Лужок Черного Лебедя - Дэвид Митчелл

— Ни даже Германа Гессе? — она заметно разозлилась.

— Нет, — тут я совершил ошибку, пытаясь как-то умерить ее негодование. — Мы на самом деле не проходим европейскую литературу…

— «Европейскую»?! Что, Англия теперь уехала на Карибские острова? Может, вы африканец? Или антарктидец? Вы и есть европеец, о неграмотная пубертатная мартышка! Томас Манн, Рильке, Гоголь! Пруст, Булгаков, Виктор Гюго! Это ваша культура, ваше наследие, ваш скелет! Вы даже Кафку не знаете?

Я дернулся.

— Я про него слышал.

— А это? — она подняла и показала мне «Le Grand Meaulnes».

— Нет, но я знаю, что вы на прошлой неделе это читали.

— Это одна из моих библий. Я ее перечитываю каждый год. Вот!

Она метнула в меня книгу в твердой обложке, как «летающую тарелку». Книга больно стукнула меня.

— Ален-Фурнье — ваш первый истинный наставник. Он ностальгичен, трагичен, очаровабелен, он болит, и вы тоже будете болеть, а самое главное и лучшее, он правдив.

Я открыл книгу, и оттуда выпорхнуло облачко иностранных слов. Il arriva chez nous un dimanche de novembre 189…[40]

— Но она же по-французски.

— Прибегать к переводу между европейцами — невежливо, — до нее дошла нотка вины в моем голосе. — Ого? Английские школьники в просвещенные восьмидесятые годы двадцатого века не могут читать по-французски?

— Ну, у нас в школе есть французский… — (мадам Кроммелинк жестом велела мне продолжать), — но мы только дошли до второй части учебника, «Youpla boum!»…

— Пффффт! Я в тринадцать лет свободно говорила по-французски и по-голландски! Я могла поддержать разговор на немецком, английском и итальянском языках! Ackkk, ваши учителя, ваш министр образования, для них недостаточно смертной казни! Это даже не наглость! Это младенец, слишком примитивный, чтобы понять, что его пеленка переполнена и воняет! Вы, англичане, вы заслуживаете правления Чудовища Тэтчер! Я проклинаю вас двадцатью годами Тэтчеров! Может быть, тогда вы постигнете, что говорить только на одном языке — это тюрьма! Хотя бы французский словарь и грамматика у вас дома есть?

У Джулии есть. Я кивнул.

— Так. Переведите первую главу Алена-Фурнье с французского на английский, иначе можете в следующую субботу не приходить. Автор не нуждается в том, чтобы провинциальные английские дети калечили его истину, но мне нужен доказатель, что вы не даром теряете мое время. Идите.

Мадам Кроммелинк вернулась к столу и взяла ручку.

Я снова сам себя проводил до двери. «Le Grand Meaulnes» я засунул под джерси «Ливерпуля». Изгнание из «Призраков» уже отправило меня в тюрьму непопулярности. Если я попадусь с французским романом, меня ждет электрический стул.

В последний день перед каникулами весь последний урок грохотал гром. К тому времени, как автобус доехал до Лужка Черного Лебедя, небо уже уссывалось. На выходе из автобуса Росс Уилкокс толкнул меня между лопатками. Я плюхнулся на задницу в лужу глубиной по щиколотку — там, где сточная канава разлилась. Росс Уилкокс, Гэри Дрейк и Уэйн Нэшенд просто обосрались от смеха. Девчонки под зонтиками вертели головами на длинных шеях, как гусыни, и хихикали. (Удивительно, как это девчонки постоянно оказываются с зонтиками, словно по волшебству.) Андреа Бозард все видела и, конечно, пихнула Дон Мэдден и показала на меня. Дон Мэдден просто завизжала от смеха, как это делают девчонки. (Я хотел обозвать ее стервой, но не рискнул. От дождя прядь дивных волос намокла и прилипла на гладком лбу. Я бы умер за то, чтобы взять эту прядь в рот и высосать из нее дождь.) Даже Норман Бейтс, водитель автобуса, один раз хохотнул, показывая, что ему смешно. Но от мокрости и унижения я страшно разозлился. Я хотел измочалить тело Росса Уилкокса и выдрать из него отдельные кости, но Глист напомнил мне, что Росс Уилкокс — самый основной пацан во втором классе, и он скорее всего отвинтит мне обе руки и зашвырнет их на крышу «Черного лебедя».

— Ой, очень смешно, Уилкокс, — я хотел обозвать его гадким словом, но Глист не дал — вдруг Уилкокс потребует драку один на один. — Дебильные шуточки…

Но на слове «шуточки» я вдруг дал петуха. И все это слышали. Новый заряд смеха разнес меня на мелкие кусочки.

Я выстучал ритм дверным молотком и под конец нажал на звонок. Дождевые черви усеяли булькающий газон, как выдавленные угри. Слизняки ползли вверх по стенам. С навеса крыльца текло. С капюшона моей куртки текло. Мама сегодня уехала в Челтнем разговаривать со строителями, так что я сказал папе, что наверно («наверно» — это слово, которое выкидывает с места, как аварийная катапульта пилота) пойду к Алистеру Нэртону поиграть в электронный морской бой. Я не мог сказать, что иду к Дину Дурану — после той истории с мистером Блейком считается, что Дуран на меня плохо влияет. Я поехал на велосипеде — если кто-нибудь попадется по дороге, можно просто крикнуть «Привет» и проехать мимо. А если идешь пешком, могут задержать для допроса. Но сегодня все смотрели по телевизору, как Джимми Коннорс играет с Джоном Макэнроу. (У нас идет дождь, но в Уимблдоне светит солнце.) «Le Grand Meaulnes» я завернул в два пластиковых пакета из «Маркса и Спенсера» и засунул под рубашку. Вместе с моим переводом — я угробил на него кучу времени. За каждым вторым словом приходилось лазить в словарь. Даже Джулия заметила. Вчера она сказала: «А я всегда думала, что ближе к концу четверти задают меньше». Впрочем, я заметил нечто странное: стоило только начать, время так и полетело. Это в тыщу раз интереснее, чем «Youpla boum! Le français pour tous (French Method) Book 2», где рассказывается про Мануэля, Клодетту, Мари-Франс, месье и мадам Берри. Мне хотелось попросить мисс Уайч, нашу учительницу французского, проверить мой перевод. Но если я запятнаю себя позорным клеймом образцового ученика в таком девчачьем предмете, как французский язык, это окончательно погубит мой пошатнувшийся статус среднерангового пацана.

Перевод — это наполовину сочинение стихов, наполовину разгадывание кроссворда. Занятие не для слабаков. Сплошь и рядом слова оказываются не словами, которые можно посмотреть в словаре, а винтиками грамматики, которые скрепляют предложение вместе. Нужны годы, чтобы выяснить, что они значат. Но стоит один раз выяснить, и уже знаешь. Оказалось, что «Le Grand Meaulnes» — про парня по имени Огастен Мольн. У него есть аура, вроде как у Ника Юэна, которая действует на людей. Он живет в семье школьного учителя как квартирант, вместе с сыном учителя, Франсуа. От лица Франсуа ведется рассказ. Мы слышим шаги Мольна наверху еще до того, как видим его впервые. Просто потрясающая книга. Я решил попросить мадам Кроммелинк учить меня французскому языку. Настоящему французскому, не школьному. Я даже начал мечтать, как поеду во Францию (после того, как сдам выпускные экзамены). Французский поцелуй — это когда соприкасаются языками.

Прошло уже сто лет, а дворецкий все не шел. Даже дольше, чем в прошлый раз.

Желая приблизить новое будущее, я еще раз нажал на кнопку звонка.

Открыли немедленно — за дверью оказался розоволицый мужчина в черном.

— Здравствуйте.

— Здравствуйте.

Дождь усилился на пару делений.

— Здравствуйте.

— Вы что, новый дворецкий?

— Дворецкий? — мужчина расхохотался. — Боже милостивый, нет! Так меня еще никто не называл! Я Фрэнсис Бендинкс. Священник церкви Св. Гавриила. А ты?

Я только сейчас заметил на нем священнический воротничок.

— О. Я пришел повидаться с мадам Кроммелинк…

— Фрэнсис! — шаги простук-стук-стучали по деревянным ступеням. Уличные туфли, не домашние. Защелкал-зачастил женский голос. — Если это пришли проверять лицензию на телевизор, скажи им, что я весь дом обыскала, и похоже, что эти люди его увезли с собой…

Тут она увидела меня.

— Оказывается, юноша пришел в гости к Еве.

— Ну так ему, наверно, лучше пройти в дом? Во всяком случае, пока дождь не перестанет.

Сегодня в прихожей было мрачно, как в пещере за водопадом. С гитары облезала синяя краска — выглядело это как кожная болезнь. В желтой раме умирающая женщина в лодке скользила пальцами по воде.

— Спасибо, — умудрился выговорить я. — Мадам Кроммелинк меня ждет.

— Зачем бы это, интересно? — Жена священника не столько задавала вопросы, сколько тыкала ими в меня. — О! Ты, наверно, младшенький Марджори Бишемптон, пришел на спонсируемый конкурс по правописанию?

— Нет, — сказал я, не желая сообщать ей мое имя.

— В самом деле? — улыбка у нее на лице выглядела пересаженной. — Тогда ты…?

— Э… Джейсон.

— А фамилия?

— Тейлор.

— Что-то знакомое… Кингфишер-Медоуз! Младшенький Хелены Тейлор. Соседи бедной миссис Касл. Отец — большая шишка в «Гринландии», верно? Сестра осенью едет учиться в Эдинбург. Я познакомилась с твоей матерью на прошлогодней выставке-ярмарке в общинном центре. Ей понравилась картина маслом, Истнорский замок, но, к сожалению, она за ней так и не пришла. Мы перечисляем половину выручки в «Христианскую помощь».