Покушение - Ганс Кирст

— Послушайте, мой хороший, — сказал он шарфюреру, — я, конечно, высоко ценю ваши особые заслуги, но ваше положение сейчас далеко не блестящее. Здесь дурно пахнет даже на очень большом расстоянии.

— Что такое, в чем дело? — взволновался Йодлер. — Видимо, эта старая карга очернила меня в том плане, что я настоящий мужчина? Ну так что же? Во всяком случае, я не такой старый похотливый козел, как этот штудиенрат Шоймер. Вот К нему рам стоит присмотреться повнимательнее, или, скажем, взять эту исполненную скрытой злобы Валльнер вместе с ее квартиросъемщиками. Да, не забудьте, пожалуйста, эту высокомерную бабенку Ольденбург-Квентин, которая занимается подобными делами, наверное, только с графами.

— Все это звучит весьма многообещающе, — сказал Фогльброннер снисходительно, — однако, судя по имеющимся пока результатам расследования, лишь на одного человека падает подозрение в содеянном, а именно на вас.

У Йодлера перехватило дыхание. На его верхней губе выступили крупные капли пота.

— Это совершенный идиотизм! — пролаял он хрипло. — Я, сын, по-вашему, пристрелил собственного отца?

— И такое случается! — Фогльброннер решил применить свой излюбленный прием, который он называл «натаскиванием охотничьих собак». — Но у меня нет ни малейшего намерения изобличать вас, ведь мы в конце концов принадлежим к одной организации.

— Ну вот! — воскликнул Йодлер с облегчением. — Я тоже так думаю.

— Поэтому я предоставляю вам возможность уладить это дело в вашем, а точнее, в нашем духе. Вы понимаете, что я имею в виду?

Йодлеру казалось, что он действительна понимает. В конце концов, это же были методы, которые он применял и в своей повседневной практике: как только находился хоть один предполагаемый виновный, лиц подозреваемых больше не было.

— Это я сделаю! — пообещал он уверенно.

— Ну и отлично! — ответил его коллега из гестапо.

Теперь у него появилась масса свободного времени и не было необходимости сразу же встречаться с лейтенантом фон Бракведе. К тому же за это время могли поступить новые указания.

— Я надеюсь, что вы быстро справитесь со всем этим, а я пойду пока выпью чашечку кофе.

Около 16 часов на аэродроме Рангсдорф, под Берлином, приземлился «хейнкель» с полковником Клаусом фон Штауффенбергом и его адъютантом обер-лейтенантом фон Хефтеном.

Хефтен выпрыгнул из самолета первым и поспешил к ближайшему телефону. Штауффенберг огляделся. Ни на взлетной полосе, ни у главного аэродромного здания никого не было. Он глубоко вздохнул и пошел вперед, высоко подняв голову.

Обер-лейтенанту за это время удалось связаться с Бендлерштрассе. Услышав спокойный голос генерала Ольбрихта, он доложил:

— Мы только что прибыли!

— Наконец-то! — воскликнул Ольбрихт радостным и в то же время напряженным голосом. — Что произошло?

— Что произошло? — Обер-лейтенант фон Хефтен воспринял этот вопрос как весьма странный и взглянул на Штауффенберга.

Полковник взял трубку:

— Я говорю с генералом Ольбрихтом? — Вначале он подумал, что его неправильно соединили, но тут же узнал голос единомышленника. — Как идут дела?

— А мы ждем вашего звонка, Штауффенберг!

Полковник решил, что ослышался.

— А как наши дела? — поинтересовался он. — Многого ли удалось достичь?

— А ваше мероприятие прошло удачно? — спросил Ольбрихт.

В эти мгновения тишина показалась Штауффенбергу оглушительной, а обер-лейтенант, слышавший весь разговор, посмотрел на него растерянно.

— Следовательно, план «Валькирия» еще не приведен в действие? — спросил Штауффенберг глухим голосом.

— Как же мы могли это сделать, не получив достоверного известия?

— Гитлер мертв! — сказал Штауффенберг.

— Вы в этом уверены?

— Я видел взрыв собственными глазами. Он был подобен прямому попаданию стопятидесятимиллиметрового снаряда. Никто не мог там уцелеть!

— Проклятие! — воскликнул обер-лейтенант фон Хефтен. — Прошло целых три часа, а они ничего не предприняли. Три часа, когда каждая минута может стать решающей!

— План «Валькирия» должен быть приведен в действие немедленно! — потребовал полковник Клаус фон Штауффенберг. — Немедленно!

И только с этого момента 20 июля 1944 года стало поистине его днем.

На Бендлерштрассе первым на призыв Штауффенберга отреагировал полковник Мерц фон Квирнгейм. Не говоря ни слова и не выказывая ни малейшего волнения, он достал план «Валькирия», и через несколько минут в соответствии с ним были отданы первые распоряжения. Было уже 16.12.

Генерал Ольбрихт доложил о положении дел только что прибывшему генерал-полковнику Беку. Тот был в гражданском костюме — после недолгих колебаний он решил форму не надевать.

— Штауффенберг убежден, что Гитлер мертв, — сказал Ольбрихт.

— Тогда это соответствует истине, — кивнул Бек.

— Штауффенберг требует, чтобы план «Валькирия» был незамедлительно приведен в действие.

— Пусть так и будет, бог с ним! — Голос генерал-полковника звучал взволнованно. Он покорно склонил голову, и сразу стало видно, какие глубокие морщины избороздили его лицо. — Я готов.

Такого же мнения был и генерал-полковник Гёпнер — он еще раз кивнул в знак согласия, слов в этот момент у него не нашлось.

Ольбрихт поспешил в соседнюю комнату.

Риттер Мерц фон Квирнгейм был уже здесь — он форсировал введение в действие плана «Валькирия». Его указания звучали хладнокровно, были деловыми и лаконичными. Штабная машина была пущена на полные обороты.

Излюбленным выражением Мерца фон Квирнгейма было: «Вам отдан приказ…» И лишь иногда он добавлял в заключение: «Это — приказ!» А самым частым словом, которое он слышал в ответ, было четкое: «Есть!»

Фон Бракведе вошел в свой кабинет с высоко поднятой головой и направился к письменному столу, за которым восседал теперь Гном. Капитан остановился, затем наклонился вперед и уперся руками в крышку стола. Внезапно на его всегда строгом, зачастую казавшемся высокомерным лице появилась широкая улыбка, и Леман сразу понял, что это значит.

— Наконец-то! — воскликнул ефрейтор. — Ну, этого следовало ожидать после такой-то подготовки!

Фон Бракведе рассмеялся, но сдержанно. Затем он связался по телефону с графом Хельдорфом, полицей-президентом Берлина, и проинформировал его о событиях в ставке. Хельдорф обещал сразу же приступить к выполнению всех обговоренных мероприятий и заявил, что вскоре прибудет на Бендлерштрассе.

Леман в это время открыл средний ящик стола, достал оттуда коробку с сигарами и протянул ее Бракведе. Эти сигары граф держал для особых случаев. В коробке их осталось всего три штуки.

— Сегодня, — сказал капитан и протянул руку к коробке, — будут выкурены две сигары. Одна из них — для вас, мой дорогой. Другую я выкурил бы в любом случае: у моей жены день рождения.

Ефрейтор принял сигару, как принимают орден, но, протягивая капитану спички, осторожно заметил:

— А вы выглядите не очень-то довольным.

— На основании чего вы сделали такое заключение? — удивился граф.

— Трудно сказать, однако у меня такое чувство. По-видимому, что-то вам не нравится. Но что?

— У вас светлая голова, старина, — проговорил фон Бракведе, с удовольствием затягиваясь сигарой. — И именно поэтому вы должны были задать мне вполне определенный вопрос, когда узнали, что дело сделано.

Леман глубоко затянулся сигарой, а потом спросил:

— Когда?

Фон Бракведе одобрительно кивнул — к людям, которые обладали острым умом, он особенно благоволил.

— Вот в этом-то как раз и дело!

— Так когда же взорвалась бомба?

— Около четырех часов назад.

— Боже мой! — только и смог сказать Леман. — Этого не может быть! А где же полковник?

— Он на пути сюда. В 16.00 он приземлился на аэродроме в Рангсдорфе, а чтобы доехать оттуда до Бендлерштрассе, ему понадобится минут сорок пять. — Капитан посмотрел на свои часы: — Еще минут десять — и здесь все завертится.

Генерал Ольбрихт и полковник Мерц фон Квирнгейм беспрерывно сновали из кабинета в приемную и обратно. Две секретарши безостановочно стучали на машинках. Группа связных разносила первые, самые важные приказы на узел связи и отдельным исполнителям.

Узел связи находился в подвале. Дежуривший там персонал работал споро и надежно: связь с нужными абонентами устанавливалась быстро, тут же стучали телеграфные аппараты. Всего за несколько минут подвал превратился в пчелиный улей.

— Наконец-то и у нас закипело! — молвил один из фельдфебелей, настроенный инициативно. Он относился к числу людей, которым доставляло радость видеть аппаратуру работающей с полной загрузкой. В этом случае он мог показать, какие у него хорошие специалисты.