Стихотворения и поэмы - Борис Пастернак

9

Чернее вечера,Заливистее ливни,И песни овчараС ночами заунывней.

В горах, средь табуна,Холодной ночью луннойВстречаешь чабана.Он как дольмен валунный.

Он повесть ближних сел.Поди, что хочешь, вызнай.Он кнут ременный сплелИз лиц, имен и жизней.

Он знает: нет того,Что б в единеньи силыНарода торжествоВ пути остановило.

10

Немолчный плеск солей.Скалистое ущелье.Стволы густых елей.Садовый стол под елью.На свежем шашлыкеДыханье водопада,Он тут невдалекеНа оглушенье саду.На хлебе и жаркомУгар его обвала,Как пламя кувыркомУпавшего шандала.От говора ключей,Сочащихся из скважин,Тускнеет блеск свечей,Так этот воздух влажен.Они висят во мглеСученой ниткой книзу,Их шум прибит к скале,Как канделябр к карнизу.

11

Еловый бурлом,Обрыв тропы овечьей.Нас много за столом,Приборы, звезды, свечи.Как пылкий дифирамб,Все затмевая оптом,Огнем садовых лампТицьян Табидзе обдан.Сейчас он речь начнетИ мыслью на прицеле.Он слово почерпнетИз этого ущелья.Он курит, подперевРукою подбородок,Он строг, как барельеф,И чист, как самородок.Он плотен, он шатен,Он смертен, и однакоТаким, как он, РоденИзобразил Бальзака.

Он в глыбе поселен,Чтоб в тысяче градацийИз каменных пеленВсе явственней рождаться.

Свой непомерный дарЕдва, как свечку тепля,Он пира перегарВ рассветном сером пепле.

12

На Грузии не счестьОдеж и оболочек.На свете розы есть.Я лепесткам не счетчик.

О роза, с синевойИз радуг и алмазин,Тягучий роспуск твой,Как сна теченье, связен.

На трубочке чуть светСледы ночной примерки.Ты ярче всех ракетВ садовом фейерверке.

Чуть зной коснется губ,Ты вся уже в эфире,Зачатья пышный клуб,Как пава, расфуфыря.

Но лето на кону,И ты, не медля часу,Роняешь всю копнуОбмякшего атласа.

13

Дивясь, как высь жутка,А Терек дик и мутен,За пазуху цветкаИ я вползал, как трутень.

Переделкино

Летний день

У нас весною до зариКостры на огороде,Языческие алтариНа пире плодородья.Перегорает целинаИ парит спозаранку,И вся земля раскалена,Как жаркая лежанка.Я за работой землянойС себя рубашку скину,И в спину мне ударит знойИ обожжет, как глину.Я стану где сильней припек,И там, глаза зажмуря,Покроюсь с головы до ногГоршечною глазурью.А ночь войдет в мой мезонинИ, высунувшись в сени,Меня наполнит, как кувшин,Водою и сиренью.Она отмоет верхний слойС похолодевших стенокИ даст какой-нибудь однойИз здешних уроженок.

Сосны

В траве, меж диких бальзаминов,Ромашек и лесных купав,Лежим мы, руки запрокинувИ к небу головы задрав.Трава на просеке сосновойНепроходима и густа.Мы переглянемся и сноваМеняем позы и места.И вот, бессмертные на время,Мы к лику сосен причтеныИ от болезней, эпидемийИ смерти освобождены.

С намеренным однообразьем,Как мазь, густая синеваЛожиться зайчиками наземьИ пачкает нам рукава.

Мы делим отдых краснолесья,Под копошенья мурашаСосновою снотворной смесьюЛимона с ладаном дыша.

И так неистовы на синемРазбеги огненных стволов,И мы так долго рук не вынемИз-под заломленных голов,

И столько широты во взоре,И так покорно все извне,Что где-то за стволами мореМерещится все время мне.

Там волны выше этих веток,И, сваливаясь с валуна,Обрушивают град креветокСо взбаламученного дна.

А вечерами за буксиромНа пробках тянется заряИ отливает рыбьим жиромИ мглистой дымкой янтаря.

Смеркается, и постепенноЛуна хоронит все следыПод белой магиею пеныИ черной магией воды.

А волны все шумней и выше,И публика на поплавкеТолпится у столба с афишей,Неразличимой вдалеке.

Ложная тревога

Корыта и ушаты,Нескладица с утра,Дождливые закаты,Сырые вечера,

Проглоченные слезыВо вздохах темноты,И зовы паровозаС шестнадцатой версты.

И ранние потемкиВ саду и на дворе,И мелкие поломки,И все как в сентябре.А днем простор осеннийПронизывает войТоскою голошеньяС погоста за рекой.Когда рыданье вдовьеОтносит за бугор,Я с нею всею кровьюИ вижу смерть в упор.Я вижу из переднейВ окно, как всякий год,Своей поры последнейОтсроченный приход.Пути себе расчистив,На жизнь мою с холмаСквозь желтый ужас листьевУставилась зима.

Зазимки

Открыли дверь, и в кухню паромВкатился воздух со двора,И все мгновенно стало старым,Как в детстве в те же вечера.Сухая, тихая погода.На улице, шагах в пяти,Стоит, стыдясь, зима у входаИ не решается войти.Зима и все опять впервые.В седые дали ноябряУходят ветлы, как слепыеБез палки и поводыря.Во льду река и мерзлый тальник,А поперек, на голый лед,Как зеркало на подзеркальник,Поставлен черный небосвод.Пред ним стоит на перекрестке,Который полузанесло,Береза со звездой в прическеИ смотрится в его стекло.

Она подозревает в тайне,Что чудесами в решетеПолна зима на даче крайней,Как у нее на высоте.Иней

Глухая пора листопада.Последних гусей косяки.Расстраиваться не надо:У страха глаза велики.

Пусть ветер, рябину заняньчив,Пугает ее перед сном.Порядок творенья обманчив,Как сказка с хорошим концом.

Ты завтра очнешься от спячкиИ, выйдя на зимнюю гладь,Опять за углом водокачкиКак вкопанный будешь стоять.

Опять эти белые мухи,И крыши, и святочный дед,И трубы, и лес лопоухийШутом маскарадным одет.

Все обледенело с размахуВ папахе до самых бровейИ крадущейся росомахойПодсматривает с ветвей.

Ты дальше идешь с недоверьем.Тропинка ныряет в овраг.Здесь инея сводчатый терем,Решетчатый тес на дверях.

За снежной густой занавескойКакой-то сторожки стена,Дорога, и край перелеска,И новая чаща видна.

Торжественное затишье,Оправленное в резьбу,Похоже на четверостишьеО спящей царевне в гробу.

И белому мертвому царству,Бросавшему мысленно в дрожь,Я тихо шепчу: "Благодарствуй,Ты больше, чем просят, даешь".

Город

Зима, на кухне пенье Петьки,Метели, вымерзшая клетьНам могут хуже горькой редькиВ конце концов осточертеть.Из чащи к дому нет прохода,Кругом сугробы, смерть и сон,И кажется, не время года,А гибель и конец времен.Со скользских лестниц лед не сколот,Колодец кольцами свело.Каким магнитом в этот холодНас тянет в город и тепло!Меж тем как, не преувелича,Зимой в деревне нет житья,Исполнен город безразличьяК несовершенствам бытия.Он создал тысячи диковинИ может не бояться стуж.Он сам, как призраки, духовенВсей тьмой перебывавших душ.Во всяком случае поленьямНа станционном тупикеОн кажется таким виденьемВ ночном горящем далеке.Я тоже чтил его подростком.Его надменность льстила мне.Он жизнь веков считал наброском,Лежавшим до него вчерне.Он звезды переобезьянилВечерней выставкою благИ даже место неба занялВ моих ребяческих мечтах.Вальс с чертовщиной

Только заслышу польку вдали,Кажется, вижу в замочною скважину:Лампы задули, сдвинули стулья,Пчелками кверху порх фитили,Масок и ряженых движется улей.Это за щелкой елку зажгли.

Великолепие выше силТуши и сепии и белил,Синих, пунцовых и золотыхЛьвов и танцоров, львиц и франтих.Реянье блузок, пенье дверей,Рев карапузов, смех матерей.Финики, книги, игры, нуга,Иглы, ковриги, скачки, бега.

В этой зловещей сладкой тайгеЛюди и вещи на равной ноге.Этого бора вкусный цукатК шапок разбору рвут нарасхват.Душно от лакомств. Елка в потуКлеем и лаком пьет темноту.

Все разметала, всем истекла,Вся из металла и из стекла.Искрится сало, брызжет смолаЗвездами в залу и зеркалаИ догорает дотла. Мгла.Мало-помалу толпою усталойГости выходят из-за стола.

Шали, и боты, и башлыки.Вечно куда-нибудь их занапастишь.Ставни, ворота и дверь на крюки,В верхнюю комнату форточку настежь.Улицы зимней синий испуг.

Время пред третьими петухами.И возникающий в форточной рамеДух сквозняка, задувающий пламя,Свечка за свечкой явственно вслух:Фук. Фук. Фук. Фук.Вальс со слезой

Как я люблю ее в первые дниТолько что из лесу или с метели!Ветки неловкости не одолели.Нитки ленивые, без суетни,Медленно переливая на теле,Виснут серебряною канителью.Пень под глухой пеленой простыни.

Озолотите ее, осчастливьтеИ не смигнет. Но стыдливая скромницаВ фольге лиловой и синей финифтиВам до скончания века запомнится.Как я люблю ее в первые дни,Всю в паутине или в тени!

Только в примерке звезды и флаги,И в бонбоньерки не клали малаги.Свечки не свечки, даже ониШтифтики грима, а не огни.Это волнующаяся актрисаС самыми близкими в день бенефиса.Как я люблю ее в первые дниПеред кулисами в кучке родни.Яблоне яблоки, елочке шишки.Только не этой. Эта в покое.Эта совсем не такого покроя.Это отмеченная избранница.Вечер ее вековечно протянется.Этой нимало не страшно пословицы.Ей небывалая участь готовится:В золоте яблок, как к небу пророк,Огненной гостьей взмыть в потолок.Как я люблю ее в первые дни,Когда о елке толки одни!На ранних поездах

Я под Москвою эту зиму,Но в стужу, снег и буревалВсегда, когда необходимо,По делу в городе бывал.Я выходил в такое время,Когда на улице ни зги,И рассыпал лесною темьюСвои скрипучие шаги.Навстречу мне на переездеВставали ветлы пустыря.Надмирно высились созведьяВ холодной яме января.Обыкновенно у задворокМеня старался перегнатьПочтовый или номер сорок,А я шел на шесть двадцать пять.Вдруг света хитрые морщиныСбирались щупальцами в круг.Прожектор несся всей махинойНа оглушенный виадук.В горячей духоте вагонаЯ отдавался целикомПорыву слабости врожденнойИ всосанному с молоком.

Сквозь прошлого перипетииИ годы войн и нищетыЯ молча узнавал россииНеповторимые черты.

Превозмогая обожанье,Я наблюдал, боготворя.Здесь были бабы, слобожане,Учащиеся, слесаря.

В них не было следов холопства,Которые кладет нужда,И новости и неудобстваОни несли, как господа.

Рассевшись кучей, как в повозке,Во всем разнообразьи поз,Читали дети и подростки,Как заведенные, взасос.

Москва встречала нас во мраке,Переходившем в серебро,И, покидая свет двоякий,Мы выходили из метро.

Потомство тискалось к периламИ обдавало на ходуЧеремуховом свежим мыломИ пряниками на меду.

Опять весна