я... – заикающийся шепот Шурика был хорошо слышен в трубе коридора. – Я подумал, что, может быть, если раньше... простите, мы не знакомы. Александр, можно просто Шурик...

И опять. Что тут, в конце концов, затевается?

Впрочем, Милослав догадывался, что именно и, смирившись с невозможностью изменить ситуацию, направился в зал.

Гений

Он пришел последним, но никто не упрекнул за опоздание, напротив, собравшиеся в пятой квартире люди, казалось, удивились и приходу Вельского, и уж тем паче Демону, которого он решил взять с собой.

– Здравствуйте, – сказала старуха, любезно улыбаясь, и следом за ней поздоровалась белобрысая, сидевшая по правую руку Императрицы, что-то пробурчал Шурочка, старательно отводя взгляд, небрежно кивнул Милослав, приветственно поднял руку Мирон Викентьевич, который тоже каким-то чертом присутствовал здесь, зевнула дама в неопределенных годах, и нервно вздрогнул молодой красавчик, стоявший за ее плечом. Разношерстная публика, ничего не скажешь.

– Прошу вас, Аркадий, присаживайтесь. И зверя своего усадите. – Императрица поглядела на пса и, как показалось Вельскому, во взгляде ее мелькнуло одобрение. – Герман, мальчик мой, начинай, господа уже нервничают.

Это она про кого? Нет, не нервничает Вельский, разве что торопится немного.

– Да уж, будьте любезны, – воскликнула дама, прижимая к лицу кружевной платочек. – Дарья Вацлавовна, признаться, мы не рассчитывали, что здесь будет так... людно.

Мирон Викентьевич кашлянул в кулак и пожал плечами, а Герман, поднявшись, прошелся по комнате, одарив каждого взглядом насмешливым и даже будто бы издевательским, и только после этого заговорил:

– Еще раз всем собравшимся добрый вечер и мои глубочайшие извинения за неудобство, которые вы вынуждены были испытать, дожидаясь некоторых... гостей. Но причины, побудившие меня, – он посмотрел на Императрицу и поправился, – побудившие нас поступить подобным образом, нас же и оправдывают. В течение двух недель в доме произошло два убийства. Согласитесь, факт из ряда вон выходящий.

Следак, сидевший до того с серьезным видом, кивнул и нахмурился. Не нравится ему, что в его дела лезут? Конечно, не нравится, но предпринимать ничего не спешит, только, выдавая возмущение, брови шевелятся двумя лохматыми гусеницами.

– Я, вернее, мы, – снова поправился Герман, – позволили себе проанализировать события и теперь желаем изложить факты, которые, полагаю, могут быть полезны следствию.

– Не понимаю! – взвизгнула дама, вскакивая с места. – При чем здесь мы? Эдик, почему ты молчишь?

– Будьте добры сесть на место. Все, присутствующие здесь, в той или иной степени имеют отношение к произошедшему.

– Вы... вы – хам!

– Мама, сядь, – тихо сказал парень. – Послушаем, что этот клоун скажет. Не зря же мы время на дорогу тратили? Он так уверенно держится, верно, знает все. Или почти все.

– Теть Даш, ну зачем вам эта ячейка? – племянница баюкала Ленку и оттого говорила шепотом, и Дарье приходилось напрягаться, чтобы слышать. – Ну что в ней такого?

– Потом. Заплати. Продли еще на год. Только никому.

Говорить все еще сложно, горло дерет, и дышать не выходит, в легких будто все еще дым остался, который медленно продолжает травить Дарью. Она знала, что все ее ощущения – чушь, и нет никакого дыма, и смрада горящей проводки, и стекло, если и лопается со звоном, то от столкновения с кафелем там, за дверью палаты.

– Теть Даш, ну и так денег нет.

– Дам. Потом. Заплати.

– Ма-а-а-а-ма, – заныла Ленка. – Плати!

– Заплати, – повторила Даша с нажимом. Закашлялась. Пояснила: – Там для Ленки. Но никому. Ни слова. Ясно.

– Да поняла уже. Заплатить, никому не говорить... а папка вчера сказал, что ты со мной жить будешь, а если я против, то могу убираться куда хочу, потому что квартира не моя, а Лизкина. Нет, теть Даш, ты не подумай, я ж не против, чтоб ты у меня жила, мне даже веселее будет, когда вдвоем. Ну или втроем, но просто как-то оно не по справедливости выходит. Ты теперь без квартиры, и я без квартиры, и если вдруг завтра Лизка еще кого велит взять? Или вообще выставит?

На этот вопрос у Дарьи ответа не было. Она никогда прежде не оказывалась в ситуации, когда была бы настолько беспомощна и зависима от других людей, и ощущение это, чуждое самой ее натуре, вызывало то беспричинный гнев, то тоску, то погружало в воспоминания, которые, однако, не радовали. Порой ей начинало казаться, что лучше было бы умереть или и дальше пребывать в сонной дреме коматозного существования, когда зависимость не угнетает, а напротив, выглядит естественной.

Приходил Сергей с супругой, долго радовались, даже со слезами, оставили букет роз, пожелание выздоравливать и ворох новостей, большей частью совершенно бесполезных. Отдельного визита и разговора удостоился и грядущий Дарьин переезд в квартиру, занятую Анной. Сергей был краток и убедителен, он упирал на то, что за Дарьей необходим постоянный уход.

Само же действо состоялось спустя несколько месяцев. Была зима и легкий снежный пух, черные следы шин и сапог, шубы да шапки, дети на санках, серые глянцевые лужицы льда на дорогах. В подъезде пахло хвоей и хлоркой.

– Вот, теть Даша, тут будет твоя комната, – Анна кое-как протолкнула коляску в дверь. – А мы с Ленкой в зале. Я дверь открытой оставлю, хорошо? Если что, кричите. Ленка, не трогай бабушку, она устала. А может, и вправду ляжете отдохнуть?

Дарья отрицательно покачала головой. Хватит отдыха, хватит беспомощности, она должна взять себя в руки и снова все изменить. Как она это сделает – Дарья еще не знала, но верила – сделает. У нее ведь получается все, чего она хочет. А она хочет выбраться отсюда.

И дело даже не в том, что комната мала – не меньше и не больше ее спальной во второй квартире. И не в том, что ремонта не видела давно – блеклые обои местами пожелтели, местами наоборот приобрели хрупкую снежную белизну, пол пестрел царапинами, ковер – залысинами, а шкаф покосился и просел на один угол.

Но Дарье случалось бывать в местах и похуже, тут во всяком случае было чисто и даже уютно, но это не являлось ее квартирой, ее домом. И права Анна, то, что предпринял Сергей, – несправедливо.

– Теть Даш! – крикнула с кухни племянница. – Ты блины будешь? С творогом! Баба Клава принесла, он, конечно, слегка того...

Дарья рассмеялась, неужели в этой жизни что-то может измениться?

Все постоянно. Даже смерть.

Анна погибла через полгода: дождь, мокрый асфальт, водитель, не справившийся с управлением. Похороны. Леночка.

– Что ты собираешься сделать? Ты с ума сошел?! – Дарья не заметила, как сорвалась на крик. Серж нахмурился.

– Дарья, ну прояви наконец благоразумие, – он старался говорить спокойно, хотя выражение лица и поза выдавали накопившееся раздражение и желание поскорей закончить неприятную беседу. – Неужели ты не видишь, что иного выхода не существует?

– Отдать Леночку в детский дом? Это по-твоему выход? – злость дала силы, и Дарья, уцепившись за край стола, поднялась. – Избавиться от ребенка? О да, ты всегда умел избавляться от того, что тебе не нужно. Сначала Желла, потом жена...

– Дарья, прекрати.

– Замолчать? А зачем? Ведь следом, кажется, моя очередь. Кто я тебе? Сестра? Или беспомощная старуха, которая тоже нуждается в уходе. Куда ты определишь меня? В дом престарелых? Ну же, Серж, смелее.

– Санаторий. Там тебе будет лучше, чем здесь. Медицинский уход, постоянное наблюдение... – он замолчал и, отвернувшись, заговорил тише и жестче. – А чего ты хочешь? Кто будет о тебе заботиться? Или о Леночке? Я? У меня нет ни времени, ни сил, я сам болен.

– Или занят, всегда был слишком занят, чтобы заботиться о ком-то.

– Лизонька слишком молода. Ты ей, между прочим, чужой человек, и она вряд ли пожелает разменивать жизнь на...

– На что? Ну договаривай, давай. На меня? На Леночку? А ты подумал, Серж, что будет, случись с тобой подобное? Захочет ли твоя драгоценная супруга тратить свою жизнь на тебя? Или вышвырнет...

– Ты преувеличиваешь!