Смерть и танцующий лакей - Найо Марш

Найо Марш

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Джонатан Ройял — владелец Хайфолд-Мэнор, плоскогорье Ненастий, графство Дорсет.

Кейпер — его дворецкий.

Обри Мандрэг — урожденный Стэнли Глупинг, поэт-драматург.

Сандра Комплайн — владелица Пенфелтон-Мэнор.

Уильям Комплайн — ее старший сын.

Николас Комплайн — ее младший сын.

Клорис Уинн — невеста Уильяма.

Доктор Фрэнсис Харт — хирург, специалист по пластическим операциям.

Мадам Элиза Лисе — косметолог, владелица «Студии Лисс».

Леди Херси Эмблингтон — дальняя родственница Джонатана, косметолог, владелица салона «Цикламен».

Томас — танцующий лакей.

Миссис Паутинг — экономка Джонатана.

Джеймс Бьюлинг — работник в Хайфолде.

Томас Бьюлинг — его брат.

Родерик Аллейн — старший инспектор сыскной полиции, Нью-Скотленд-Ярд.

Агата Трой Аллейн — его жена.

Вальтер Коплэнд — священник прихода Уинтон Сент-Джайлз.

Дайна Коплэнд — его дочь.

Фокс — инспектор сыскной полиции, Нью-Скотленд-Ярд.

Томпсон — сержант сыскной полиции, фотограф.

Бейли — сержант сыскной полиции, эксперт по отпечаткам пальцев.

Блэндиш — старший полицейский офицер, полицейский участок, Большой Чиппинг.

Горничная.

Часть I

Глава 1

ЗАМЫСЕЛ

В четверг к вечеру, в начале сороковых годов, Джонатан Ройял сидел в библиотеке в своем поместье Хайфолд-Мэнор. Хотя уже почти стемнело, шторы на окнах не были опущены, и Джонатану были видны расплывчатые очертания холмов и призрачные силуэты деревьев, тревожно колышущихся на фоне неба в разорванных тучах. Окружающий поместье лес почти не защищал его от сильных северных ветров, разбушевавшихся в тот день на плоскогорье, известном под названием плоскогорье Ненастий. Ветер проникал в закоулки потрепанного непогодой старинного дома, завывал в трубах дымоходов. Тяжелая от снега ветка дерева робко постукивала в окно библиотеки. Джонатан Ройял неподвижно сидел возле камина. Отблески огня выхватывали из темноты его полное, округлое лицо и фигуру, и когда какое-нибудь полено рассыпалось и пламя вспыхивало ярче, можно было заметить, что Джонатан улыбается. Наконец, он шевельнулся, пухлыми руками похлопал по коленям. Обычно это значило, что в глубине души он чем-то крайне возбужден. Открылась дверь, и на ее пороге в луче желтоватого неяркого света застыла чья-то фигура.

— Это вы, Кейпер? — спросил Джонатан.

— Да, сэр.

— Пора зажигать свет?

— Пять часов, сэр. Уж очень сегодня темно.

— Да, так и надо действовать, — внезапно произнес Джонатан, потирая руки.

— Простите, я не понял вас, сэр.

— Ничего, ничего, Кейпер. Не обращайте внимания. Это я сам с собой. Можете опустить шторы.

Когда Кейпер опустил светомаскировку и задернул занавески, Джонатан протянул руку и зажег настольную лампу. Теперь блики огня и свет лампы отражались в темной поверхности письменного стола, падали на кожаные кресла с выгнутыми спинками, играли в очках самого Джонатана и на его куполообразной лысине. Быстрым движением он сложил руки на животе и с довольным видом начал вращать большими пальцами.

— Звонил мистер Мандрэг, сэр. Он будет здесь в пять тридцать.

— Очень хорошо, — сказал Джонатан.

— Вы сейчас будете пить чай, сэр, или подождете мистера Мандрэга?

— Сейчас. Он, вероятно, уже пил. Почта была?

— Да, сэр, я только…

— Ладно, ладно. Несите ее сюда, — нетерпеливо перебил Джонатан. Когда дворецкий ушел, Джонатан, как бы в предвкушении чего-то приятного, повел плечами и, не переставая крутить пальцами, запел по-французски тоненьким фальцетом:

…Жила одна пастушка.Тра-ля-ля-ля-ля-ля.

В такт мелодии он покачивал головой, и из-за отблесков огня на толстых стеклах очков казалось, что глаза у него большие, белые и мерцающие, как у сказочного существа.

Вернулся Кейпер с письмами. Джонатан схватил их и начал быстро перебирать, придирчиво вглядываясь в каждое. Наконец, он что-то пробормотал. Пять писем были отложены в сторону. Шестое же он распечатал, развернул и начал читать, поднося к самому носу. В письме было всего шесть строк, но они, казалось, доставили Джонатану огромное удовольствие. Прочитав, он весело швырнул листок в огонь и опять принялся тоненько напевать. Минут через десять вошел Кейпер с чаем. Прервав пение, Джонатан произнес:

— Мистер Николас Комплайн обязательно завтра приедет. Поместить его можно в зеленую комнату для гостей. Предупредите, пожалуйста, миссис Паутинг.

— Хорошо, сэр. Прошу прощения, сэр. Но, значит, на уик-энд соберется восемь человек?

— Да, да, восемь. — Джонатан начал загибать пухлые пальцы: — Миссис Комплайн, мистер Николас и мистер Уильям Комплайны. Доктор Фрэнсис Харт. Мадам Лисс. Мисс Уинн. Леди Херси Эмблингтон и мистер Мандрэг. Восемь. Мистер Мандрэг приедет сегодня вечером, остальные — завтра к обеду. Из вин завтра, пожалуйста, подайте курвуазье и тот самый портвейн двадцать восьмого года.

— Хорошо, сэр.

— Я очень беспокоюсь о завтрашнем обеде, Кейпер. От него многое зависит. Видите ли, во всем должна быть приподнятость, праздничность, я бы даже сказал, предвкушение подлинного удовольствия. В спальнях пусть ярко горит в каминах огонь. Я заказал цветы. Теперь о ваших обязанностях. Только не подумайте, что у меня к вам какие-то претензии. Нет, у вас все всегда превосходно, но завтра… — он широко развел руки и присвистнул, — завтра нужно что-то совершенно особенное. Понимаете, что я имею в виду? Я уже говорил с миссис Паутинг. Насколько мне известно, у нее все в порядке. А вот вы… Подстегните-ка как следует всю свою команду: и горничных, и этого нового малого. Хорошо?

— Разумеется, сэр.

— Да-а. Гости. — Джонатан помедлил, поерзал и довольно хмыкнул: — Гости, возможно, поведут себя сначала довольно натянуто. Пусть это будет своего рода опыт.

— Я надеюсь, сэр, все пройдет вполне удачно.

— Вполне удачно, — повторил Джонатан. — Да. Уверен в этом. Что это? Не машина? Посмотрите!

Джонатан выключил настольную лампу. Кейпер подошел к окну и немного раздвинул тяжелые шторы. В комнате стал слышен свист ветра и шуршание падающего снега.

— Трудно сказать, сэр. Такая непогода, что… Да, сэр, кажется, фары. По-моему, по дороге едет машина.

— Наверняка мистер Мандрэг. Проведите его сюда и можете забрать этот поднос. От волнения даже чай не могу пить. А вот и он.

Кейпер задвинул шторы и вышел с чайным подносом. Джонатан включил лампу. Он слышал, как новый лакей прошел через холл и открыл тяжелую парадную дверь. «Так, — подумал Джонатан, — вот и пролог. Ну, действие начинается».

Настоящее имя Обри Мандрэга, молодого поэта, автора стихотворных драм, было Стэнли Глупинг. Не лишенный чувства юмора, Мандрэг обычно говорил себе, что, если бы его старая фамилия была еще хоть чуть комичнее, чуть приземленнее, ну, если бы его звали, например, Альберт Дуринг, он ни за что не расстался бы с ней, потому что тогда она сама была бы своего рода оригинальностью. Прочитав такое имя в программке рядом с названием его пьесы, например, «Саксофон в шифоне», публика мысленно заключила бы его в кавычки. Но столь утонченный полет воображения был невозможен из-за какого-то Стэнли Глупинга. Поэтому он стал Обри Мандрэгом. Таинственное, как мандрагора, имя навевало темы из книг самых модернистских писателей. Но перемена фамилии странным образом вызвала в нем удивительное психологическое неудобство. Вскоре он отождествлял себя только со своим новым именем. И даже воспоминание о старом стало для него невыносимым. Боязнь, что знакомые могут узнать о его прошлом, приводила Мандрэга в состояние крайнего беспокойства, усиливавшегося от того, что он сам презирал себя за такую слабость. Поначалу его произведения были созвучны новому имени — в них рассуждалось о грехе, об оккультных науках. Но по мере того, как рос его действительно немалый талант, Мандрэг находил сюжеты в областях одновременно странных и весьма менее возвышенных. Изобретательно и разнообразно он описывал страсть закройщика к безголовому манекену, музыканта, играющего на саксофоне в оборках из шифона, жизнь уборщика общественного туалета, который получил высокое придворное звание постельничьего.

Но вообще-то его пьесы имели успех. Постсюрреалисты до хрипоты спорили о его творчестве, маститые критики обсуждали благотворное влияние его стихов на язык современной декадентской поэзии, а людям просто нравилось, что в его пьесах есть над чем посмеяться.