Смерть в белом галстуке. Рука в перчатке (сборник) - Найо Марш

– Вряд ли она так откровенно упомянула бы об этом, – заметил Фокс, – если бы имела какое-то отношение к письму.

– Вот именно. Тем не менее нам придется проследить эту ниточку. И кстати о ниточках, Фокс, есть еще леди Лорример. Надо проверить показания сэра Дэниэла Дэвидсона о его передвижениях.

– Совершенно верно, сэр.

Фокс снял очки и убрал их в очешник.

– То, что мы знаем, наводит вас на мысль о каком-то определенном подозреваемом?

– Да. Я оставил это до того момента, когда у нас будет небольшая передышка, чтобы все обсудить с тобой. Хочу посмотреть, придешь ли ты независимо от меня к тем же выводам.

– Портсигар и телефонный звонок.

– Да. Итак, Фокс, «в спокойном и созерцательном расположении духа»[40] давай обсудим пункт первый. Портсигар.

И они обсудили портсигар.

В семь часов Фокс сказал:

– Но этих улик недостаточно для ареста.

– И не забывай, мы так и не нашли плащ и шляпу, – прибавил Аллейн.

– Сдается мне, мистер Аллейн, что нам придется просить разрешения обыскать дом каждого, кто не имеет алиби. Нескладно получается.

– Каррадос, – начал перечислять Аллейн, – Хэлкат-Хэккетт, Дэвидсон, мисс Харрис. Уитерс и Поттер проживали в одной квартире. Клянусь, что шляпы и плаща в этой квартире нет. То же относится и к Димитри.

– Мусорные баки, – мрачно заметил Фокс. – Я сказал парням про мусорные баки. Тут вероятность так мала, что просто плакать хочется. Куда бы человек дел плащ и шляпу, мистер Аллейн, если бы хотел от них избавиться? Нам известны все старые уловки. Сжечь их в одной из этих лондонских квартир невозможно. Как вы уже отметили, был отлив, и в реку их пришлось бы выбрасывать с моста, что для преступника довольно рискованно. Как вы думаете, не попытается ли он оставить их в какой-нибудь железнодорожной конторе?

– Придется покараулить. Откомандировать хорошего агента, чтобы проследил за этим. Почему-то мне кажется, что речь пойдет не о камере хранения, Братец Фокс. В последние годы им уделялось слишком много внимания. Человеческие конечности и торсы объявлялись в камерах хранения с тоскливым постоянством – и не только по всем британским железным дорогам, но и повсеместно на страницах детективных романов. Лично я ставлю на почтово-посылочную службу. Я направил туда обычный запрос. Если сверток был отослан именно таким образом, вероятно, это произошло в час пик в одном из больших центральных офисов, и как, черт подери, мы его теперь перехватим, это выше моего разумения. И все же будем надеяться на счастливый случай, в каком бы виде он ни подвернулся.

На рабочем столе зазвонил телефон. Аллейн, с мучительной болью вспомнив звонок лорда Роберта, снял трубку.

Голос его матери спросил, не хочет ли он с ней пообедать.

– Я не предполагаю, что ты можешь удрать со службы, дорогой, но поскольку моя квартира всего в пяти минутах от тебя на такси, вдруг захочешь приехать.

– С удовольствием, – ответил Аллейн. – Когда?

– В восемь, но мы можем пообедать и раньше, если угодно. Я одна.

– Я приду сейчас, мама, а пообедаем мы в восемь. Идет?

– Вполне, – ответил чистый и нежный голос. – Я так рада, милый!

Аллейн оставил на столе номер телефона матери, на тот случай если сам он кому-то понадобится, и на такси отправился на квартиру, которую она сняла на Кэтрин-стрит на время лондонского сезона. Он увидел леди Аллейн в роговых очках, окруженную газетами.

– Привет, дорогой, – сказала она. – Не стану притворяться, что не читаю про бедного Банчи, но мы можем не обсуждать это, если не хочешь.

– Сказать по правде, мама, – откликнулся Аллейн, – мне бы, пожалуй, хотелось просто посидеть в кресле, уставившись в никуда, и по возможности поменьше говорить. Очаровательная компания для тебя.

– Почему бы тебе не принять ванну? – предложила леди Аллейн, не отрывая глаз от газеты.

– А что, от меня пахнет? – спросил ее сын.

– Нет. Но я всегда считала, что ванна – хороший вариант в той ситуации, когда хочется уставиться в никуда. Когда ты встал сегодня утром?

– Вчера утром. Но с тех пор я мылся и брился.

– Совсем не ложился прошлой ночью? Тогда я приняла бы ванну. Сейчас я тебе приготовлю. Иди, разденься в моей комнате. Я послала за сменой одежды.

– Боже мой, – только и вымолвил Аллейн. И помолчав: – Ты просто выдающаяся мать.

Он выкупался. Целительные горячая вода и пар погрузили его в приятный транс. Мысли, столь четко сконцентрированные в течение шестнадцати часов, стали смутными и расплывчатыми. Неужели только сегодня утром он пересек двор, чтобы подойти к такси, полускрытому клочьями тумана? Этим утром! Их шаги глухо звучали по мощеной мостовой. «Я ведь должен подстраховаться, понимаете?» Дверца такси отворилась медленным, исполненным ужаса движением. «Ведь он мертвый, верно? Он мертвый, верно? Мертвый, верно?». «Задушен!» – потрясенно выдохнул Аллейн и, едва не захлебнувшись, проснулся.

Его слуга прислал чистое белье и смокинг с брюками. Аллейн неторопливо оделся, ощущая приятную изысканность, и вернулся в гостиную, к матери.

– Налей себе, – бросила она из-за раскрытой газеты.

Он сделал себе напиток и тоже сел. Аллейн удивлялся, отчего чувствует себя таким усталым. Ему было не в новинку не спать всю ночь и работать двадцать четыре часа напролет. Видимо, все оттого, что это Банчи. И он подумал, что, вероятно, множество людей сейчас, как и он, вспоминают этого забавного человечка и жалеют о нем.

– В нем была бездна обаяния, – вслух произнес Аллейн и услышал умиротворяющий голос матери:

– Да, огромного обаяния. Самого несправедливого свойства из всех.

– Ты не добавила: «Порой мне кажется», – заметил Аллейн.

– Зачем это?

– Люди часто пользуются этой фразой, чтобы разбавить свои мысли. Ты слишком уверена в себе, чтобы прибегать к ней.

– У Банчи обаяние было частью характера, стало быть, нельзя назвать его несправедливым, – сказала леди Аллейн. – Будем обедать? Уже объявили, что подано.

– Господи, а я и не заметил.

За кофе он спросил:

– А где Сара?

– Она сегодня обедает и идет в театр с подругами под надлежащим присмотром.

– Она когда-нибудь видится с Розой Бирнбаум?

– Дорогой Родерик, кто такая Роза Бирнбаум?

– Подопечная миссис Хэлкат-Хэккетт на этот сезон. Ее оплачиваемая нагрузка.

– О, та девочка! Да, бедняжка. Я заметила ее. Не думаю, чтобы Сара обращала на нее много внимания.

– Я хотел бы, чтобы вы иногда приглашали ее к себе. Не в рамках званых вечеров. От них у нее развился комплекс неполноценности. Она – один из самых плачевных побочных продуктов лондонского сезона.

– Понимаю. Хотелось бы знать, зачем эта удивительно жестокосердная женщина взялась опекать дебютантку за деньги. Что, Хэлкат-Хэккетты испытывают недостаток в средствах?

– Не знаю. Возможно, она испытывает в настоящее время.

– Уитерс, – обронила леди Аллейн.

– Ага. Так ты все знаешь об Уитерсе?

– Дорогой мой Родерик, ты забыл, что я на вечерах сижу в обществе кумушек.

– Сплетни, – понимающе кивнул Аллейн.

– Сплетни – не такая уж скверная вещь, как можно подумать. Я всегда придерживалась мнения, что мужчины не меньшие сплетники, чем женщины.

– Это я заметил.

– Миссис Хэлкат-Хэккетт не очень популярна, поэтому в нашем уголке матрон о ней не прочь посплетничать. Она лицемерная приспособленка. Она никогда не пришлет приглашения, которое потом не окупилось бы, и никогда не примет приглашения, которое могло бы понизить ее статус. Доброй ее никак не назовешь. Она крайне заурядна и вульгарна, но дело не в этом. Очень многие вульгарные люди обаятельны. Вроде каких-нибудь обаятельных нахалов. Уверена, ни одна женщина не влюбится страстно в мужчину, если в нем нет ничего от такого обаятельного наглеца.

– Право, мама!

– Я имею в виду, в очень разбавленном виде. Легкий налет самонадеянности. Нет ничего надежнее этого, мой дорогой. Если ты чересчур внимателен к чувствам женщины, она, возможно, начнет с благодарности, но велики шансы, что закончит презрением к тебе.

Аллейн поморщился.

– Держи их в ежовых рукавицах, да?

– Ну, не совсем, но пусть думают, что ты способен на это. Неприятно, но правда: девяносто девяти женщинам из ста нравится предполагать, что их возлюбленный может повелевать ими. При этом восемьдесят из них отрицают это. Разве редко приходится слышать, как замужняя женщина удовлетворенно произносит, что муж не позволит ей делать то-то или то-то. Почему омерзительно написанные книги с суровыми, молчаливыми героями по-прежнему находят своих читательниц? Что, как ты думаешь, привлекает тысячи женщин к киноактеру с комариными мозгами?

– Его способности киноактера.

– Это понятно, не будь занудой, Родерик. Помимо всего прочего – его самоуверенная мужественность. Вот что привлекает девяносто девять женщин из ста, уж будь уверен.