Психология - Уильям Джеймс

Мы не обладаем чувством пустого времени. Попро- буйте закрыть глаза, совершенно отвлечься от внешнего мира и направить внимание исключительно на течение времени, подобно тому человеку, который, по выраже- нию поэта, «бодрствовал, чтобы подметить полет вре- мени во мраке ночи и приближение мира ко дню страш- ного суда». При таких условиях, по-видимому, нет ни- какого разнообразия в материальном содержании нашей мысли и объектом непосредственного созерцания явля- ется как будто само течение времени. Так ли это на са- мом деле или нет? Вопрос этот важен, ибо, предполо- жив, что опыт в данном случае является именно тем,

181

чем он с первого взгляда кажется, мы должны будем признать в себе существование особого чистого чувства времени, чувства, для которого стимулом служит ничем не заполненная длительность. Предположив же в дан- ном случае простую иллюзию, придется допустить, что восприятие полета времени в приведенном выше приме- ре обусловлено заполнением его нашим воспоминанием о его содержании в предшествующее мгновение и чув- ством сходства этого содержания с содержанием дан- ной минуты.

Не требуется особых усилий самонаблюдения для того, чтобы показать, что истинна последняя альтерна-тива и что мы не можем сознавать ни длительности, ни протяжения без какого бы то ни было чувственного со- держания. Подобно тому как с закрытыми глазами мы видим, точно так же при полном отвлечении от впе- чатлений внешнего мира мы все-таки погружены в то, что Вундт где-то назвал «полусветом» общего нашего сознания. Биение сердца, дыхание, пульсация внимания, обрывки слов и фраз, проносящиеся в нашем вообра- жении,— вот что заполняет эту туманную область со<знания. Все эти процессы ритмичны и сознаются нами в непосредственной цельности; дыхание и пульсация вни- мания представляют периодическую смену подъема и падения; то же наблюдается в биении сердца, только здесь волна колебания гораздо короче; слова проносят- ся в нашем воображении не в одиночку, а связанными в группы. Короче говоря, как бы мы ни старались ос-вободить наше сознание от всякого содержания, неко- торая форма сменяющегося процесса всегда будет со-знаваться нами, представляя не устранимый из созна- ния элемент. Наряду же с сознанием этого процесса и его ритмами мы сознаем и занимаемый им промежуток времени. Таким образом, осознание смены является ус- ловием для осознания течения времени, но нет никаких оснований предполагать, что течения абсолютно пустого времени достаточно, чтобы породить в нас осознание смены. Эта смена должна представлять известное ре- альное явление.

Оценка более длинных промежутков времени. Пыта- ясь наблюдать в сознании течение пустого времени (пу- стого в относительном смысле слова, согласно сказан-ному выше), мы следим мысленно за ним с перерыва- ми. Мы говорим про себя: «теперь», «теперь», «теперь»или: «еще», «еще», «еще» по мере течения времени. Сло-

182

жение известных единиц длительности представляет закон прерывного течения времени. Прерывность эта, впрочем, обусловлена только фактом прерывности вос- приятия или апперцепции того, что оно есть. На самом деле чувство времени так же непрерывно, как и всякое другое подобное ощущение. Мы называем отдельные куски непрерывного ощущения. Каждое наше «еще» отмечает некоторую конечную часть истекающего или истекшего промежутка. Согласно выражению Годжсона,ощущение есть измерительная тесьма, а апперцепция —делительная машина, отмечающая на тесьме промежут- ки. Прислушиваясь к непрерывно-однообразному звуку, мы воспринимаем его при помощи прерывной пульса- ции апперцепции, мысленно произнося: «тот же звук», «тот же», «тот же»! То же самое мы делаем, наблюдая течение времени. Начав отмечать промежутки времени, мы очень скоро теряем впечатление от их общей суммы, которое становится крайне неопределенным. Точно оп- ределить сумму мы можем, только считая, или следя за движением часовых стрелок, или пользуясь каким- нибудь другим приемом символического обозначения временных промежутков.

Представление о промежутках времени, превосходя-щих часы и дни, совершенно символично. Мы думаем о сумме известных промежутков времени, или представ- ляя себе лишь ее название, или перебирая мысленно наиболее крупные события этого периода, нимало не претендуя воспроизводить мысленно все промежутки, образующие данную минуту. Никто не может сказать, что он воспринимает промежуток времени между ны- нешним столетием и первым столетием до Р. X. как бо- лее длинный период сравнительно с промежутком вре- мени нынешним и Х веками. Правда, в воображении ис-торика более длинный промежуток времени вызывает большее количество хронологических дат и большее число образов и событий и потому кажется более бога-тым фактами. По той же причине многие лица уверяют, что они непосредственно воспринимают двухнедельный промежуток времени как более длинный сравнительно с недельным. Но здесь на самом деле вовсе нет интуи-ции времени, которая могла бы служить для сравнения.

Большее или меньшее количество дат и событий яв- ляется в данном случае лишь символическим' обозна- чением большей пли меньшей продолжительности зани- маемого ими промежутка. Я убежден, что это так даже

183

ia том случае, когда сравниваемые промежутки времени-не более часа или около того. То же самое бывает, ког- да мы сравниваем пространства в несколько миль. Кри-терием для сравнения в данном случае служит число единиц длины, заключающееся в сравниваемых проме-жутках пространства,

Теперь нам естественнее всего обратиться к анализу "некоторых общеизвестных колебаний в нашей оценке длины времени. Вообще говоря, время, заполненное раз- нообразными и интересными впечатлениями, кажется быстро протекающим, но, протекши, представляется при воспоминании о нем очень продолжительным. Наоборот, время, не заполненное никакими впечатлениями, кажет- ся длинным, протекая, а протекши, представляется ко-, ротким. Неделя, посвященная путешествию или посе- щению различных зрелищ, в воспоминании едва остав- ляет впечатление одного дня. При мысленном взгляде на протекшее время его продолжительность кажется большей или меньшей, очевидно, в зависимости от ко- личества вызываемых им воспоминаний. Обилие пред- метов, событий, перемен, многочисленные подразделе- ния немедленно делают наш взгляд на прошлое более широким. Бессодержательность, однообразие, отсутствие новизны делают его, наоборот, более узким.

По мере того как мы стареем, тот же промежуток времени нам начинает казаться более коротким — это справедливо относительно дней, месяцев и лет; относи- тельно часов — сомнительно; что же касается минут исекунд, то они, по-видимому, всегда кажутся приблизи- тельно одинаковой длины. Для старика прошлое, по всей вероятности, не кажется длиннее, чем оно казалось ему в детстве, хотя на самом деле оно может быть в12 раз больше. У большинства людей все события зре- лого возраста настолько привычного рода, что индиви- дуальные впечатления не надолго удерживаются в па- мяти. В то же время более ранние события все в боль- шем и большем количестве начинают забываться вслед- ствие того, что память не в состоянии удержать такого количества отдельных определенных образов.

Вот всё, что я хотел сказать по поводу кажущегося сокращения времени при взгляде на прошлое. В настоя- щем время кажется короче, когда мы настолько погло-щены его содержанием, что не замечаем течения самого времени. День, занятый яркими впечатлениями, быстро проносится перед нами. Наоборот, день, преисполнен-

184

цый ожиданий и неудовлетворенных желаний перемены, покажется вечностью. Taedium, ennui, Langweile,boredom, скука — слова, для которых в каждом языке найдется соответствующее понятие. Мы начинаем ощу- щать скуку тогда, когда вследствие относительной бед- ности содержания нашего опыта внимание сосредото- чивается на самом течении времени. Мы ожидаем но- вых впечатлений, готовимся воспринять их — они не появляются, вместо них мы переживаем почти ничем не заполненный промежуток времени. При беспрерыв- ных многочисленных повторениях наших разочарований продолжительность самого времени начинает ощущать- ся с чрезвычайной силой.

Закройте глаза и попросите кого-нибудь сказать вам, когда пройдет одна минута: эта минута полного отсут- ствия внешних впечатлений покажется вам невероятно длинной. Она так же томительна, как первая неделя пла- вания по океану, и вы невольно удивляетесь, что чело- вечество могло переживать несравненно более длинные периоды томительного однообразия. Все дело здесь за- ключается в направлении внимания на чувство времениper se (само по себе) и в том, что внимание в данном случае воспринимает чрезвычайно тонкие подразделения времени. В подобных опытах для нас нестерпима бес- цветность впечатлений, ибо возбуждение является не- пременным условием для удовольствия, ощущение же пустого времени есть наименее возбуждающий нашу впечатлительность опыт из всех, какие мы можем иметь. По выражению Фолькмана, taedium представляет как бы протест против всего содержания настоящего.