Империя под угрозой. Для служебного пользования - Марина Добрынина

— Говори, дура, здесь еще кто-нибудь есть?

— Я не дура, и не кричите на меня.

Я обижена. Он наклоняется.

— Ну?!!!

— Я не буду ничего говорить. Не люблю, когда меня обзывают.

Тогда он бьет меня ладонью по лицу. Больно. Прижимаю ладонь к щеке и плачу. Зачем он меня обижает? Я ничего плохого ему не сделала…

И тут мир будто меняется, ощущать себя начинаю как-то иначе. Замечаю, что кресло обтрепано, глаза у Гены-Рустама красные, воздух затхлый и вообще холодно здесь. И дела творятся какие-то… нездоровые.

— Так, — говорю сквозь зубы, — еще раз, урод, на меня руку поднимешь, я тебе яйца оторву и на долбанную оконную решетку намотаю. Понял?

У массажиста лицо вытягивается, и глаза, того и гляди, из орбит выпадут и по линолеуму покатятся.

— Ага, — заявляет после минутного молчания, — вернулась, значит. Стало быть, поговорим.

— Сейчас, — соглашаюсь, — поговорим, и ты мне живо все расскажешь, и когда родился, и на ком женился, и как до жизни до такой дошел. Сейчас поговорим.

Слышу шаги, дверь открывается и захлопывается вновь. Мадам вышла. Полагаю, глаза у меня сейчас светятся и зубы лязгают. А я очень неприятна в такие моменты. В принципе, массажист этот недоделанный побить меня, конечно, может, но и сам кое-каких частей тела не досчитается. Гарантирую. Видимо, понял. И потому поворачивается ко мне спиной, выйти хочет, вопросы, наверное, какие-то на мой счет порешать. Момент такой может не повториться, и потому срываюсь с кресла, единым прыжком подлетаю к Гене-Рустаму и успеваю пальцем пережать сонную артерию. Как видно, товарищ не ожидал такой дикой выходки со стороны полудохлой молодой женщины, а потому сопротивления оказать не успевает и быстренько ложится отдохнуть на коврике. Любитель! Я пинаю его разок, проходя к двери. Так просто, для собственного удовольствия. Жаль только прилив сил прошел, и пинок получается слабеньким.

Без проблем нахожу выход. По дороге никто не встретился. Поскольку на ночь всех запирали в палатах, ключ от входной двери также не понадобился.

Иду и думаю — зря они так со мной поступили. Я — готовая уже, тихая, мирная и покорная, лежала на тарелочке и ждала разделки. Бери! Пользуйся! Так нет, блин, сбились с курса, выяснять начали, что да как. Я всегда говорила: не приемлю грубых воздействий, ну не люблю и все тут. Зато подойди ко мне с лаской или не покорми, к примеру, дней десять, и я вся твоя.

Надо бы бежать, пока имеется такая возможность, но уж больно хочется информации какой-нибудь раздобыть. Прямо голод какой-то гложет. Информационный.

Глава 8.

Почему мне прислали приглашение? Я ведь знаю людей, которым приходил отказ. Я практически здорова, никаким влиянием не обладаю, связей не имею. Я просто секретарь в архиве. Что это и кому может дать? Доступ к информации… Прямой доступ к информации. По любому от них запросу. Достаточно чуть-чуть меня подкодировать, и я сама им все документы привезу, да еще и плакать буду от умиления, что пользу обществу принесла. А остальные? Инна — аналитик в СИ. Свои люди в СИ — так это ж мечта идиота! Валентина… Кто у нас Валентина? Воспитатель в детском саду. Но ее свекор — управляющий Темским отделением железной дороги. Противная старушка? Учитель химии. Химии… Я спрашивала. Интересных людей они себе наподбирали.

Я останавливаюсь. Голова в мыслях, но все они какие-то неустойчивые. А зачем мне, собственно, что-то искать, когда у меня прямо под руками (ногами?) такой любопытный субъект валяется? Гена то бишь. Или Руслан. Возвращаюсь, дверцу быстренько на ключ запираю — а то мало ли что приключиться может. Смотрю на лежащее на коврике у двери тело и размышляю: что бы мне такое предпринять? Простое. Но эффективное? Зададимся вопросом: жаль ли мне его? Не очень. Исходя из этого в голову приходит лишь одно действие — очень эффективное и чрезвычайно незаконное. По в данных обстоятельствах позволительное. В конце концов, он останется жив и здоров, по крайней мере, физически. Это страшное слово: разлом.

Массажист пока без сознания. Подтаскиваю его, тяжеленного, к креслу. Мне достаточно его лишь прислонить, чтобы зрительный контакт потом не прерывался. А то, знаете, неудобно как-то все время вниз смотреть. Лучше когда глаза на одном уровне.

Разлом — на самом деле процедура простейшая. Уже на втором месяце обучения его учат применять, и все дальнейшее время — воздерживаться от применения. Производится он двумя способами. Первый, он более безопасный, это когда входишь с подопытным в контакт, волевой центр блокируешь, и начинаешь произвольные вопросы задавать. Но в этом случае лучше работать с помощником. Один спрашивает, другой — контакт поддерживает. И знать, конечно, нужно, что именно спрашивать. В таком случае вскоре после проведения процедуры у пациента способность осознавать свои действия и руководить ими восстанавливается. Информация также остается при нем. Сроки восстановления зависят уже от особенностей психической организации, но не менее полугода.

Второй способ гораздо более груб. Применяется он при работе с военнопленными и преступниками, осужденными к разлому и чистке. Хорош он тем, что информация получается в полном объеме и времени затрачивается гораздо меньше. Проблема в установлении фильтра, но это уже зависит от квалификации Мастера. Нужные сведения поступают в сознание Мастера смысловыми блоками. После проведения подобной операции, у клиента, как правило, наступает амнезия, вплоть до утери простейших навыков. Зато после чистки и последующего постепенного, подконтрольного восстановления на свет Божий появляется образцовый подданный Империи — счастливый и вполне законопослушный.

Итак, поскольку времени у меня лишнего нет, помощника под рукой тоже, вроде, не наблюдается, приступаю к проведению разлома по второй схеме.

Через пятнадцать минут у меня имеются все интересующие меня сведения. Они требуют упорядочения и осмысления, но этим сейчас я не буду заниматься. Рустам, он же Гена, лежит на полу, смешно дрыгая ножками, и плохо пахнет. Ничего, возможно, это к лучшему, и в дальнейшем этот обновленный человек будет приносить обществу более ощутимую пользу. Ощущаю себя прескверно: кажется, информация сейчас из ушей польется, голова трещит, во рту пересохло, тошнит. Ноги и руки на команды реагируют, но как-то не сразу. И горит, горит в голове уже красная лампочка, призывающая покинуть сие негостеприимное заведение и унести свои ноги куда-нибудь подальше, пока не случилось чего. И без того неведомая нам мадам излишне долго задерживается.