Пока ты моя - Саманта Хайес

– На сей раз ничего не вышло, – говорю я ей так, словно готова попробовать еще раз, словно вся моя решимость улетучилась, как одуванчик на ветру. Вытираю рот салфеткой. – Я разрабатываю новый план.

Ее брови вскидываются двумя любопытными домиками. С моих губ срывается тяжкий вздох.

– И что же ты предлагаешь? Непорочное зачатие? – хихикает Сесилия и берет кекс с этажерки. Она кладет лакомство на свою фарфоровую тарелку и облизывает указательный и большой пальцы. Потом подливает чай, наблюдая за мной из-за завитков своих рыжих волос. Ее ярко-зеленые глаза вызывающе искрятся, как изумруды, позабытые в необычной обстановке квартиры, этом воплощенном ассортименте магазина подержанных вещей. Уверена, с тех пор как я съехала, Сесилия накопила всякой дряни тонну, не меньше.

– Не могу точно сказать, – отвечаю я, тут же осознавая, что подливаю масла в огонь. – Ты просто должна доверять мне.

– Ты прекрасно знаешь, что я не доверяю, – чеканит она, откусывая кусок кекса и буравя меня тяжелым взглядом.

– Все слишком сложно. Но ребенок будет.

Если я тщательно обдумываю, что говорю, если я что-то основательно планирую снова, да еще и так быстро после очередной неудачной попытки, сейчас мне стоит держать язык за зубами. «И о чем это я думаю?» – ужасаюсь себе. Но потом смотрю на Сесилию, вспоминаю, как счастливы мы были когда-то, и понимаю: если есть хоть самый незначительный шанс вернуть это, я пойду на риск, независимо от того, чем все может закончиться. Только так и будет правильно.

– Как твоя работа? – спрашивает Сесилия.

Я чувствую горечь, с которой она буквально выплевывает последнее слово.

– Ну, я…

– Ах да! Какая же я глупая! Я и забыла, что ты не любишь это обсуждать.

Я бессильно роняю голову. Нет смысла рассказывать Сесилии о Клаудии и Джеймсе, вовлекать ее в жизнь близнецов… она этого не поняла бы. Не смогла бы понять. Все началось бы с умеренного любопытства, постепенно пробуждающегося интереса, а в итоге Сесилия закипела бы от неистовой зависти и гнева. Нет, пока мой план не претворился в жизнь, просто необходимо, чтобы Сесилия ничего не знала. Это было бы слишком жестоко по отношению к ней. Я уже наловчилась вовремя прикусывать язык.

– Ты ведь знаешь, я не хочу говорить об этом, – в который раз повторяю я. Чувствую, как в горле встает комок, и ничего не остается, кроме как впихнуть в себя бутерброд и подавить то, что я хочу сказать на самом деле.

– О, ну да, твои драгоценные работы, тра-ля-ля, – грубо поет Сесилия. – А правда заключается в том, что ты не можешь удержаться хотя бы на одной работе достаточно долго, чтобы рассказать мне хоть что-нибудь интересное. Сколько у тебя было этих работ только за прошлый год? Пять, шесть? Мне кажется, еще больше!

Сесилия не ошибается. У меня было много работ. Права она и в том, что везде у меня не заладилось, ни одна толком не сложилась.

Сесилия встает и хватает со стола свою пустую тарелку, принимаясь нервно вертеть ее в руках.

– Думаю, у тебя было множество дурацких работ, и тебя выгнали отовсюду!

Сесилия вскидывает тарелку над головой, продолжая бушевать.

– Скажи, ну что мне с тобой делать, Хэзер? Ты не дашь мне ребенка, с карьерой у тебя ничего не выходит…

Медленно прокружившись по комнате, тарелка разбивается о стену над рабочим столом Сесилии. Ливень осколков засыпает ее последнее произведение искусства.

Я пытаюсь проглотить бутерброд, но он никак не желает проталкиваться вниз, так что просто вываливается из моего рта на стол. Я поднимаюсь. Ноги трясутся.

– Ты ведь знаешь, я хочу, чтобы ты была счастлива, Сесилия, – шепчу я, и крошки падают с моих губ. Я сжимаю ее узкие плечи, и она вздрагивает. – Просто дело в том, что…

Осекаюсь, увидев выражение ее лица, – выражение доверия, потребности, надежды.

«Не подведи меня», – буквально заклинает это лицо.

– У тебя будет ребенок, – обещаю я и ухожу, чувствуя, как мне становится дурно при мысли о том, что я должна сделать.

26

Теперь, когда бойлер починили, я наконец-то могу включить отопление на полную мощность. Это просто замечательно – слоняться по дому босиком и в огромной мешковатой футболке поверх тренировочных штанов. Ночной мороз продержался до полудня, ярко посеребрив нашу улицу. После занятий в дородовой группе я позвонила на работу и сказала, что сегодня не приду. Я слишком устала. Кое-какую работу я могу выполнять дома, и мне намного удобнее сейчас трудиться здесь. Зои ушла, наверное, для того, чтобы выполнить кое-какие мои поручения, и я наслаждаюсь покоем. Но, как только усаживаюсь со стопкой папок и списком телефонных звонков, которые нужно сделать, кто-то звонит в дверь. С трудом поднимаю себя с дивана и ковыляю к двери. На пороге стоят мужчина и женщина, и вид у них такой серьезный, что, клянусь, мое сердце на секунду останавливается.

Подобных моментов боится каждая жена военного.

– Это насчет Джеймса? – в панике бросаю я.

Они выглядят именно так, как я всегда себе и представляла. На женщине – темный брючный костюм, глаза скрывают солнечные очки. Мужчина в длинном черном пальто чопорно вытянулся в струнку.

– О боже, скажите, с ним все в порядке?

Работает ли Джеймс в зоне военных действий или нет, его задания часто бывают опасны. Муж как-то рассказывал мне, что в случае чего родных уведомляют двое служащих и нам с мальчиками будет положено пособие по потере кормильца. Во рту у меня пересыхает, а сердце колотится так неудержимо, что, кажется, вот-вот вырвется из груди.

– Я – инспектор уголовной полиции Скотт, а это – инспектор Лоррейн Фишер, – произносит мужчина так, словно повторял это тысячу раз в своей жизни.

– Кто такой Джеймс, голубушка? Ваш муж? – спрашивает женщина с милой улыбкой.

Я киваю.

– Не волнуйтесь, мы пришли по другому поводу. Вы – Клаудия Морган-Браун?

Снова киваю и глубоко вздыхаю.

– Чем могу вам помочь?

– Я заходила к вам сегодня. Разговаривала с вашей няней, – объясняет женщина.

Инстинктивно чувствую себя виноватой, словно они думают, что я совершила нечто противоправное.

– А, вот оно что! Она мне не сказала.

– Мы можем войти? – спрашивает женщина.

– Да, конечно, – отвечаю я, отступая в сторону и пропуская их в дом. – Проходите в гостиную. Сегодня я работаю дома.

Собираю папки и кладу их на журнальный столик, чтобы освободить место.

– Пожалуйста, садитесь. – Я опускаюсь на диван рядом с женщиной. Мужчина садится напротив.

Мне жаль, что рядом нет Джеймса.

– Дело в том, что мы здесь по поводу вашей работы, – объясняет мужчина. – Мы не задержим вас надолго.

Выпускаю воздух из легких, только сейчас осознавая, что сидела затаив дыхание.

– Помогу всем, чем только смогу, – заверяю я. Мы в нашем отделе все время имеем дело с полицией, но я впервые встречаюсь с детективами. И все же ничего необычного в этом нет. Я начинаю успокаиваться.

– Вы наверняка видели в новостях, что было совершено уже второе нападение на беременную женщину, – начинает инспектор Фишер. Она смотрит на мой живот, и мне понятен ход ее мыслей. Детектив боится расстроить меня упоминанием об этом. – Просто чудо, что эта бедная девочка выжила, – сочувственно добавляет она.

– Хотя, увы, ее ребенку повезло меньше. – Беспокойство мужчины-детектива кажется более деловитым и практичным. – Так что мы расследуем еще одно дело об убийстве.

– О, какой ужас… – Я даже не знаю, что сказать.

– Надеемся, это не огорчит вас… – Женщина снова бросает взгляд на мой живот.

– По работе мне регулярно приходится сталкиваться с неприятными вещами, которые происходят с детьми, – честно объясняю я. – Не сказала бы, что стала бесчувственной или ожесточилась, просто научилась разделять личную жизнь и работу.

Мне хочется, чтобы они поняли, и я добавляю:

– Социальные работники никогда не заводили бы детей, если бы не умели разграничивать эти два понятия.

Я пытаюсь свести все к шутке, но безуспешно. Детективы остаются серьезными.

– Боюсь, жертвой последнего нападения стала та, с кем вы работали. Нам очень жаль, что приходится выступать в роли гонцов с дурными вестями. – Повисает пауза, и я собираюсь с силами, готовясь услышать страшное. – Той беременной женщиной была Карла Дэвис. Нам очень жаль.

Решение оградить личную жизнь от работы мгновенно разлетается на мелкие осколки. Я почти воочию вижу Карлу в моей гостиной, бедняжка пронзительно кричит, что я подвела ее, бросила в беде, позволила такой кошмарной вещи случиться с нею. Но разве я могла что-то изменить?

Закрываю лицо ладонями и чуть не задыхаюсь от рыданий. Ради Карлы я не могу позволить себе распускаться, давать волю эмоциям. Я должна оставаться сильной и помочь полиции.

– Вот это да! – вырывается у меня. – Я и понятия об этом не имела. Что-то слышала вскользь об этой истории, но не знала, что речь идет о Карле… Не могу в это поверить.