В субботу рабби остался голодным - Гарри Кемельман

— Но с ней все в порядке?

— О, в полном порядке. Вам абсолютно не о чем беспокоиться. Знаете, рабби, за всю свою практику мне…

— Знаю — вам не доводилось терять отцов.

— Рабби, — укоризненно сказал доктор, — это была моя реплика.

— Извините. Я могу ее сейчас повидать?

— Лучше не надо. Она готовится, мы дали ей немножко успокоительного. Почему бы вам просто не поехать домой? Как только что-нибудь начнется, я вам позвоню.

Глава XXXVI

Рабби уселся на переднее сиденье рядом с Лэниганом.

— Доктор сказал, это будет длиться несколько часов.

— Я так и думал. Я сейчас возвращаюсь в лабораторию, могу подбросить вас домой.

— Было очень любезно с вашей стороны приехать за нами, шеф, — сказал рабби. — Мы пережили несколько довольно скверных минут, пока не появился Сайкс.

— Я так понял, что он предложил вам свою машину, а вы отказались? Вообще-то эти иностранные штучки не так уж отличаются от наших, разве что скорость приходится чаще переключать, да еще они чуть легче слушаются руля, чем вы привыкли. Но через четверть мили вы бы уже освоились.

— О, я не сомневаюсь, что смог бы ее вести. Просто я не хотел быть обязанным рождением своего ребенка убийце.

— Убийце? Сайксу?

Рабби спокойно кивнул. Лэниган нажал на тормоз и остановил машину у обочины.

— Так. Послушаем.

Рабби откинулся на спинку.

— Человек, который привез Хирша домой, был без машины. Это исходный факт. Если бы он оставил свою на обочине, когда пересел в машину Хирша, полиция штата, которую вы оповестили, видела бы ее. А на попутной он вряд ли мог добраться, так как на 128-м шоссе голосовать запрещено. Там на каждом въезде стоит знак, и патрульные забрали бы любого, кого увидят.

— Так.

— Но сотрудники Годдардовской лаборатории часто оставляют свои машины для обслуживания или ремонта в мастерской Морриса Голдмана, потому что это всего в нескольких сотнях ярдов от лаборатории. Утром они заезжают к нему, а потом идут пешком вдоль ограды 128-го шоссе на работу. Мастерская Голдмана, как и большинство других, открыта допоздна, так что вечером они забирают свои машины и едут домой.

— Это всем известно.

— Так вот, чтобы попасть в лабораторию из мастерской, нужно пройти тот поворот, где стояла машина Хирша. Это почти на полпути.

— Да, этот поворот видно из лаборатории.

— Вот именно. А теперь я точно знаю, что машина Сайкса была в ту пятницу в мастерской Морриса Голдмана, — когда я сидел в ней за рулем, я увидел на дверце его наклейку с датой замены масла. Там стояло 18-е число, то есть пятница.

— Ну и что? Это не обязательно означает, что он шел пешком. Он мог, в конце концов, забрать машину после работы — до того, как Хирш вернулся после обеда в лабораторию.

Рабби покачал головой.

— Почему нет? Вы сами сказали, что Голдман закрывается поздно.

— Но не в ту пятницу. В ту был «Коль-нидрей», значит, Голдман должен был закрыться задолго до шести. А мы знаем, что в то время Сайкс был еще в лаборатории, потому что он звонил миссис Хирш и просил, чтобы муж перезвонил ему, когда придет домой.

— Он мог добраться иначе, мог вызвать такси… Почему нет? — спросил Лэниган, увидев, что рабби энергично мотает головой.

— Можете спросить у Мириам, если хотите. Ближайшая таксомоторная фирма находится в Барнардс-Кроссинге. И когда Мириам попросила меня заехать туда, хозяин упомянул, что в тот вечер такси заказывали только те, кто ехал в храм.

— Ладно, — в голосе Лэнигана звучала досада. — Но все это только догадки.

— Нет. Сайкс был без машины весь уикэнд.

— Откуда вам это известно?

— Он не забрал свою машину в пятницу, В субботу он тоже не мог ее забрать, потому что был Йом-Кипур, и мастерская Голдмана не работала. И мне точно известно, что в воскресенье у него тоже не было машины.

— О!

— Видите ли, когда он приезжал ко мне по поводу похорон Хирша, он приехал на такси. Зачем, если у него есть собственная машина? А в понедельник она у него была, потому что он приехал на ней на похороны.

Лэниган помолчал.

— Значит, вы предполагаете — поскольку это не более чем предположение, — сказал он наконец, — что Сайкс сидел и ждал, когда ему перезвонит Хирш. Хирш не перезвонил, и Сайкс пошел пешком за своей машиной, увидел машину Хирша у поворота на 128-е шоссе, предложил — или Хирш сам попросил — отвезти его домой и…

— И Хирш по дороге вырубился.

— Но зачем ему было его убивать? Сайкс был, наверное, самым близким его другом в Барнардс-Кроссинге. Он раз пять или шесть за него заступался и покрывал его. Я это знаю от Эймоса Квинта — он сам признал, что уволил бы Хирша гораздо раньше, если бы Сайкс не ходатайствовал за него.

— А зачем было Сайксу за него ходатайствовать? — спросил рабби.

— Не понимаю.

— Квинт никогда не разговаривал с Хиршем, кроме того дня, когда принимал его на работу. Там же все идет по инстанции. Что бы там ни было между Хиршем и Квинтом, все это проходило через Сайкса. Значит, если Сайкс не хотел, чтобы Хирша уволили, если он был ему таким другом, зачем тогда было вообще рассказывать Квинту о его ошибках? Чтобы потом заступаться? Квинт не ученый, он администратор. Если Сайкс хотел прикрыть Хирша, ему достаточно было просто не упоминать его имя при Квинте, и тот никогда ничего не узнал бы. Но ошибки были, это ясно — их было по меньшей мере пять или шесть, как вы сами сказали. А теперь предположим, что это были ошибки не Хирша, а Сайкса. Значит, ему было очень удобно держать там Хирша, чтобы сваливать на него вину.

— Тем более это причина не убивать его. Зачем же отказываться от того, что удобно? И Квинт так или иначе собирался уволить Хирша в понедельник, так что Сайкс остался бы чистеньким.

— Вот здесь и кроется ответ! — торжествующе воскликнул рабби. — На этот раз, судя по всему, ошибка была серьезная, и Квинт не мог посмотреть на это сквозь пальцы. Мы знаем, что он обязательно вызывал к себе человека, которого собирался уволить. Он сообщал ему, за что его увольняют, и на том дело кончалось. Вы ведь так рассказывали? И вот он сообщает Хиршу причину его увольнения, а Хирш говорит: «Э, нет, сэр, это сделал Рон Сайкс, а я-то как раз обнаружил ошибку». Происходит очная ставка, Хирш показывает свои рабочие записи…

Шеф сложил руки за головой и откинулся на сиденье машины, погруженный в раздумья. Потом покачал головой.

— Вроде все стыкуется, рабби, и звучит правдоподобно, но все равно это только ваши догадки. Это только подозрения и предположения. У нас нет ни одного доказательства.

Рабби некоторое время молчал, а когда заговорил, его голос прозвучал уверенно и категорично.

Просто спросите Сайкса, как он добрался домой из лаборатории в пятницу вечером. Спросите только об этом.

— Спрошу. — Лэниган улыбнулся. — Знаете, рабби, так или эдак, но свою паству вы все же ухитряетесь отстоять.

— Вы имеете в виду Горальского и Брауна?

— Ну, на Брауна у нас фактически ничего нет. Мы просто барахтались, пытаясь зацепиться хоть за какую-то версию. Знаете, почему он ушел из храма раньше? Вам он постеснялся сказать, но нам дал показания. У него была сделка — договор страхования на крупную сумму, и клиент настаивал на том, чтобы документы были подписаны именно в тот вечер.

— Я подозревал что-то в этом роде.

— Наверное, с вашей точки зрения это ужасный проступок?

Рабби немного подумал.

— Нет, я не считаю, что это ужасно. В каком-то смысле я даже рад.

— Рады, что он в ваш Йом-Кипур побежал доводить до конца сделку?

— Нет — рад, что он этого стыдится.

Глава XXXVII

В воскресенье утром ударная группа Шварца собралась в коридоре под дверью комнаты, в которой проходили заседания правления. Вид у всех был расстроенный.

— Как думаете — рабби сегодня появится? — спросил Марвин Браун.

— Сомневаюсь, — ответил президент. — Более вероятно, что останется в больнице.

Подошел Герман Файн.

— Я слышал, что ребицин вчера забрали в больницу. Может быть, нам лучше придержать заявление рабби об отставке — по крайней мере, сегодня? Мне, например, было бы как-то неудобно…

— Ты что, шутишь? — воскликнул Шварц. — Об отставке речь уже не идет. Ты, наверное, не слышал, о чем я только что говорил ребятам? Я сегодня утром, после миньяна, случайно столкнулся с Беном Горальским, так он почти двадцать минут говорил только о том, какой замечательный «этот маленький рабби», — он так его назвал, — какой он распрекрасный. Можно было подумать, что рабби спас ему жизнь.

— Может, и спас, — сказал Марвин Браун. — Нас уверяют, что невинного человека нипочем не обвинят, а потом мы то и дело слышим, как кто-то сознался в преступлении, за которое другой уже отсидел двадцать лет. — Он провел рукой под воротничком. — Вы что думаете — я не переживал из-за этого? Кроме того, даже если бы его оправдали, старика такое могло просто убить.