Расписание тревог - Евгений Николаевич Богданов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дочь промолчала, потом произнесла ледяным тоном:
— По радио сообщали: через три дня буря кончится.
— Кончится… — проворчала Нюта. — Пока кончится, пыль глотать? Подай кисть, кулема!
В коридоре зазвонил телефон.
Соседка Варвара Семеновна сняла трубку, послушала, сказала «чичас» и вплыла в комнату:
— Нюта, тебе к телефону.
— Не тебе, а тебя, — сказала Татьяна.
— Тебе не спрашивают, дык не сплясывай, — обиделась Варвара Семеновна.
Нюта с побледневшим лицом спрыгнула на пол, прошлепала к телефону.
— Собирайся! — сквозь скрежет и шум помех услышала она бодрый голос мужа.
— Ой, Егор… Уже?!
— Не, сперва на беседу! Судья назначил на одиннадцать тридцать!
Нюта глянула на часы: было без пяти десять.
— Успею ли?
— Успеешь! Паспорт не забудь!
В это мгновение со здания суда порывом ветра сорвало табличку. Черное с золотом стекло беззвучно рассыпалось на каменных ступенях.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Коротая время, он топтался в потемках судейского коридора, курил, размышлял, кашлял — в глотке першило от табака и пыли.
С Нютой он прожил семнадцать лет. Было всякое; казачья кровь нет-нет да вскипала в жилах в общем-то покладистой его супруги. Еще и по сей день зудит то место над бровью, куда Нюта угодила половником, приревновав к агрономше Галине Мокеевне. Сам Егор никогда и пальцем ее не трагивал, чего не было, того не было… А сколько пережито из-за дочери! Дорого досталась Татьяна. Руки опустились, когда дежурная сообщила, что девочка родилась с опухолью на голове. Сестра же и утешала: рассосется, в акушерской практике таких случаев много. Гематома действительно рассосалась, но на долгие годы оставила страх за здоровье дочки. Может быть, оттого и второго ребенка не осмелились завести.
Перекуривая прожитую жизнь, Егор вспоминал, как часто Танька хворала, все к ней льнуло, любая зараза. Вспомнился завгар Тищенко, с которым у Нюты чуть было не завертелся тустеп — все отклонения от супружеской верности у них в гараже называли «тустепами»; вспомнились собственные грешки… Да у какого шофера не бывает этих самых тустепов в дальних поездках! А ведь гоняли на жниву и в Ростовщину, и в Ставрополье.
В целом жизнь была как жизнь, и переменять ее они не собирались. Но вот Танька подросла, жить в одной комнате стало тесно. Ходили, обивали пороги, все без толку. Решили вступить в жилищный кооператив; подали документы, внесли деньги. И вот поди ж ты, жаль стало старой комнаты, до зарезу! И опять же Танька: вымахала на голову выше отца, кавалеры весь подъезд мослаками вытерли, бренькают на гитарах, додики неумытые, каждый вечер. Того и гляди, принесет девка в подоле. Ладно, это я зря на нее клепаю, растет в строгости. Но пошли дальше. Въедем в этот кооператив, в эти две клетки для канареек, и что после? Через год-два Танька выскочит замуж: где, спрашивается, станет жить? На женихов нынешних, как и вообще на чужого дядю, Егор Черкашин ие рассчитывал. Практика показала, что все добывается собственными мозолями. Решили так: они с Нютой разводятся, Егор остается в старой комнате, а в ЖСК идут Нюта с Танькой. Потом, когда пройдет нужное время, они с Нютой снова сойдутся, и в итоге Танька будет иметь свой угол, поменявшись комнатами с отцом.
Расчет был верный. Но сколько Егор спалил табаку, сколько Нюта слез выревела!
Между тем синоптики сообщили: антициклон захватил юго-западные и западные районы края, температура воздуха упала еще на три градуса, скорость ветра достигла двадцати пяти метров в секунду.
Нюта пришла в десять сорок пять, опоздав, таким образом, на четверть часа.
— Дошла! — нетерпеливо и заботливо сказал Егор.
— Ой, Егор, думала, унесет! — сквозь набитые ветром слезы улыбнулась Нюта. — Вон капроны порвала, два раза падала.
— Черт с ними, с капронами, не реви только.
У дверей зала заседаний Нюта остановилась.
— Не могу, ноги подгинаются…
— Ну постой, отдышись.
— Чего говорить-то, Егорушка?
— Скажешь, пьет, изменяет…
— А ты, правда, изменяешь? — Нюта жалко заглянула ему в лицо.
— Нашла время выяснять! — сердитым шепотом ответил он.
Нюта вздохнула, качнула головой с тяжелыми, уложенными высоко косами и проговорила твердо:
— Нехай, будь что будет! Пошли!
В зале было пусто, лишь секретарь суда, совсем девчонка, гнулась над книжкой, запустив в нос палец по самый казанок.
— Это судья?! — едва слышно спросила Нюта.
— Секретарша, — ответил одними губами Егор и покашлял.
Девчонка вытащила палец, покраснела, близоруко сощурилась.
— Вы на беседу?
— На беседу, доченька, на беседу, — сказала Нюта.
— Иван Иванович, кажется, у прокурора.
При слове прокурор Нюта струсила, вцепилась в рукав Егора.
Девчонка приоткрыла внутреннюю, обитую дерматином дверь.
— Иван Иванович, вы здесь? До вас пришли.
— Черкашины? — послышался глуховатый голос судьи.
— Черкашины, — подтвердил Егор.
— Пусть заходят.
— Заходите, — сказала секретарша.
2
Судья сидел на столе. Прислонившись к стене, тянулся ухом к динамику. Это был не старый еще, с болезненным лицом мужчина.
— Минутку, — буркнул он и кивком указал на стулья.
Егор и Нюта осторожно присели. Нюта было придвинула свой стул ближе к Егору, тот зыркнул на нее свирепым глазом и отодвинулся.
— Так-так, — сказал судья хмуро, слезая со стола и усаживаясь на место. — В прошлом году мело и вот, нате вам, нынче снова. Лучшие карбонатные земли выдуваются…
Егор кивал, покашливая в кулак. Нюта широко раскрытыми глазами смотрела на судью, отмечая про себя несвежий ворот сорочки, покривившийся институтский ромбик на лацкане потертого пиджака, на веснушчатые залысины и такие же веснушчатые короткопалые руки, перебирающие бумаги на столе, и старалась угадать, как отнесется к их делу, а в частности к ней, Анне Черкашиной, этот человек, на вид такой недоступный и строгий. Она припомнила, как на выборах бабы судачили, что у него парализованная жена и старушка мать. Нюта встретилась с ним глазами и на миг всей своей бабьей душой окунулась в холодную глубину его одиночества, мужского стыдного сиротства и привычной внутренней боли. «Засудит», — подумала она со страхом.
— Что вы меня разглядываете?
— Я? Ничего… я слушаю, — пролепетала Нюта. Егор сурово на нее посмотрел.
— Раньше надо было глядеть, когда выбирали!
Егор усмехнулся его словам, которые можно было истолковать вполне как шутку, но сделал это осторожно и чинно.
— Ну что же… Поговорим? — с видимой неохотой поговорить сказал судья. По складу характера он предпочитал дела уголовные, хорошо накатанные следствием, не требующие сложного судебного разбирательства. Приступая к рассмотрению дел гражданских, он всякий раз перебарывал свое нежелание заниматься ими, невольно раздражался и настраивался враждебно к
