Среда обитания - Сергей Высоцкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мастер?
— Да, мастер. Не то на заводе, не то в каком-то ателье.
— Подробнее не помните?
— Нет.
Бугаев поднялся.
— Что, все это... — Новорусский неопределенно покрутил рукой, — действительно будет как-то обобщаться? — Он тоже встал из-за стола и медленно пошел к двери, а сам внимательно смотрел на Бугаева. Сколько раз капитану приходилось видеть в людях эту резкую перемену, как только появлялась опасность огласки. И как паршиво он себя чувствовал в таких случаях, как гадко становилось на душе. «Уж лучше бы хамил до конца, — подумал он об управляющем. — Не стал бы разговаривать вовсе, выгнал. И то легче было бы».
— У нас сейчас задача другая, — хмуро ответил он. — Но выявленный материал всегда обобщается.
— Любопытно, любопытно. Я все-таки позвоню Селиванову. Как вернусь из Москвы.
Уже на пороге Бугаев сказал Михаилу Игнатьевичу:
— А вы даже не поинтересовались, что с Барабанщиковым стряслось.
— Это меня не касается, товарищ Бугаев, — не моргнув глазом ответил управляющий трестом и захлопнул за капитаном дверь.
18— И что же украли у моего покровителя Николы-угодника? — спросил Николай Николаевич, удобно развалясь на заднем сиденье «Волги».
— Ничего.
— Как это ничего? В последний момент грабителей обуяло раскаяние?
— Вор, похоже, был один. Совхозный сторож нашел его в церкви на полу. Без сознания. По дороге в больницу он умер.
Новицкий присвистнул:
— Есть все-таки бог на свете!
— Вот такие пироги, — задумчиво сказал Корнилов.
— Вы что, клюквенника пожалели или скорбите, что не смогли его допросить?
— Человек все же...
Новицкий неопределенно хмыкнул.
Машина миновала Среднюю Рогатку, неслась по Киевскому шоссе. Николай Николаевич приподнялся с сиденья, взглянул на спидометр и сказал недоверчиво:
— Вот она, справедливость. Ехал бы я с такой скоростью, у меня отобрали бы права...
Шофер засмеялся:
— Да ведь вы, Николай Николаевич, сами от своих прав отказались!
— Он еще издевается.
— Ты, Саша, и правда, не гони, — строго сказал Корнилов водителю. — Не на пожар.
— А я ведь тебе, Игорь Васильевич, жизнью обязан, — примирительно сказал Новицкий. — Не продай тогда машину — как пить дать угрохался бы. Рассеянный я стал, ну просто божье наказание... Да, кстати, иконы остались в церкви?
— Участковый говорит — все целехонькие. Я ведь и сам первый раз туда еду.
— Первый раз? — подозрительно спросил Николай Николаевич. — Откуда же ты знаешь, что иконостас там старый? Тоже участковый сказал? Он у вас что, специалист по древнерусскому искусству?
Корнилов засмеялся.
— Он у нас просто хороший мужик. Симпатяга. А про иконостас это я домыслил.
— Домыслил! — Новицкий покачал головой, хотел что-то еще сказать, но в это время загудел зуммер телефона. Корнилов снял трубку. Дежурный по уголовному розыску докладывал, что экспертиза установила подлинные номера «Жигулей», найденных у деревни Лампово. Машина украдена в Москве, числится в розыске уже два года.
— Да, попался вор, — покачал головой Корнилов. — Ничего своего — «Жигули» украдены у одного человека, документы на машину — у другого, пистолет, сдается мне, тоже чужой...
— И пистолет при нем был? — удивился Новицкий.
— Был. Ты, кстати, Николай Николаевич, посмотри, — подполковник протянул художнику фотографию погибшего. — Может, видел когда. Среди вашего брата немало всяких барыг отирается.
— Да, ходят, к сожалению, по ателье. То иконы предложат, то бронзу. — Новицкий внимательно рассматривал фотографию. — Красивый был мужчина. Кого-то он мне напоминает... — чуть отодвинул от себя фото, прищурился. — Нет, пожалуй, мы не встречались. — Он вернул карточку подполковнику.
По обе стороны дороги замелькали утонувшие в густых, начинающих желтеть садах, домики.
— А вот и Выра! — радостно сказал Новицкий. — Сейчас покажу домик станционного смотрителя. Несколько лет назад восстановили... Вот он. Вот! — Николай Николаевич показал Корнилову на красивый, какой-то очень уютный дом, рядом с которым стояли полосатый верстовой столб и старинный фонарь.
— Я, между прочим, подарил сюда старинные подсвечники. Восемнадцатый век. Сейчас таких и в комиссионном не купите.
Машина начала притормаживать. На перекрестке надо было сворачивать налево, к Сиверской.
— А может, заскочим в Батово? — попросил Николай Николаевич. — Тут всего километра три. Хороший мужик там живет. Борис Федорович.
Шофер посмотрел на Корнилова.
— Нет, Николай Николаевич! — возразил Корнилов. — Дело не ждет. Мы с тобой как-нибудь на выходные сюда приедем.
— На служебной машине?
— На электричке.
— Хотите быть святее папы? Другие-то начальники ездят на служебных.
— Черт с ними! Пусть ездят, — сердито отрубил Игорь Васильевич. — А я не буду.
Новицкий захохотал:
— Ну и ну! «Пусть ездят»! Тоже мне, называется блюститель порядка! Да ты первый должен бороться с теми, кто использует служебные машины.
— Не лови на слове. Должен, конечно, — виновато усмехнулся подполковник. — Только мне своих уголовников хватает.
— Опять ты не прав! — Новицкий смотрел на Корнилова с интересом, по-доброму улыбаясь.
— Не прав, не прав, настырный ты человек, — слабо отмахнулся подполковник.
— Люблю допечь ближнего, — засмеялся Николай Николаевич и, увидев, что машина свернула к Сиверской, с огорчением проворчал: — Значит, к Борису Федоровичу не поедем. А хороший мужик. Помогал собирать всякую утварь для домика смотрителя. Порассказал бы нам многое. Его мать еще Владимира Набокова помнит. У него тут рядом имение было. А дядя, Рукавишников, в селе Рождественно имением владел. В шестнадцатом году умер, оставил в наследство племяннику четыре миллиона. Недолго тому попользоваться пришлось...
Они поехали по узкой асфальтированной дороге. Справа желтело жнивье с большой скирдой соломы, слева лежала низина и невидимая сейчас река Оредеж, вдали — пологий зеленый холм с небольшой деревенькой.
«А когда-то эта дорога была замощена крупным булыжником, — вспомнил Корнилов, — и мы с матерью тряслись по ней в сорок первом на переполненной беженцами полуторке. А впереди поднимались клубы дыма. Там горела Сиверская».
Совсем недалеко отсюда, в маленькой деревушке Грязно, Корнилов жил на даче летом сорок первого года. Ему было тогда десять лет. События того лета врезались в память на всю жизнь. Как-то Игорю Васильевичу попалась на глаза книга о йоге. Выполняя одно из упражнений, помогающих обрести власть над своим телом, человек должен был мысленно перенести себя в такое место на лоне природы, где он чувствовал бы себя беспредельно раскованным и счастливым. Прочитав эти строки, Корнилов задумался. Куда, в какой райский уголок мог бы перенестись он, если бы вдруг последовал учению индийских стоиков? И не придумал ничего лучшего, кроме небольшой зеленой поляны на берегу тихой реки Оредеж. Неяркое, в какой-то легкой облачной пелене солнце. Пахнет сосной, недавно скошенной, подсыхающей травой, водорослями. Монотонно бубнит маленький ручей, впадающий в реку. Время от времени лениво всплеснет рыба. И как тихий, убаюкивающий фон ко всему этому миру звуков — ровный, неумолчный шум старой мельничной плотины, скрытой за речной излучиной. ...Они только что вылезли из воды и лежат на горячем песке: Игорь Корнилов, Вовка Баринов и Натка Голубева. Игорь на вершине блаженства — впервые он переплыл реку, нарвал желтых, только-только начавших распускаться кувшинок и принес Наташе. Вовка Баринов чуть-чуть обижен. Он тоже влюблен в маленькую деревенскую кокетку Натку, но плавать еще не научился и выполнить ее просьбу не смог. Теперь у него вся надежда на белую магию своего новенького, сверкающего никелем велосипеда, единственного на всю деревню. Натке этот велосипед предоставляется по первому требованию.
Ровно через две недели за Вовкой и его бабушкой приедет на легковой автомашине отец и увезет в Ленинград. Велосипед прикатит Игорю тетка Мария, у которой снимали дачу Бариновы, и скажет:
— Володя тебе подарил. Просил передать. В пять минут собрались, не было времени забежать попрощаться.
Совсем недавно, во время позднего чаепития, мать, рассказывая Оле, жене Корнилова, про то лето, вдруг сказала:
— О покойниках плохо не говорят, но Виктор Евграфович в сорок первом подло с нами поступил...
— Ты о чем, мама? — удивился Игорь Васильевич.
— Я тебе, Игорек, никогда не говорила, вы ведь с Володей и после войны дружили. Когда Баринов уезжал забирать Володю из деревни, я ведь на окопах была. Под Колпином. А его еще раньше просила — поедешь за сыном, и моего забери. Нет, не забрал. Место в машине под вещи берег. Да разве их сбережешь, вещи-то! Людей сберечь не смогли.