Большевики и левые эсеры (Октябрь 1917 - июль 1918) - Ю Фельштинский

"Нас пригласили в большую парадную комнату. Мы все уселись. Водрузилась торжественная мертвая тишина... Владимир Ильич, сидя, произнес краткую реплику на немецком языке, в которой принес извинения правительства по поводу случившегося внутри здания посольства, где мы не имели возможности оказать помощь германскому представительству. Он высказал глубокое соболезнование по поводу трагической смерти посла и прибавил, что дело будет немедленно расследовано и виновные понесут заслуженную кару*.24 "Реплика" Ленина, конечно же, не могла удовлетворить сотрудников германского посольства. По существу, Ленин снял с советских органов какую-либо ответственность за убийство германского посла, указав, что за происшедшее внутри посольства советская власть отвечать, дескать, не может. Да и краткую речь свою он произнес сидя, как бы подчеркивая, что не слишком огорчен убийством представителя германского империализма. Немцы же были настолько напуганы и растеряны, что не догадались выразить свой протест ни по поводу самого убийства, ни в связи с заявлением Ленина, хотя уже тогда обратили внимание на "холодную вежливость" большевистского вождя.25

Выразив формальное соболезнование германскому посольству, члены советского правительства покинули здание и вышли во внутренний дворик. В здании, однако, остался Стучка, начавший производить "обследование" места преступления. Результаты этого самого первого большевистского расследования так никогда и не были оглашены советской властью. Но одно бесспорно: папка с "делом" Роберта Мирбаха, опрометчиво оставленная террористами в приемной посольства, и удостоверение ВЧК за подписями Дзержинского и Ксенофонтова, являвшиеся опасными уликами в руках германского правительства, оказались у большевиков.

Что же происходило в это время в ЦК левых эсеров, вернее, в здании отряда ВЧК, у Попова, где в перерывах между заседаниями съезда собиралась верхушка левоэсеровской партии? Правильнее всего ответить: ничего, хотя это явно не то слово, которым должны были бы характеризоваться действия "мятежной партии".

Справедливости ради следует указать, что слухи о предстоящем покушении на Мирбаха дошли не только до Дзержинского и Карахана, но и до левых эсеров. Александровичу где-то в районе полудня об этом сообщил Блюмкин. А между часом и двумя о предстоящем покушении было уже известно группе членов ЦК левых эсеров -- Прошьяну, Карелину, Черепанову и Камкову.26 Теперь уже эта группа членов ЦК, имевшая возможность предотвратить убийство, но не сделавшая этого, становилась, как и Дзержинский, действительным соучастником преступления. Но неумолимо катилось красное колесо революции: как и Дзержинский, левые эсеры решили ничего не предпринимать. Это решение, скорее всего, было принято тем самым "совещанием небольшой группы членов ЦК", на которое указывал советский историк Спирин.

Между тем террористы, убив Мирбаха, приехали в особняк Морозова (в здание штаба отряда ВЧК под командованием Попова) в Трехсвятительском (ныне Большом Вузовском) переулке. Кажется, сам Попов не придавал происходящему никакого значения. По крайней мере, отряд ВЧК работал как обычно. Попов в момент приезда Блюмкина и Андреева беседовал в своем кабинете с комиссаром ВЧК, большевиком и сотрудником отдела по борьбе с преступлениями по должности Абрамом Беленьким. Беленький и стал первым большевиком, воочию увидевшим исполнивших террористический акт Андреева и раненого Блюмкина. Из отряда Попова, однако, Беленький вскоре уехал и отправился прямо к Дзержинскому. Когда он, наконец, нашел его в германском посольстве в Денежном переулке, шел уже пятый час.27

Присутствовавшие там же Ленин, Свердлов и Бонч-Бруевич, переговорив с Беленьким, уехали в Кремль. Настроение у Ленина было приподнятое. Когда ему сказали, что целый час не могли передать его телефонограмму в уезды, он даже не рассердился, а "шутливо сказал":

"Революцию делать мы научились, это -- несомненно, но побороть рутину в наших учреждениях мы никак не можем. Ведь дело такое ясное, а вот мы обсуждали его более часа. Впрочем, ведь [левые] эсеры еще более

любят поговорить, чем мы. У них наверно теперь дискуссия в полном разгаре. Это поможет нам, пока Подвойский раскачается... А его что-то совсем не слышно! -- смеясь прибавил он".28

И Ленин не ошибся. В ЦК ПЛСР (в отряде Попова) все это время действительно шли дискуссии о том, как реагировать на сообщение Блюмкина об убийстве им германского посла графа Мирбаха и, как ошибочно считал Блюмкин, Рицлера с Мюллером, и реагировать ли вообще. Между тем было очевидно, что Блюмкина будут разыскивать. Саблин пишет:

"От Блюмкина я узнал, что выданные ему документы на его настоящее имя (т.е. мандат за подписью Дзержинского -- Ю. Ф.) остались в кабинете у графа Мирбаха. Таким образом, мне стало ясно, что в ближайшем же будущем следует ожидать чьего-либо посещения с целью розыска Блюмкина в отряде Попова. Об этом я доложил Центральному Комитету. Решено было ожидать".29 Саблин оказался совершенно прав. В шестом часу вечера в сопровождении трех чекистов-большевиков -- Беленького, Трепа-лого и Хрусталева -Дзержинский отправился в отряд Попова, чтобы арестовать "Блюмкина и тех, кто его укрывает".30 К этому времени уже были известны имена террористов, и было бы естественно ожидать, что в первых же своих сообщениях об убийстве германского посла большевики эти имена опубликуют, чтобы облегчить розыск. Между тем имена Блюмкина и Андреева держались в секрете вплоть до окончания "мятежа" прежде всего потому, что во всех случаях подозрения падали прежде всего на большевика Дзержинского, непосредственного начальника Блюмкина, а не на левых эсеров, его партийных соратников. Именно поэтому большевики впервые назвали Блюмкина по имени лишь в официальном сообщении от 8 июля, написанном Троцким. В нем указывалось, что "некий Блюмкин произвел по постановлению" ЦК ПЛСР "убийство германского посла графа Мирбаха".31 Имя Андреева впервые упомянули 14 июля.32 Но сам Андреев, являвшийся в глазах сотрудников германского посольства фактическим убийцей Мирбаха, не был арестован большевиками ни сразу же после покушения, ни позже. Сообщник Блюмкина исчез.

Еще, казалось, ничего не происходило в городе. И не было никаких признаков "восстания". Дзержинский еще только направлялся в здание отряда ВЧК для ареста Блюмкина. А большевики уже громили левых эсеров. Лацис вспоминает:

"...Троцкий сообщил по прямому проводу, что он уже распорядился двинуть артиллерию и другие части, что я назначаюсь председателем на место Дзержинского, что Комиссия распускается, а работников я набираю по своему усмотрению. Тов. Фомина он назначил начальником наружной охраны Большого театра... Тов.Петере направился вместе с тов. Полукаровым на съезд усилить внутренний надзор. [Затем я] распорядился сменить выставленный Поповым караул [в здании ВЧК] и поставить на место его самокатчиков. В это время я получил предписание Совнаркома, через Троцкого, арестовать всех левых с.-р, членов Комиссии и держать их заложниками. В Комиссии в это время присутствовал Зак, который выражал свое полное недоумение о всем происшедшем... [Я] решил пока его оставить на свободе. Но сейчас же в Комиссию заглянул [член Коллегии ВЧК левый эсер М. Ф.] Емельянов. Я немедленно распорядился арестовать его..."33

В это время Дзержинский только прибыл в отряд Попова. Согласно версии советской историографии, ЦК ПЛСР был извещен об успешном исполнении террористического акта самим Блюмкиным, приехавшим в отряд Попова примерно в три часа дня. Советские историки, однако, не дают ответа на один крайне существенный вопрос. Если левые эсеры действительно намеревались восстать против большевистской власти и устроить левоэсеровский "июльский переворот", наподобие большевистского "октябрьского", чем объяснить тот факт, что левые эсеры с момента приезда Блюмкина в отряд Попова и до прибытия туда в шестом часу вечера Дзержинского с чекистами Беленьким, Трепаловым и Хрусталевым бездействовали, не предпринимая никаких практических ходов. Советские историки удивительно единодушны в обвинении левых эсеров в организации убийства германского посла и восстания против советской власти. Но

почему же тогда представители ЦК ПЛСР не отправились в Большой театр сразу же после покушения, в три часа дня, не объявили о подготовленном и осуществленном террористическом акте и не взяли инициативу в свои руки? Разумеется потому, что более двух часов, т.е. с момента приезда Блюмкина и до прибытия Дзержинского в здание отряда ВЧК, ЦК ПЛСР решал, как реагировать на убийство: взять ли ответственность за террористический акт на себя или отмежеваться от него и выдать Блюмкина большевикам. Ответ на этот вопрос для ЦК не был легок. Осуждение покушения на Мирбаха было бы равносильно политическому самоубийству. В этом случае ЦК не только пришлось бы отмежеваться от убийства и выдать на расправу большевикам члена своей партии, но и признать неправильной свою политику в отношении германской оккупации на Украине. Короче, ЦК ПЛСР вынужден был бы признать свою политику в отношении Брестского мира неправильной, а позицию Ленина -- единственно верной. Наконец, отказ ПЛСР от ответственности за террористический акт, произведенный членом левоэсеровской партии, противоречил партийным традициям социалистов-революционеров, заложенным еще "Народной волей". Да и трудно было вообразить левым эсерам, что их же союзники -- большевики -- подвергнут репрессиям всю партию - ведь убили всего лишь "германского империалиста".