Слон меча и магии - Коллектив авторов

Пальцы шевельнулись ещё раз. Бляха легла обратной, гладко отполированной стороной, в которой каждому отразились глаза собеседника: тёмные и настороженные; светлые и сосредоточенные. Взгляды двоих пересеклись на стальном зеркале. Хозяин ещё раз потёр висок, сощурился – и снова заорал:

– Луиза!

* * *

Мальчишка-конюх успел расседлать дорогую лошадь, вычистить, напоить и помахать лопатой в стойле, когда с кухонного входа, ведущего на задний двор, выскользнула скромно одетая девица. Подобных ей по округе было пучок на грошик: тощая, плоская, невысокая; недлинные светлые волосы, упрятанные под чепец. Эта ещё и неловко тянула за накинутый поверх чепца платок, прикрывая левую щёку. Ясное дело: либо зуб застудила, либо… Конюх опёрся на лопату и пригляделся внимательнее.

Девица как раз бочком подкралась к бауэру, выхаживавшему вдоль пары гружёных телег. Точно бауэр, не купец: охраны нет, а пара мужиков, сидящих на передках, похожи на самого обозника, словно младшие братья или старшие сыновья. На шелест юбок тот развернулся и упёр кулаки в бока: солидный, знает цену себе и своему слову. Но со светловолосой заговорил по-простому, даже сочувственно. Что же он там такое углядел под платком…

В этот момент ветер зашумел в росших за трактиром вязах. Платок рвануло в сторону, и конюх поморщился – щека под некрашеным льном оказалась вся в язвах и коросте. Да, такую в отражении разглядывать вряд ли захочешь. Девица стушевалась окончательно и потупила перед бауэром взор. Жаль, могла бы быть почти хорошенькой…

Крестьяне переглянулись. Обозник вытянул руку и сочувственно, но всё же несколько опасливо похлопал светловолосую по плечу. Затем показал куда-то в сторону дороги, отогнул пару пальцев на сжатой в кулак ладони, изобразил поворот… Замер на мгновение, а потом махнул рукой и указал на заднюю планку одной из телег. Словно не веря, девица приоткрыла рот, потом опомнилась, полезла в заплечную торбу. Мягко и характерно звякнуло: медь, редкое серебро… Бауэр насупился и замотал из стороны в сторону аккуратно стриженной бородой. Ткнул пальцем в телегу ещё раз и что-то веско, коротко произнёс. Словно топором рубанул.

Густо краснея и пряча уязвлённую болезнью щёку обратно под платок, светловолосая просеменила к дальнему возу и аккуратно, стараясь занимать меньше места подле тюков и сумок, уселась. Через пару минут возница на передней телеге чмокнул губами, колёса скрипнули, и обоз выехал со двора.

А конюх всё стоял, смотрел на кусок дороги, видимый через открытые ворота, и думал о странном. О том, как именно чужая хворая девица оказалась на трактирной кухне. О том, что даже под коростой и платком лицо её показалось удивительно знакомым. О том, какой взгляд она кинула на стойла – и на него самого, обычного дворового мальчишку, выгребающего наружу конский навоз.

И как неожиданно ему, отразившемуся в светлых решительных глазах, подмигнула.

* * *

К вечеру тележные колёса доскрипели до деревни. Скрутившуюся дремотным воробышком девицу бауэр снова похлопал по плечу.

– Приехали. Дальше, звиняй, сама.

– А что… А куда? – светловолосая зевнула, отчаянно потянулась, сползая с досок, и чуть не потеряла свободно повязанный платок.

– Баб спроси, – улыбнулся обозник, поведя рукой в сторону недальнего колодца. – Они ходят, они знают. Мужчин старуха не пускает.

Сказано было и с ноткой обиды, и со страхом, и с облегчением – и всё это за напускным равнодушием. Что-то неожиданное вдруг мелькнуло в ответном взгляде хворой спутницы – понимание, ирония? Нет, чушь; показалось, вестимо. Ну откуда бы у забитой и задавленной собственной болезнью «серой мышки» взялись эдакие искры в глазах?

– Старуха? – переспросила «мышка», снова потупившись. Бауэр перестал вглядываться в её лицо, пытаясь уловить помстившееся, и снова махнул ладонью.

– Так зовут. Поди, поди, с бабами поговори. Я-то что, я так, слышал звон…

Светловолосая ещё раз зевнула, перекрестила рот, поклонилась низко и развернулась в сторону колодца. Там как раз намечался ежевечерний женский сбор, с жалобами на опостылевших мужей, устаревшими на месяц-другой новостями и острыми, словно швейные иглы, подколками в адрес друг дружки. Сплюнув, бауэр махнул одному из возниц, и телеги двинулись к дальнему двору.

Девицу заметили и замолчали. Смотрели настороженно, но когда углядели край щеки и коросту на нём – лица оттаяли, отмягчели. Раздался чей-то шёпот: «Эк бедолагу…»

Та не дошла пары шагов до колодца, стала, поклонилась вновь. Голос поначалу был тихий, слова разбирать выходило с трудом. Оно и понятно: незнакомые люди, чужое место. Ещё и с просьбой наверняка. Просить-то никто не любит.

– Мира вам. Может, подскажете? Мне говорили, здесь надо спрашивать…

– Мира и тебе, – стараясь убрать привычно-крикливые нотки из голоса, проговорила старшая из деревенских хозяек. – О чём спрашивать? Чего ищешь?

Поколебавшись, «мышка» стянула платок совсем. Пара голосов ахнули, кто-то отодвинулся. Говорившая первой женщина насупилась.

– Плохо, ох, плохо. Сочувствую тебе. Только вот лекаря у нас нет. В город бы, к докторам…

– Не помогли доктора, – прошелестело в ответ. Ахи умножились, кто-то в задних рядах принялся ёрзать, перетаптываться, яростно шептать да подмигивать друг дружке. Старшая обернулась, цыкнула, а после скрестила руки на обильной груди.

– Чем же мы…

– Обозник, который меня привёз, сказал спросить у вас про старуху, – собравшись с духом, выпалила девица. Шёпот затих, лица помрачнели.

– Трепло хуже бабы, – сквозь зубы процедила женщина, но потом вздохнула. – Верно сказал. Ох, не досталось бы ему… Да и нам. Старуха болтливых не любит.

Она отступила на шаг и вполголоса заговорила с прочими. Светловолосая понятливо опустила голову, но из-под бровей нет-нет да и мелькал внимательный взгляд – совсем не робкий и не забитый. Правда, остальным женщинам было не до того.

Наконец старшая хлопнула в ладоши, и тихий, но бурный гвалт пресёкся. Женщина развернулась к гостье и снова вздохнула.

– Хорошо. Я тебе покажу, откуда тропинка начинается. Но дальше…

– Сама, – перебила девица. Спохватилась, покраснела, отвела глаза в сторону. – Понимаю. Сама дойду, сама на себя любую вину возьму.

– Вину, может, и не придётся, – собеседница пожала плечами и поёжилась, хотя даже в накатывающей преднощной темноте было ещё тепло. – Вот плату старуха потребует. Она всегда требует. И хорошо, если деньгами…

В толпе закивали. Кто-то сплюнул с горькой обречённостью, кто-то отвернулся и поджал губы. Несколько рук дёрнулись было перекреститься… Но так и замерли на полпути. Глаза светловолосой на секунду сощурились: сердито, даже зло. Но она успела отвернуться, поэтому никто не уловил этой вспышки, никто не насторожился.

– А то, может, переночуешь? – предложила старшая. – Хотя к старухе и ходят обычно по тёмному часу, но ты ж с дороги…

– Благодарю, –