Покушение - Ганс Кирст

Бенито Муссолини карабкался по обломкам за Адольфом Гитлером. Два специальных военных кинооператора снимали фильм. Они были уверены, что создают произведение, которое будет иметь всемирно-историческое значение. В их распоряжении находились интереснейшие объекты. Дуче поднялся на гору мусора — снимок. Он шагнул Гитлеру навстречу с распростертыми объятиями — снимок. Руки двух вождей сомкнулись в крепком рукопожатии — снимок. Они смотрят друг на друга взором, в котором чувствуется уверенность в победе, — снимок.

И наконец Муссолини произнес фразу, стенографически краткую, явно рассчитанную на то, чтобы быть переданной из уст в уста:

— После того как я все увидел, у меня создалось впечатление, что это перст божий.

— Вы меня не знаете или знаете только по имени. Меня зовут Майер. Я дружу с графом Бракведе. Более того, мы преследуем одни и те же цели. Это вам известно?

— Нет, — ответил мужчина, стоявший перед штурмбанфюрером.

Это был Юлиус Лебер. Чтобы добраться до кабинета Майера, ему нужно было лишь пересечь коридор, но это далось Леберу нелегко. Его ноги были как парализованные. Он еле стоял.

— Мне все о вас известно, — промолвил Майер и жестом пригласил Лебера сесть. — Надеюсь, и вы обо мне тоже кое-что знаете.

— Ничего, — ответил Юлиус Лебер.

Его слова нисколько не огорчили штурмбанфюрера. Он хорошо знал, что за человек сидит перед ним — «неколебимая скала движения Сопротивления», по чьему-то меткому выражению. Однако Майер не терял надежды сдвинуть эту скалу с места.

— Я знаю, господин Лебер, вас не проведешь. Еще никому не удавалось сломить вашу волю. Я даже не хочу пытаться это сделать. Наоборот, мне было бы приятно сотрудничать с вами. Так же, как с графом Бракведе.

Этот Лебер и теперь чем-то импонировал Майеру. И хотя его корпус согнулся, словно от нестерпимой боли внутри, его квадратное лицо оставалось спокойным, а в глазах, казалось, светилась скрытая усмешка.

— Что произошло? — спросил он.

— То, чего вы так долго ждали, господин Лебер. — В голосе Майера звучали подкупающие нотки.

Юлиус Лебер закрыл глаза. Никаких иных перемен в его лице штурмбанфюрер не заметил. Он смотрел на Лебера не без удивления, чувствуя, что перед ним сидит человек редкого самообладания.

— Не хотите ли вы довериться мне и кое-что сообщить? Возможные уступки с вашей стороны дали бы мне отправную точку, с которой я мог бы начать…

— Обратитесь к графу Бракведе.

В этот момент Майеру стало совершенно ясно, насколько опасна та игра, в которую он ввязался. Лебер наверняка знал, что, если все пойдет хорошо, он выйдет на свободу, в противном случае его ждет гибель и никакие переговоры ему не помогут. Лицо штурмбанфюрера покрылось потом.

В 16.40 лейтенант Ганс Хаген попросил командира батальона охраны принять его для беседы с глазу на глаз. Его просьба была удовлетворена.

Постановка задач была закончена. Офицеры спешили к своим солдатам. Прозвучали первые сигналы тревоги. Майор Ремер готовился к действиям.

— Вы несете большую ответственность, — попытался прощупать почву лейтенант Хаген.

— Я знаю, — скромно ответил командир.

— Я усматриваю во всем этом, — продолжал откровенничать лейтенант, — некоторую неясность.

— Я тоже чувствую что-то такое…

В этом отношении они были единодушны.

— Господин майор, — продолжал Ганс Хаген, — а что произойдет, если мы станем жертвой ошибки?

— Это было бы ужасно. Но приказ есть приказ, а я солдат.

— Не национал-социалист?

— Национал-социалист, солдат, офицер фюрера… — Здесь майор запнулся. Казалось, он сам удивился пришедшей ему мысли. — Но если фюрера больше не…

Он, вероятно, уже ничего не понимал. На его лицо, лицо ревностного служаки, легла тень беспомощности. Он хотел быть храбрым, верным приказу, мужественным, но как достигнуть этого — не знал.

— Господин майор, — предложил Хаген, — давайте я съезжу к моему министру, доктору Геббельсу. Он, очевидно, знает больше, чем мы.

— Согласно плану «Валькирия» я имею приказ взять под стражу министра народного образования и пропаганды, что практически означает его арест.

— Это что, соответствует вашей совести и вашим убеждениям?! — спросил патетическим тоном лейтенант Хаген. Он видел перед собой человека, который колебался, как былинка на ветру. — Предоставьте в мое распоряжение мотоцикл, и я выясню для вас истинное положение вещей. Через час, господин майор, вы будете знать гораздо больше.

«Вряд ли это может повредить мне», — подумал, немного успокаиваясь, Ремер и приказал:

— Езжайте!

— Разрешите! — воскликнул Йозеф Йодлер, с удивлением рассматривая лейтенанта, с которым столкнулся. — Не хотите же вы воспрепятствовать мне войти в квартиру?

— Именно этого я и хочу, — твердо заявил Константин. Йодлер почувствовал себя несколько обескураженным, особенно из-за Рыцарского креста, который висел на шее у этого офицера. Его нельзя было не заметить. Требовалось действовать осторожно. Однако это не могло остановить Йозефа Йодлера. Он чувствовал, что право на его стороне. И потом, чрезвычайное положение еще сохранялось, а он принадлежал к числу тех, кто определял, какие методы руководства нужны Германии.

— Итак, господин лейтенант, — промолвил он деланно дружеским тоном, — я не спрашиваю вас о том, почему вы здесь оказались. У вас, вероятно, были для этого основания. Но я должен войти в эту квартиру в качестве, так сказать, нового управляющего вместо моего покойного родителя.

— По этому поводу я имею честь сообщить: владелицей квартиры является фрау Валльнер, которая просила меня в помещение никого не пускать.

— Я хочу только бегло осмотреть квартиру и переброситься парой слов с фрау Валльнер.

— Нет! — крикнула та, дрожа от страха. — Он не должен переступать порог моего жилища!

Элизабет, однако, рассудила иначе:

— А почему бы нам не пойти господину Йодлеру навстречу? Он спокойно все осмотрит, если ему так хочется, и с нами поговорит.

— Нет! — опять закричала фрау Валльнер.

— Вы не хотите? — спросил Йодлер.

— Нет! — И женщина в черном платье с седыми волосами ушла на кухню, закрыв за собой дверь.

— Мне, право, жаль, но она не желает, — вежливо и в то же время решительно промолвил лейтенант. — В таком случае вам придется уйти.

Они остались вдвоем. Графиня тоже удалилась.

Йодлер решил поставить другую пластинку, ту, которая, по его мнению, должна была возыметь определенное действие.

— Я пришел сюда в интересах движения, партии, государства. Вы имеете что-либо против?

— Ни в малейшей степени, — сказал лейтенант. — Именно поэтому мне хотелось бы избежать любого проявления беззакония. В конце концов, мы находимся в Германии.

— Именно это я и пытаюсь вам внушить, господин лейтенант. Вы хоть это-то понимаете?..

Войдя в свою комнату, Элизабет быстро огляделась, набросила одеяло на измятую постель, затем схватила портфель, стоявший у окна, и спрятала его в ящике комода.

— Боже мой! — промолвила она при этом едва слышно. — Мир состоит из одних случайностей. И как только с ними бороться?

— Я полагаю, пришло время посвятить генерала Фромма во все наши планы, — настаивал Ольбрихт.

— Пока он не замечает, что здесь происходит. И не стоит без нужды его обременять.

— Не надо недооценивать Фромма. Я думаю, он точно знает, что здесь происходит, но не хочет показать этого, — возразил Ольбрихт.

— Это тоже неплохо, — равнодушно заметил генерал Гёпнер.

— Фромм далеко не простак, — проговорил генерал-полковник Бек. — Не хотел бы я иметь его в числе своих врагов. Я чувствую себя не особенно уверенно при мысли, что Фромм, никем не задействованный, находится у нас в тылу.

— Нужно приставить ему к груди пистолет, — заявил капитан фон Бракведе, — и не только символически. Или он с нами, или в преисподней.

Генерал-полковник Бек укоризненно посмотрел на капитана:

— Я решительно отвергаю подобные методы.

— Это делает вам честь, — парировал капитан, — однако может привести к роковым последствиям. Мы имеем дело не с честными, но заблуждающимися вожаками народных масс, а с высокоорганизованной машиной уничтожения, и парализовать ее можно лишь силой.

Бек неодобрительно покачал головой, Гёпнер всем своим видом также выражал несогласие.

— Тем не менее дело с Фроммом нужно решить по возможности быстрее, — упорствовал генерал Ольбрихт.

— Хорошо, тогда сделайте это сами, — уступил наконец Гёпнер.

— Я готов, — ответил Ольбрихт и повернулся к Беку: — Не желаете ли, господин генерал-полковник, проводить меня?

Бек немного помедлил, а затем сказал: