Среда обитания - Сергей Высоцкий

Корнилов попросил сотрудников обзвонить клиентов Олега Анатольевича и попытаться выяснить, не прибегал ли кто-либо из них к помощи покойного при шитье костюмов или починке телевизоров. Правда, это была та область бытовых услуг, где люди вполне могли обойтись без посредничества услужливых ловкачей.

— Предупреждаю. В общении с этими людьми у вас одно оружие — вежливость, — напутствовал подполковник инспекторов, строго глядя на Семена Бугаева. Новорусский позвонил-таки Селиванову и пожаловался на то, что капитан якобы разговаривал с ним грубо. Правда, когда Селиванов предложил ему написать жалобу, управляющий трестом отказался. И даже пробормотал нечто маловразумительное о молодости Бугаева и нежелании портить ему карьеру. Корнилов в разговоре с Селивановым взял Семена под защиту, но сейчас, на совещании, посчитал нужным для профилактики сказать: — Наскоком ничего не добьешься. Человек замкнется, ощетинится... Или испугается так, что все забудет.

— Такого, как Новорусский, если не испугаешь, так ничего не добьешься, — себе под нос пробормотал Бугаев, но подполковник услышал и с укоризной покачал головой.

— По части такта и вежливости вы, капитан, самое слабое звено в аппарате уголовного розыска.

— Да вежливым я был, товарищ подполковник. Аж самому противно. — В голосе Семена слышалась обида.

— Ладно, ладно, Бугаев, — примирительно поднял ладонь Игорь Васильевич. — Я знаю, что за рамки вы не выходили, но прошу быть еще осторожнее.

«Если бы я не намекнул этому управляющему о моральной ответственности, никогда бы я и не узнал о мастере из ателье», — подумал Бугаев и попросил:

— Только пускай звонит Новорусскому кто-нибудь другой.

— Вы будете звонить, — отрезал подполковник.

— Товарищ Бугаев, у меня только и забот, что заниматься воспоминаниями о вашем Барабанщикове, — сердито сказал Новорусский, выслушав вопрос капитана. — Проблему считаю исчерпанной. — И повесил трубку.

«Наверное, намылили ему в Госстрое шею за то, что плохо строит», — со злорадством подумал Семен.

Не дало результатов повторное обращение сотрудников и к остальным клиентам. Правда, жена актера Солодовникова сообщила Володе Лебедеву, что хаусмайор помог ей сшить каракулевую шубу в скорняжной мастерской на Московском проспекте. Даже назвала мастера-скорняка — Павла Аркадьевича Гиревого. Когда Лебедев приехал в ателье, то оказалось, что Гиревой год назад ушел на пенсию.

— Вы не скажете, — спросил Лебедев у заведующей ателье, маленькой пухлой, словно моток шерсти, женщины, — у Павла Аркадьевича есть личная машина?

— Личная автомашина? — Заведующая ателье так удивилась, словно лейтенант спрашивал о персональном самолете. — Помилуйте, Гиревому восемьдесят лет. Он и на пенсию ушел потому, что трясучка его одолела.

— И никогда не было? — на всякий случай поинтересовался Лебедев.

— И не было. У него восемь внуков.

Когда поздно вечером Игорь Васильевич в очередной раз просматривал записи бесед сотрудников с клиентами Барабанщикова, он обратил внимание на то, что в трех из них шла речь о помощи, которую оказывал Олег Анатольевич в автомобильных делах. Устраивал машину без очереди на ремонт, на техосмотр, помогал достать шипованную резину и запчасти. «Ну, запчасти и резину он мог доставать в магазине, — подумал Корнилов. — А остальное на станции обслуживания. И на след Аристарха Антоновича Бугаева навели на станции обслуживания. Там ведь тоже мастера есть. А Новорусский мог ошибиться, сказав, что слышал о мастере из ателье».

Корнилов снял трубку, набрал домашний номер Бугаева. Длинные гудки свидетельствовали, что капитан по вечерам дома не засиживался.

«Жаль, — подосадовал Игорь Васильевич. — Сейчас бы мы с Семеном пораскинули пасьянс». Подполковник не любил, когда непредвиденные обстоятельства заставляли его бездействовать. Он посмотрел на часы — было половина девятого. Корнилов встал, подошел к открытому окну. На улице уже темнело, но фонари еще не зажглись. Город утонул в густой сиреневой полутьме. Воздух был теплым и сухим, что редко бывает в сентябрьские дни в Ленинграде. Игорь Васильевич позвонил жене, спросил:

— Может, пройдемся?

— И я хотела тебя пригласить, — весело отозвалась Оля. — Такая погода чудная.

— Хорошо! Я выхожу. — Он положил трубку.

У них была традиция — если Корнилов заканчивал работу не слишком поздно и Оля не дежурила в поликлинике, то он выходил с Литейного пешком. Всегда по одному и тому же маршруту. По Кутузовской набережной к Кировскому мосту. Жена шла навстречу, с Петроградской. Чаще всего они встречались у Летнего сада. Иногда даже спорили, где встретятся сегодня. Игорь Васильевич хитрил — вышагивал побыстрее и поджидал Олю недалеко от горбатого мостика через Фонтанку...

Корнилов шел по набережной и думал о бригадире Платонове со станции обслуживания. «Что же получается, в разговоре с Бугаевым он даже не смог вспомнить фамилию Барабанщикова, направил Семена к Аристарху. А ведь по делу получается, что с Барабанщиковым он должен был быть хорошо знаком. Хаусмайор на эту станцию машины своих клиентов пристраивал. И на ТО, и в ремонт. Не мог он миновать Платонова. Может быть, когда приехал Бугаев, Платонов испугался, что все эти «пристройки» обнаружатся. И среди них левая работа? — Он поморщился, словно раздавил во рту клюквину. — Как это я раньше об этом не задумывался? Но почему Платонов назвал Аристарха Антоновича? Догадывался, что рано или поздно все обнаружится, и решил отделаться полуправдой? И оттянуть время? На что? Чтобы пошарить на даче у хаусмайора? Или он был уверен, что у Аристарха мы ничего о хаусмайоре не узнаем? Откуда такая уверенность? Хорошее знание психологии? Или он о связях Аристарха с Барабанщиковым такое знает, что нам и не снилось? — В этой цепочке все складывалось логично и слишком гладко, а такая гладкость подполковника всегда настораживала. — Пока еще мало оснований подозревать человека. Но проверить, детально проверить эту версию тоже нужно».

Они встретились с Олей у Летнего сада.

— Ты, Игорь, совсем рассеянным стал, — сказала жена. — Иду навстречу, улыбаюсь, а он смотрит в упор и не видит! Какие заботы одолели?

Корнилов виновато улыбнулся.

Когда они пришли домой, он снова позвонил Бугаеву. На этот раз капитан отозвался.

— Семен, у этого бригадира Платонова с тэо есть «Волга»?

— Есть, Игорь Васильевич! — радостно отозвался Бугаев. — Я об этом сегодня тоже подумал.

— Поздно подумал.

— Ездил на станцию. Взглянул одним глазом на машину. Серого цвета, почти новая, но вот протекторы...

— Ты что, брал отпечатки протекторов? — насторожился подполковник.

— Нет, Игорь Васильевич. Я законы знаю. Только взглянул издалека — протекторы старые, изношенные, а в Парголове отпечатки совсем как от новых. Только если человек на станции техобслуживания работает, поменять резину для него — раз плюнуть.

— Я всегда тебя сообразительным считал.

— Этот Платонов, хоть и бригадир, но с машинами дело имеет. Как в хоккее — играющий тренер. Наверное, его хаусмайор имел в виду, когда Новорусскому о мастере с «Волгой» говорил. Может, попросим у прокуратуры разрешение на произведение обыска?

— Не торопись! — Корнилов повесил трубку.

Весь вечер Платонов не выходил у него из головы.

...Последние год-два Игорь Васильевич вдруг почувствовал, что здоровье у него стало никудышным. Первым звоночком была бессонница. Долгие годы находящаяся в состоянии наивысшего напряжения нервная система предъявила ему свой счет. Раньше, даже после сложного розыска, после опасной операции по задержанию Корнилов приходил домой, ужинал и, отдохнув полчаса, мог засесть за разработку нового дела, за доклад, с которым предстояло выступать. Теперь он ловил себя на том, что иногда по часу, по полтора сидит перед телевизором, который еще недавно считал общественным злом. Сидит, плохо вникая в происходящее на экране. По-прежнему он хорошо засыпал, едва коснувшись головой подушки. Но после двух — обязательно после двух, даже если он ложился в час, — Игорь Васильевич просыпался и по нескольку часов лежал с открытыми глазами. В голову чаще лезла чепуха, мелкие неприятности, воспоминания о том, что забыл кому-то позвонить, не предупредил кого-нибудь из сотрудников о предстоящей командировке. И позвонить и предупредить было еще не поздно и завтра, но ночью Корнилову эти мелкие неурядицы казались непоправимыми.

Иногда он начинал прислушиваться к тому, как бьется сердце. Он никогда не был мнительным, но теперь вдруг начинал ощущать, как сердце постепенно ускоряет свой ритм. Игорь Васильевич начинал считать пульс. Тихонько, чтобы не разбудить жену, он вставал, шел на кухню, где висел маленький, год от года заполнявшийся пузырьками и таблетками шкафчик с лекарствами, отсчитывал тридцать капель валокордина, наливал воды из-под крана, выпивал и, усевшись за стол, принимался за первую попавшуюся книжку.