Дары и анафемы. Что христианство принесло в мир? (5-е изд., перераб. и доп.) - Андрей Вячеславович Кураев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И в России «миролюбивые» буддисты также, случалось, убивали и преследовали христиан. Об одном из таких случаев начальник калмыцкой миссии иеромонах Никодим Ленкеевич, обративший за предыдущие два года в православие 220 калмыков, писал в Св. Синод 12 марта 1730 г.: «В 1729 г. я просил рассмотрение учинить об определении крещеным калмыкам к жительству удобнаго места и об охранении их от прочих иноверных калмыков, дабы не был в обиде и утеснении. А сего 1730 года генваря в 5-й день владелец калмыцкий Дасанг, собрав войска ста в три человек, велел новокрещеных побрать и разбить до остатку, чтобы впредь не повадно было креститься их народу. И присланное войско от онаго владельца крещенаго Илью Табитея со всеми новокрещеными калмыками разбили до остатку и убили одного крещенаго до смерти, двух ранили и взяли грабежом мужеска полу восемь человек, женска полу восемь, девочек 11 мальчиков четверо, всего 31 человек. А прочие ушли, оставя имение свое, и спаслись от онаго войска… А как грабили, образы Божии иные в камыш покидали, иные с собой увезли»[293].
Весной 1757 г. три калмыцкие семьи выехали для принятия крещения. По пути, как гласит сообщение Астраханской духовной консистории, «наехали на них на 4-х лодках некрещеные калмыки, да еще поодаль от них на 8 лодках, всего до 50 человек, стреляли из ружей, били смертно, находившемуся при некрещеных калмыках школьнику Ивану Платонову прошибли голову даже до самого мозга, отчего он обеспамятствовал, а после того, чем его еще били и мучили, от сильного удара он не упомнит, был три дня в беспамятстве и доселе от побоев находится в тяжкой болезни, калмыков крещеных и некрещеных также били и грабили, но крещеные калмыки не стреляли, так как за неимением ружей стрелять им было нечем»[294].
Да и в унгерновской дивизии, о которой упоминалось выше, самую боеспособную часть составляла Тибетская сотня, присланная барону Далай-ламой[295]. Значит, были у тибетских лам и боевой опыт, и некоторые цели, ради достижения которых они не только имели войска, но и посылали их за пределы Тибета.
«В глубине традиции религиозный подвиг буддийского отшельника и праведника всегда резонировал воинственными метафорами („война со злом“, „война с иллюзорным миром“) и прочно срастался с открыто военизированными явлениями, такими как, например, боевые искусства или самурайский кодекс бусидо, связанными с традицией чань/дзэн (что особенно проявилось в открыто милитаристской интерпретации дзэна в Японии первой половины XX в.), или традиция текстов „Калачакра-тантры“, допускавшая в качестве ответа на агрессию превращение внутренней, духовной борьбы во внешнюю (что напоминает соотношение „внутреннего“ и „внешнего“ джихада в исламе); были и другие похожие примеры. Ранним, почти классическим примером радикального нациоцентричного буддизма, прямо легити-мирующего насилие и явно антизападного и антилиберального, был союз между Японской империей и школой Humuрэн в первой половине XX в. Сходные мотивы можно было обнаружить в некоторых буддийских группах в Шри-Ланке („Джаната Вимукти Перамуна“, военизированные националистические группы в 70–80-х гг.), охранительный радикализм которых был выкован в жестоком этническом противостоянии между сингалами и тамилами; впрочем, это были только небольшие группы, и речь никогда не шла о го-сударственном использовании воинственных вариантов буддизма. Повсюду в буддийской Азии деколонизация совпала с „буддийским ренессансом“, который изредка принимал весьма резкие формы. Это явление было напрямую связано с постколониальным синдромом. Конечно, оно имело некоторые истоки и в самой монашеской традиции: на протяжении всей истории буддизма в его „коллективном подсознании“ всегда тлело обостренное аскетическое рвение, иногда доходившее до фанатизма. Поэтому самосожжение вьетнамского монаха Кван Дюка (Сайгон, 1963 г.) или совершенные монахами политические убийства в Шри-Ланке и Юго-Восточной Азии не были совсем неожиданными»[296].
И на совести христиан немало преступлений. Но давайте в таком случае четко различать: историю христиан будем сравнивать с историей же буддистов, а вероучение христиан — с вероучением буддистов. Пока же популярные лекции и брошюрки предпочитают сплетни об «ужасах христианской инквизиции» перемежать рассказами о возвышенности буддистской этики, «не желающей зла ничему живому»…
Я же нахожу весьма уместным (для целей теософской пропаганды) совет Елены Рерих: «Очень важно забыть недостатки ламаизма»[297]. Для того чтобы теософия могла и дальше вести свою атаку на христианство и насаждать восточный оккультизм («истинный буддизм»), ей действительно важно, чтобы люди о многом забыли. История религиозных смут на Востоке должна быть забыта, зато вся история христианства должна быть преподана как криминальная хроника: среди задач теософского общества Блаватская упоминает распространение среди язычников «доказательств, которые касаются практических результатов христианства. С этой целью оно доставляет подлинные материалы о преступлениях духовенства, проступках, схизмах, ересях, спорах и тяжбах, расхождениях по учению, критике Библии и о пересмотрах, которыми полна пресса христианской Европы и Америки»[298]. Двойные стандарты «всетерпимой» теософии налицо…
Так что не стоит противопоставлять мою «нетерпимость» теософской «открытости». Я всего лишь учусь у Елены Петровны Блаватской. Я тоже стараюсь «доставить подлинные материалы», но о языческих религиях. Ибо для полноты картины неплохо было бы и современным европейцам перестать идеализировать «духовность Востока».
Если кто-то пожелает упрекнуть меня в том, что я сосредоточился лишь на мрачных сторонах буддизма[299], я соглашусь с этим упреком. О буддистской философии и о ее рекламируемой глубине сегодня более чем достаточно публикаций. И чтобы их хоть как-то уравновесить, позвольте уж хотя бы одной книге напомнить о том, что есть в буддизме нерекламируемого, но от этого не перестающего быть реальным.
Конечно, буддизм не сводится к этим мрачным страницам своей истории. Но они в ней были. Мощная же пропагандистская машина твердит, что «религия ненасилия» никогда никого не обижала…
И сколь бы горьки ни были мои суждения о ламаизме, я никогда не говорил того, что сказал Николай Рерих: «Дальше Н. К. Р. говорит о ненужной сентиментальности по отношению к людям. Должно лишь быть стремление способствовать эволюции человечества. Но не должно быть остановок перед живыми трупами, представляющими из себя „космический сор“. Так и Тибет, „космический сор“ между нациями — находится в периоде духовного умирания. Это такой же живой труп, как отдельный
