Восторг - Дж. Уорд

Он потер лицо так, будто его голова болела.

– Не знаю. Я… когда умер сын?

– Не так давно. Кажется, два с половиной года назад…

– Твой завтрак стынет.

Мэлс перевела взгляд на медсестру. Женщина, подойдя, не сводила глаз с Матиаса, будто он ни с кем и не говорил.

Окей, женщина выглядела изумительно в этом платье, ее тело превращало нечто пасторальное в чертовски сексуальное…

Внезапно в ее голове возник флэшбек серии «Сайнфелда»[89] с Тэри Хэтчер[90]… да, возможно, те груди четвертого размера также были настоящими, впечатляющими. Тем временем, она же полагалась на технологию Вандербра[91], чтобы пользоваться чашечками С.

– В любом случае, я уже уходила, – сказала Мэлс. – Иначе я опоздаю на встречу.

Этим она заработала презрительный взгляд медсестры, ее темно-карие глаза говорили не просто «руки прочь», а «катись к дьяволу».

– Давай же, вернемся за стол.

Матиас просто продолжал смотреть на Мэлс, так, что ей показалось, что он пытался сообщить ей что-то. Но ему и без того есть о чем беспокоиться, поэтому его пресловутая тарелка набита битком и без нее.

Она помахала им и включилась в пешеходный поток, вылетая через вращающиеся двери. Солнце по другую сторону сияло ярко и радостно, когда она направилась к машине Тони, а седан был теплым внутри. Устроившись в водительском сиденье, она отчитала себя прежде, чем завести двигатель… но от причитаний не стало легче. Даже от той их части о мужчине, который был загадочным и недоступным, и который, согласно ее журналистскому чутью, намного притягательней среднестатистического сопляка… но это не делало его удачной партией.

Может, поэтому она до сих пор одна. Дело не в недостатке приглашений на свидания. Скорее в том факте, что у приглашавших ее мужчин была стабильная работа, достаточно приятная внешность… и воспоминания.

Никаких теней, никакого восхищения.

Нет, ее привлекал кто-то с вероятно мутным прошлым и завтракающий с девушкой с телом Барби и волосами из рекламы ТВ.

Разумно, ооооочень разумно.

Заведя мотор, она влилась в поток машин, ее рандеву с Болтуном Монти назначено в семи кварталах от гостиницы.

По крайней мере, время играло ей на руку: если ей пришлось бы возвращаться в отдел новостей и притворяться работающей, уставившись на компьютерный монитор, то она могла сорваться.

Проклятые мужики, думала она, снова обнаружив пустое место, в этот раз удачней припарковавшись параллельно дороге и выйдя из машины. Она следовала инструкциям, данным Монти, с его намеками на шпионские фильмы, и села на скамейку под строго обозначенным кленом, чтобы оказаться в землях «взболтать-но-не-смешивать»[92], ей нужно лишь спрятаться за газетой и знать секретное слово.

Монти появился десять минут спустя. В обычной одежде, указывающей на активный образ жизни. Он был в хорошем настроении, ухищрения дали ему именно ту инъекцию драмы, в которой он нуждался.

– Иди за мной, – сказал он тихо, проходя мимо.

О, да ради всего святого.

Мэлс поднялась на ноги, когда он был уже в десяти футах от нее, и она придерживалась прогулочного шага, гадая, зачем, черт возьми, вообще позволила втянуть себя в этот цирк.

После небольшой прогулки они оказались у берега реки, у большого викторианского навеса для лодок, где люди начинали пользоваться своими каноэ и парусными лодками, когда погода стала теплее.

Они зашли внутрь, и ее глазам потребовалось мгновение, чтобы привыкнуть к тусклому освещению, благодаря освинцованным стеклам, пропускавшим мало солнечного света, рядам лодок, стопкам буйков и весел, скрученным парусам казалось, что они окружены. В каком-то смысле вокруг было громко… волны накатывали на доки[93] и отступали, хлюпанье эхом прорывалось сквозь пустые доки…

Внезапным всплеском ласточка-касатка вылетела из насиженного гнезда, спикировала на них и скрылась в открытом воздухе.

– Так, что ты нарыл? – спросила Мэлс, когда ее сердце восстановило ритм.

Монти достал большой, плоский конверт и протянул ей.

– Я распечатал это сегодня утром, дома.

Мэлс запустила палец под металлический зажим и сняла его.

– Кому еще известно об этом?

– Сейчас – только мне и тебе.

Одну за одной она достала три цветных фотографии, на всех изображена жертва: первая – снимок всего тела с опущенной футболкой, второй – приближенный, с задранной футболкой, третий – крупным планом то, что казалось рунами со стороны.

Сесилия Бартен.

Это имя пронеслось в голове Мэлс, когда она рассмотрела фотографии: Сисси – другая девочка, моложе и совсем, совсем далекая от той жизни, где смерть является одним из профессиональных рисков. Ее тело совсем недавно нашли в карьере, с аналогичными буквами, вырезанными на животе. У нее тоже было перерезано горло. И она была блондинкой.

– Ты видела фотографии с места преступления, верно? – спросил Монти.

– Да. – Она снова присмотрелась к снимку крупным планом. – Кожа была покрасневшая, но на ней не было ничего подобного. Погоди, ответь, не под запись, если нужно… как такое произошло? Ты сказал, что был первым…

– Я был. Я вошел в комнату вместе с менеджером и тщательно следовал процедуре. Я опечатал дверь и вызвал подмогу.

– Где была твоя напарница?

– Она заболела, поэтому я вышел на смену один… экономия бюджета, ты в курсе, как это бывает. Никаких замен. В общем, ожидая своих, я сделал фотографии.

Она ненавидела тех, кто употребляет слово «в общем».

– Ты задрал футболку.

– Я осматривал тело и место преступления согласно своим должностным обязанностям.

Подонок.

– Зачем вообще делать снимки, если фотограф был на подходе?

– Главный вопрос в том, куда подевались буквы.

«Блин, это просто неправильно», – подумала Мэлс.

– Так, что я могу с этим сделать? – спросила она, окидывая Монти взглядом.

– В настоящий момент – ничего. Не хочу, чтобы меня обвинили в нарушении целостности тела.

Но это ты и сделал, не так ли?

– Тогда зачем давать мне это?

– Кто-то должен узнать. Может, я пойду к Де ла Крузу… а, может, ты напечатаешь это в «ККЖ» и просто скажешь, что достала из анонимного источника. Дело в том, что время смерти определено в районе пяти-шести часов, поэтому убийство произошло вскоре после того, как комнату сняли, кто бы это ни был. Я прибыл туда, хм, в девять пятнадцать. Значит, за эти четыре с половиной часа кто-то мог проникнуть внутрь.

Он кое-что упускает, может, умышленно, – тот факт, что руны исчезли в промежуток времени после его появления на месте преступления и перед тем, как фотограф ОПК[94] сделал снимки. Тело не могло долго находиться без присмотра, а шрамы просто так не исчезают.