Дом тысячи дверей. Часть 1 - Ари Ясан

— Нет, я не могу! — вскричал отец. — Не могу! Не могу! Я с ума сойду от них! Что же мне делать? С утра до вечера я ни черта не вижу, кроме этих треклятых бумаг! Ничего кроме поганой макулатуры! Я не могу, не могу! — и отец застонал.

В. молчал. Он почему-то не чувствовал жалости к отцу, но только раздражение. «Когда же ты замолчишь?» — думал В., но отец не унимался. Он все жаловался В. на свои беды, а В. ничего другого не оставалось, как только слушать. Он слушал, но не чувствовал сострадания. Он негодовал. Ему был неприятен и отец, и все его бумаги. «Неужели ему не о чем больше говорить? — спрашивал себя В. и сам же себе отвечал: — Да, не о чем. И, вероятно, не только со мной, но и с любым другим. Проблемы — это все, что осталось в его жизни. Вся его жизнь это одна большая проблема, и больше ничего». И В. понимал, что ему нечего сказать отцу. Он мог бы поведать ему о всех невероятных чудесах, что случились с В., но разве отец стал бы слушать?

Чем дольше говорил отец, тем хуже себя чувствовал В. Он уже пожалел тысячу раз о том, что встретил отца. В. хотелось послать отца ко всем чертям вместе со всеми его бумагами, но В. не мог. Почему? Он не знал. Словно его рот был на замке, но от молчания ему становилось еще хуже. Хотя В. и сам недоумевал, почему он пришел в такое раздражение, подумаешь, отец немного не в себе, чего тут страшного? Но В. не мог себя пересилить. Он чувствовал, как растет внутреннее недовольство и В. должен был рано или поздно на кого-то или на что-то излить это недовольство. На отца ли, за то, что он так погряз в своем беспокойстве, что забыл обо всем на свете, на судьбу ли, за то что наградила В. таким родителем, или, скорее, на себя самого, за то, что он не может любить и почитать отца так, как надлежит сыну. Он и стыдился того, что так плохо думает об отце, и негодовал на отца за то, что тот не замечает смятения В., но самым сильным из всех чувств В. было желание поскорее избавиться от этого человека, который так утомил В. своим беспокойством.

Беспокойством, беспокойством… беспокойник! Что за беспокойник такой вспомнился В.? Откуда это? Ах да! Дом! Он же искал Дом! И тут В. понял, что начисто забыл о Доме. В. догадался, что за нехорошее чувство овладело им едва он только шагнул за порог отцовской квартиры — это чувство было страх! Страх забыть навсегда о Доме. В. потихоньку попятился к двери, размышляя о том, как бы поделикатнее отделаться от отца и поскорее улизнуть отсюда. Но отец словно почувствовал, что В. норовит сбежать, и вцепился в его руку.

— Поможешь мне? — заискивающим голосом спросил он.

В. бесило и то, что говорил отец (ему казалось, что отец хотел свои проблемы навесить и на В.), и то, как он говорил (по мнению В., отец намеренно преувеличивал, словно бы от помощи В. зависела его жизнь). В. хотелось развернуться и убежать, но он ответил:

— Конечно, помогу…

И они сели нА пол и погрузились в бумаги. В. пришлось что-то переписывать, перечитывать, пересчитывать. Он все думал: еще эту последнюю, и я свободен, но бумагам не было конца. В. уговаривал себя как мог, убеждал, что его помощь необходима отцу, что от него не убудет, если он немного посидит здесь и покопается в этих бумагах, но в глубине души он знал, что лжет себе.

Он чувствовал: то, что он делает — неправильно. Он ясно видел, что в этих бумагах нет никакого смысла, видел, что занимаясь такой ерундой, он и сам теряет ясность рассудка и что от его помощи не будет никакого проку, но наоборот — всем будет только хуже, потому что отец, возрадовавшись свалившейся на него подмоге, еще глубже погрязнет в этом болоте, и потому что сам В. через каких-то пару часов окончательно потеряет то единственное, что ему действительно дорого, окончательно потеряет надежду вернуться в Дом — все это В. знал, но он ничего не мог поделать. Ему хотелось, как маленькому ребенку, вскочить и прокричать: «я не хочу!», но он не был ребенком. Он был взрослым, а у взрослых есть ОБЯЗАТЕЛЬСТВА, у взрослых есть СЕМЬЯ, у взрослых есть ЧУВСТВО ДОЛГА.

И В. ощущал, как эти пУты связывают его все туже, как удавка сжимает его шею… Он не мог понять, почему такое простое действие, как необременительная помощь отцу, оказывает на него такое опустошающее воздействие. Словно даже простой разговор с отцом переносил его к давно пройденному этапу в его жизни, к которому он никогда не хотел бы возвращаться, словно только увидев отца, В. снова стал тем В., каким он был раньше: взрослым В., важным В., В., занятым неотложными делами, В., который должен работать, В. который никогда и слыхом не слыхивал ни о каких чудесах, В., который никогда не видел Дома… В. стал таким, каким привык быть раньше, а именно — он стал таким, как его отец. Словно в глазах отца была магическая сила, которая разом втиснула В. в нелепый картонный шаблон, за рамки которого В. не мог вырваться.

В. окончательно забыл о Доме, а все волшебство, обретенное им там рассеялось. В какие-то мгновения В. вспоминал о Доме, и тогда он думал, что предпочел бы остаться там безруким инвалидом, чем быть здесь целым и невредимым. А потом он снова забывал… И так он боролся за то, чтобы помнить, за то, чтобы верить. Неизвестно, что прИдало ему сил, но В. поднЯлся и бросил на пол бумаги, которые держал в руках.

— Я ухожу! — сказал он отцу.

— Уходишь? — не понял отец. — Как уходишь? Ты не можешь уйти!

— Могу! — ответил В. — Могу и уйду!

— Я тебя не держу, — усмехнулся отец, — только куда же ты пойдешь?

— Я хочу вернуться в Дом!

— Что за Дом? Не мели чепухи!

— Это не чепуха! — вскричал В. — Дом есть и я там был. И я снова вернусь туда!

— Ну, ну, — успокаивающе протянул отец. В. понял, что отец воспринимает его пылкую речь только как детский лепет и не более. Это его взбесило:

— Дом есть! И еще много чего есть на этом свете, ты и сам бы это понял, если бы хоть на миг оставил свои бумажки в покое!

— А ты что думаешь, — со слезами на глазах спросил отец, — думаешь, мне нравится этим заниматься? Думаешь, я без ума от этой макулатуры? Да я каждый день только и мечтаю о том, что избавлюсь от нее!

— Так брось этот мусор ко всем чертям!

— Э нет, — отец посмотрел на В. как на опасного сумасшедшего, — я не могу. Я не хочу пО миру пойти. Каждый должен работать, чтобы прокормить себя. Кто обо мне позаботится? Не ты же! Я слышал, какой ты выкинул фортель. — он смотрел на В. усмехаясь. — Бросил все — работу, невесту, квартиру! И что теперь? Что? Смотрю на тебя и ничего не вижу. Ничего в тебе не осталось. Раньше ты хоть что-то из себя представлял, а теперь что? Одна фикция…

Что ты доказал, что ты нашел? Где оно, где твое достояние? Покажи его мне! Покажи! Может, ума у тебя прибавилось? Так этого я не заметил. Или, может, ты добрее стал? Этого тоже не наблюдается. Или ты сокровище какое нашел, так где оно, где? Покажи мне его! Нет у тебя ничего! Ничего! — кричал отец, сверкая глазами. — Ты нищий голодранец! Хочешь, чтобы и отец твой стал таким же? Хочешь, чтобы я, как ты, побирался на старости лет? Этого ты хочешь? Так ради чего мне так страдать, объясни мне! Ради чего?

В. смотрел на отца и понимал, что только зря потратил силы, пытаясь подвигнуть отца на поиски свободы. Как объяснить ему в двух словах то, что В. осознал за многие годы тяжких раздумий? Как вдохновить его на подвиг, на который он, очевидно, не был способен? Почему В. так желал, чтобы и отец изменился и почему так ненавидел его за то, что тот и слышать не хотел ни о каких изменениях? Может быть, потому, что отец воплощал собой то старое «я», от которого В. так хотел избавиться. Может быть потому, что пока существовал этот образ, по подобию которого вылепили и В., пока отец оставался там, откуда В. с таким трудом вырвался, В. не мог измениться и по-новому взглянуть на мир. Словно встречаясь со своим отцом, он вынужден был опять преодолевать этот путь в миллион милль, разделяющий его прошлое и настоящее.

В. смотрел на отца и думал о том, что единственный разумный выход — оставить отца в покое. Хотя даже если он уйдет сейчас, это мало что изменит. Он должен был отбросить свое прошлое и, очевидно, он должен был навсегда расстаться со своим отцом, но В. сомневался, что способен на это. Даже если он никогда не встретится с отцом, он не избавится от его влияния. Только сейчас В. понимал, как глубоки эти корни, и сколько он впитал бессознательно от своего родителя. Все, что был в отце — было и в самом В.: мелочность, суетливость, беспокойство, страх…. Он видел отца и видел в нем свое отражение. Даже если В. навсегда разлучится с отцом, что это изменит?