Расписание тревог - Евгений Николаевич Богданов

Кузнецов ее напугал; черный, страшный, с окоченевшими глазами встал с могилки, болезненно улыбнулся и, запустив пальцы в ее тяжелые распущенные волосы, проговорил:

— Какой роскошный материал…

Потом уж она узнала, кем он был на гражданке.

Потом это узнали все, потому что природа щедро одарила волосами не одну только Капитолину, а всех здешних женщин без исключения, и Кузнецов не мог скрыть своего восторга и негодовал на них, не понимая, как можно прятать такую красоту под драными платками и полушалками. Простившись с Сашей, он собрался в дорогу, но бабы пали в ноги, умолили остаться. Позже Кузнецов признался: «Ваши косы меня к Красной привязали…»

До перевыборного собрания он, не имея навыков в крестьянском деле, работал учетчиком. Жил у Капы. Свет в их окошке иногда не гас до зари. Бабы, терзаемые любопытством и ревностью, пытались подсмотреть, чем занимаются по ночам хозяйка и постоялец, но за плотной шторой ничего не было видно, а Капа и Кузнецов либо отмалчивались, либо отшучивались.

Тайну их ночных бдений раскрыла Нюрка Жиркова: спряталась у них с вечера на полатях.

И увидела она вот что.

Капа и неумело помогающий ей квартирант управились по дому, затопили печь (это на ночь-то, девоньки!), согрели воды. Потом поставили посередь избы табуретку. Капа, смеясь, села на нее, укуталась по самую шею холстиной. Рудольф Прокопьевич долго возился у лампы с медицинским, как показалось Нюрке, инструментом, потом взял в руки гребень и заговорил по-иностранному, чудно́ картавя и подборматывая. Он вообще весь преобразился, порхал вокруг каменно застывшей Капитолины, как молодой бес, хлопал в ладоши, вставал на цыпочки, приседал. Тень от его нескладной фигуры металась на беленых стенах, наводя ужас на затаившуюся Нюрку. Потом спина его надолго заслонила от нее Капитолину; что он там вытворял, она не видела, шепча про себя молитвы. Вдруг Рудольф Прокопьевич воскликнул: «Эйн, цвей, дрей», раскинул руки и отступил в сторону.

Капа поднялась с табуретки, холстина упала к ее ногам. Приосанясь, высоко неся голову с невиданной, неземной красоты прической, она прошлась по избе, подплыла к зеркалу и застонала от избытка чувств.

— Получилось… я знал, я же видел… — косноязыко говорил, любуясь ею, Рудольф Прокопьевич. — Вы богиня, богиня. Я счастлив.

Капа взглянула на ходики, ахнула:

— Ясное море! Второй час! Ведь я просплю дойку-то!

Она опять подошла к зеркалу, прощально оглядела себя, и, всхлипнув, ожесточенно стала раздирать волосы. Сухим дождем просыпались самодельные шпильки.

— Что вы делаете?! — вскричал Кузнецов.

— Коровы… не примут!.. — прорыдала Капа.

И Нюрка, забыв, где находится, ударила с ней в голос.

Осенью Кузнецова выбрали в председатели, как ни отпирался он, ссылаясь на свою полную непригодность, да и в районе кандидатура парикмахера прошла со скрипом.

А ничего! С бабьей дотошливой помощью стал Рудольф Прокопьевич председателем не хуже других, даже ставили иногда в пример, впрочем, не часто. И было, дело, хаживал по самому краю, по самой круче строгого военного времени. Однажды утаил толику урожая на корм скоту — пронесло. Однажды, за сдачу на мясо дойных коров, едва не очутился там, куда Макар телят не гонял.

Он, знавший деревню по произведениям Гоголя, искренне недоумевал, отчего в здешних краях пашут на лошадях, тогда как, по Гоголю, следовало на волах. И коней-то в колхозе осталось считанные единицы, сплошь доходяги, добрых мобилизовали в армию. Тоскуя о тягловой силе, Рудольф Прокопьевич, верно, не раз вспоминал покойного тяжеловеса Пулю.

Навел на мысль и укрепил в ней межколхозный номерной бугай. Случилось это на племенном пункте. Все утро бык косился на председателя «Просвета». Улучив момент, выскочил из станка. «Ого, вот это бицепсы! — подумалось Рудольфу Прокопьевичу. — Иван Поддубный, ни дать ни взять!»

Бык молча пер на него, как трактор. Только тут Кузнецов сообразил, что пора уже испугаться и принять меры. Но испугался он чуть позже, когда бугай, ухваченный им за кольцо, продетое в ноздри, жалобно заверещал и повалился набок. «И ведь вполне управляем!» — осенило Рудольфа Прокопьевича. В следующее мгновение у него подломились ноги, и он вынужден был опереться на рог поверженного противника.

На мясопоставки «Просвет» сдал выбракованных коров. Ранее предназначаемые для этой цели бычки были оставлены на зимовку.

Вот тут-то Кузнецова едва не прижал Карпов, глава района.

Протомив его в приемной весь день, вечером Карпов вызвал-таки в кабинет, но еще довольно долго вел по телефону негромкие, многозначительные разговоры. Кузнецов, приготовившийся к самому худшему, от нечего делать разглядывал его бритый череп и буденновские усы, комбинировал фасоны прически и вообще растительности и настолько увлекся, что, когда Карпов обратил наконец на него внимание, совершенно позабыл, по какому поводу сюда вызван.

— Что я, собственно, предлагаю, — заговорил он с карандашом в руке. — Смотрите. Вот этот круг — ваша наружность. Это ее профиль. Итак, что мы делаем? Спускаем височки, раз! Затем усиливаем линию подбородка, он у вас несколько… инфантилен. Чуть приподнятая, неброская бородка, усеченная снизу, исправит этот природный дефект. Та-ак, а с усами мы поступим таким манером…

— Вы сумасшедший? — пригнетая бешенство, спросил Карпов.

— Кто в наше время не сумасшедший, дорогой мой… Ну так вот, усы мы снимаем таким манером, чтобы общий рисунок…

— Вон, — тихо и многозначительно сказал Карпов. — Сидеть в Красной до вызова к прокурору.

Кузнецов встряхнул кудрями.

— Не нужно меня пугать. — И уже захлопнув за собой дверь, вернулся. — А эти усы вам решительно не к лицу. Вы не Буденный.

— Что-о-о?! — проревел Карпов.

— Отнюдь не Буденный, — уточнил Кузнецов и вышел.

Беду от его головы отвела Капитолина Акимовна, чье имя, как знатной доярки, гремело тогда на всю страну.

— Как хошь, — заявила она Карпову, нарочно съездив в район. — Прокопьич действовал с общего согласия, и мы тебе его не выдадим. Шутка в деле, один-единственный мужик на всю Красную! Сажай любую из нас, хоть меня, а его не трожь.

К тому времени из сорока красновцев с войны пришли только двое, два брата Рожковых, Василий и Михаил, утонувшие в Курье вскоре же по возвращении.

— Товарищу Сталину напишем, — посулила Капитолина Акимовна.

Подействовало.

А весной «Просвет» раньше других хозяйств закончил посевные работы. Пахали на своих, взращенных вопреки директивам свыше быках, или волах, как следовало по Гоголю. Осенью опять выскочили в передовые, раньше всех управясь с уборкой.

Карпов сменил гнев на милость и, кажется, громче всех аплодировал просветовцам из президиума районного слета передовиков.

Делегация «Просвета» предстала перед участниками слета во всем великолепии уникальнейших причесок, созданных гением председателя. Зал онемел, когда красновские бабы царственной поступью прошествовали по проходу и взошли